Стихотворения 1838–1850 гг. — страница 9 из 13

И, осуждая на разлуку

Волну с волною, над челом

Великий вождь подъемлет руку

С её властительным жезлом.

И море, вспенясь и отхлынув,

Сребром чешуйчатым звуча,

Как зверь, взметалось, пасть раздвинув,

Щетиня гриву и рыча,

И грудь волнистую натужа,

Ища кругом – отколь гроза?

Вдруг на неведомого мужа

Вперило мутные глаза —

И видит: цепь с народа сбросив,

Притёк он, светел, к берегам,

Могущ, блистающ, как Иосиф,

И бога полн, как Авраам;

Лик осин венцом надежды,

И огнь великий дан очам;

Не зыблет ветр его одежды;

Струёю тихой по плечам

Текут власы его льняные,

И чудотворною рукой

Подъят над бездною морской

Жезл, обращавшийся во змия…

То он! – и воплем грозный вал,

Как раб, к ногам его припал.

Тогда, небесной мощи полный,

Владычным оком он блеснул,

И моря трепетные волны

Жезлом разящим расхлестнул,

И вся пучина содрогнулась,

И в смертном ужасе она,

И застонав, перевернулась…

И ветер юга, в две стены,

И с той, и с этой стороны

Валы ревущие спирая,

Взметал их страшною грядой,

И с бурным воем, в край из края

Громаду моря раздирая,

Глубокой взрыл её браздой,

И волны, в трепете испуга,

Стеня и подавляя стон,

Взирают дико с двух сторон,

Отодвигаясь друг от друга,

И средь разрытой бездны вод

Вослед вождю грядёт народ;

Грядёт – и тихнет волн тревога.

И воды укрощают бой,

Впервые видя пред собой

Того, который видел бога.

Погоня вслед, но туча мглы

Легла на вражеские силы:

Отверзлись влажные могилы;

Пучина сдвинулась; валы,

Не видя царственной угрозы,

Могущей вспять их обратить,

Опять спешат совокупить

Свои бушующие слёзы,

И, с новым рёвом торжества,

Вступя в стихийные права,

Опять, как узнанные братья,

Друг к другу ринулись о объятья

И, жадно сдвинув с грудью грудь,

Прияли свой обычный путь.

И прешед чрез рябь морскую,

И погибель зря врагов,

Песнь возносит таковую

Сонм израильских сынов:

«Воспоём ко господу:

Славно бо прославился!

Вверг он в море бурное

И коня и всадника.

Бысть мне во спасение

Бог мой – и избавися.

Воспоём к предвечному:

Славно бо прославился!

Кто тебе равным, о боже, поставлен?

Хощешь – и бурей дохнут небеса,

Море иссохнет – буди прославлен!

Дивен во славе творяй чудеса!

Он изрёк – и смерть готова.

Кто на спор с ним стать возмог?

Он могущ; он – брани бог;

Имя вечному – Егова.

Он карающ, свят и благ;

Жнёт врагов его десница;

В бездне моря гибнет враг,

Тонут конь и колесница;

Он восхощет – и средь вод

Невредим его народ.

Гром в его длани; лик его ясен;

Солнце и звёзды – его словеса;

Кроток и грозен, благ и ужасен;

Дивен во славе творяй чудеса!»

И в веселии великом

Пред женами Мариам,

Оглашая воздух кликом,

Ударяет по струнам,

В славу божьего закона,

Вещим разумом хитра —

Мужа правды – Аарона

Вдохновенная сестра.

Хор гремит; звенят напевы;

«Бог Израиля велик!»

Вторят жёны, вторят девы,

Вторят сердце и язык:

«Он велик!»

А исполненный святыни,

Внемля звукам песни сей,

В предлежащие пустыни

Тихо смотрит Моисей.

Быть может

Когда ты так мило лепечешь «люблю»,

Волшебное слово я жадно ловлю;

Он мне так ново, так странно, так чудно!

Не верить – мне страшно, а верить – мне трудно.

Быть может, ты сердца следя моего

Одни беспредметно слепые стремленья

И сжалясь над долей его запустенья,

Подумала: «Дай, я наполню его!

Он мил быть не может, но тихо, бесстрастно

Я буду питать его чувства порыв;

Не боле, чем прежде, я буду несчастна,

А он… он, может быть, и будет счастлив!»

И с ангельской лаской, с небесным приветом

Ко мне обратила ты дружеский взор

И в сердце моём, благодатно согретом,

Все радости жизни воскресли с тех пор.

О, ежели так – пред судьбой без упорства

Смиряя заносчивых дум мятежи,

Готов я признать добродетель притворства,

Заслугу не правды, достоинство лжи.

Чрез добрую цель оправдания средства,

Безгрешность коварства и благость кокетства

Не зная, как сладить с судьбой и с людьми,

Я жил безотрадно, я ты без участья

Несчастному кинув даяние счастья,

С радушной улыбкой сказала: возьми!

О, ежели так – для меня ненавистен

Яд правды несносной и тягостных истин,

С которыми свет был мне мрачен и пуст,

Когда, я блаженства проникнутый дрожью,

До глупости счастлив прелестною ложью

Твоих обаяньем помазанных уст.

Москва

Близко… Сердце встрепенулось;

Ближе… ближе… Вот видна!

Вот раскрылась, развернулась, —

Храмы блещут: вот она!

Хоть старушка, хоть седая,

И вся пламенная,

Светозарная, святая,

Златоглавая, родная

Белокаменная!

Вот – она! – давно ль из пепла?

А взгляните: какова!

Встала, выросла, окрепла,

И по – прежнему жива!

И пожаром тем жестоким

Сладко память шевеля,

Вьётся поясом широким

Вкруг высокого Кремля.

И спокойный, величавый,

Бодрый сторож русской славы —

Кремль – и красен и велик,

Где, лишь божий час возник,

Ярким куполом венчанна

Колокольня Иоанна

Движет медный свой язык;

Где кресты церквей далече

По воздушным ступеням

Идут, в золоте, навстречу

К светлым, божьим небесам;

Где за гранями твердыни,

За щитом крутой стены.

Живы таинства святыни

И святыня старины.

Град старинный, град упорный,

Град, повитый красотой,

Град церковный, град соборный

И державный, и святой!

Он с весёлым русским нравом,

Тяжкой стройности уставам

Непокорный, вольно лёг

И раскинулся, как мог.

Старым навыкам послушной

Он с улыбкою радушной

Сквозь раствор своих ворот

Всех в объятия зовёт.

Много прожил он на свете.

Помнит предков времена,

И в живом его привете

Нараспашку Русь видна.

Русь… Блестящий в чинном строе

Ей Петрополь – голова,

Ты ей – сердце ретивое,

Православная Москва!

Чинный, строгий, многодумной

Он, суровый град Петра,

Полн заботою разумной

И стяжанием добра.

Чадо хладной полуночи —

Гордо к морю он проник:

У него России очи,

И неё судьбы язык.

А она – Москва родная —

В грудь России залегла,

Углубилась, вековая.

В недрах клады заперла.

И вскипая русской кровью

И могучею любовью

К славе царской горяча,

Исполинов коронует

И звонит и торжествует;

Но когда ей угрожает

Силы вражеской напор,

Для себя сама слагает

Славный жертвенный костёр

И, врагов завидя знамя,

К древней близкое стене,

Повергается во пламя

И красуется в огне!

Долго ждал я… грудь тоскою —

Думой ныне голова;

Наконец ты предо мною,

Ненаглядная Москва!

Дух тобою разволнован,

Взор к красам твоим прикован.

Чу! Зовут в обратный путь!

Торопливого привета

Вот мой голос: многи лета

И жива и здрава будь!

Да хранят твои раскаты

Русской доблести следы!

Да блестят твои палаты!

Да цветут твои сады!

И одета благодатью

И любви и тишины

И означена печатью

Незабвенной старины,

Без пятна, без укоризны,

Под наитием чудес,

Буди славою отчизны,

Буди радостью небес!

Киев

В ризе святости и славы,

Опоясан стариной,

Старец – Киев предо мной

Возблистал золотоглавый.

Здравствуй, старец величавый!

Здравствуй, труженик святой!

Здравствуй, Днепр – поитель дивной

Незабвенной старины!

Чу! На звон твоей струны

Сердце слышит плеск отзывной,

Удалой, многоразливной

Святославоской волны.

Здесь Владимир кругом тесным

Сыновей своих сомкнул

И хоругви развернул,

И наитьем полн небесным,

Здесь, под знамением крестным,

В Днепр народ свой окунул.

Днепр – Перуна гроб кровавый,

Путь наш к грекам! Не в тебе ль

Русской славы колыбель?

Семя царственной державы,

Пелена народной славы,

Наша крёстная купель?

Ты спешишь в порыве смелом

Краю северному в честь,

О делах его дать весть

Полдня сладостным пределам,

И молву о царстве белом

К морю чёрному принесть.

И красуясь шириною

Ладии носящих вод,

Ты свершаешь влажный ход

Говорливою волною,

Под стремглавной крутизною

Гордых киевских высот.

Цвесть, холмы счастливые, небо вам дозволило,

Славу вам навеяло;

Добрая природа вас возвела и всходила,

Взнежила, взлелеяла;

Насадила тополи, дышит милой негою,

Шепчет сладкой тайною,

Веет ароматами над златобрегою

Светлою Украиною.

Брег заветный! Взыскан ты милостью небесною,