леть! Притом казненный
Такой был добрый, благосклонный
К нам – беднякам.
Незнакомец
Быть может, вслух
Вы сожалели, хоть невольно!
Гоше
Да, помнится, но лишь при двух
Иль трех приятелях.
Незнакомец
Довольно,
И даже слишком.
Гоше
Неужель
Из этого весь случай вышел?
Я говорил тайком.
Незнакомец
Он слышал.
Гоше
Издалека…
Незнакомец
Дошло в Рюэль.
Гоше
Помилуйте! Ведь каждый дышит,
Вздыхает…
Незнакомец
Кардинал всё слышит.
Гоше
Да разве страшен я ему?
Что мой ему ничтожный говор?
Я говорил лишь потому,
Что мой отец – любимый повар
Был герцога. Поплакал я,
Ручей из глаз невольно вытек.
А то мне что? Я не политик
И дел их хитрых не судья.
Что мне политика? Да рухни
Она совсем!
Незнакомец
А иногда
У кардинала не чужда
Она ни поваров, ни кухни.
Он зорко смотрит и туда,
И там всё чует, слышит, видит.
Вы плакали, – он ненавидит
И смех, и слезы. Ни того,
Ни этого, и ничего –
Не нужно.
Гоше
Знаете его,
Как видно, вы весьма подробно.
Незнакомец
Да. Мне рассматривать удобно
Его с изрядной высоты
При зрелищах его любимых.
Его трудов неутомимых.
Я вникнул в красные черты.
Гоше
Но кто ж вы? Мне понять вас трудно.
Всё это странно мне и чудно,
Я столько вижу тут задач
Мудреных. Боже мой! Откройтесь!
Скажите: кто вы?
Незнакомец
Я – палач.
Гоше в ужасе отступает.
Нет, это ничего, не бойтесь.
За откровенность вашу я
Вам заплачу теперь своею.
Действительно, судьба меня
Сближает с вами. Я имею,
Как вы, призвание в Рюэль.
В одну и ту же метя цель,
2 От общей бури мы укрылись
В одной гостинице, – и вот
Мы здесь сошлись, разговорились,
И сердце сердцу весть дает.
Скажу, откинув лицемерье, –
Мне кажется, я вам доверье
К себе внушил, и вы мне тож.
При первом взгляде узнаешь
Иного и готов до гроба
Ему служить. Семейны оба
Мы с вами, счастливы в семьях
И в небольших живем кругах –
В простонародье, но со знатью
Подчас знакомят нашу братью.
Вот вы на ужин собрались
Блестящий, где меж господами
Сидеть предполагали сами;
Но – вы мечтою увлеклись
И были б жертвой вероломства;
Мои ж со знатными знакомства
Известны всем. Кровавый путь
Назначен мне судьбой моею:
Пред ними все сгибают шею –
Я ж должен сам им шеи гнуть
Моими рабскими руками.
Мы оба с челядью в смеси:
Отец и дед ваш поварами
У герцогов Монморанси
Служили; сам я был в работе
При герцоге, на эшафоте
Ему служа в последний раз.
Теперь в Рюэль – вы всё сравните –
Вы быть повешенным спешите.
Туда ж я призван вешать вас.
Но – нет! Я лучше сам в удавку
Пойду! Уж я давно хотел
Проситься в чистую отставку
От множества нечистых дел.
Злодеев истинных немало, –
Пусть их бы. Обществу служить
Ведь надо ж чем-нибудь – и жить
С семейством; но у кардинала
Такие прихоти порой,
Что я не в силах… Он игрой
Считает это!.. Поезжайте
Скорей в Париж – в обратный путь,
А там и дальше как-нибудь,
И никому не открывайте,
Что здесь вы виделись со мной,
Ни даже искреннему другу, –
Иль я погибну за услугу,
Кадош-палач.
Гоше(с чувством пожимая ему руку)
Спаситель мой!
(Поспешно удаляется.)
Два клада
Старый Ян имел два клада,
Не доступных никому,
И одна была отрада
В них на старости ему.
Первый клад, что рыцарь в латах,
Был – окованный сундук,
Где чистейшее в дукатах
Береглось от хищных рук.
Клад второй была младая
Светлоликая жена,
Чистотою – ангел рая,
Обольщеньем – сатана.
Два голкондские алмаза –
Глазки, глазки – у! – беда!
Грудь – фарфоровая ваза,
Зубы – перлы в два ряда.
И ценя такие блага,
И не ведая утрат,
Посвятил им старый скряга
Хилых дней своих закат.
Заберется ль в кладовую –
Он целует все места,
Пыль глотает золотую.
Золотит свои уста.
Всё сочтет, – сундук заветный
Закрепит тройным замком,
Подрожит – и, неприметный,
Ускользает вон тайком.
После старческие ласки
Он жене своей дарит,
Подойдет, ей взглянет в глазки
И лукаво погрозит.
То, как ценный самородок,
Кудри взвесит на руке,
То возьмет за подбородок
Иль погладит по щеке.
Клад и этот цел – он видит,
И старик безмерно рад,
Подрожит и, скорчась, выйдет,
Но замкнет и этот клад.
Между тем проходят годы,
Он дряхлеет каждый миг,
И могильный зов природы
Слышит трепетный старик.
Жалко старому два клада
Бросить в мире – приуныл.
Первый клад он в угол сада
Ночью снес и там зарыл.
Не ходи в людскую руку!
Спи тут! Дело решено…
Но – куда другую штуку
Скроешь? – Вот что мудрено.
Как бы женку-то припрятать?
Как бы эту запереть,
И замкнуть, и запечатать,
А потом уж умереть?
Вот давай ее он кликать:
«Душка! Эй, поди сюда!
Жаль мне – будешь горе мыкать:
Я умру – тебе беда!
Попадешь в чужие люди, –
Ведь тебя не сберегут,
Пух твоей лебяжьей груди
Изомнут и изорвут.
Ты слыхала ль от соседок?
Ведь другие-то мужья
Жен своих и так и эдак…
Уж совсем не то, что я!
Ты была мне что невеста
От венца до этих пор,
Я тебе и честь, и место,
Да и двери на запор.
А умру – подобной чести
Не дождешься никогда.
Знаешь что? – Умрем-ка вместе!
Смерть ведь, право, не беда.
Согласись, мой розан алый!
Средство мной уж найдено», –
Та в ответ ему: «Пожалуй!
Хоть умрем – мне всё равно»,
«Ну, так – завтра. Ты покайся
Прежде мне, открой себя, –
Ведь сосед-то наш, признайся,
Подговаривал тебя?»
«Что. таить, коль дело к смерти?
Я не отопрусь никак».
– «Ишь соседи! Эки черти!
Я уж знал, что это так.
Он хотел тебя, как видно,
Увезти, скажи, мой свет!»
– «Да; но мне казалось стыдно…
У него ж деньжонок нет;
Сам раздумает, бывало,
Да и скажет: «Подождем!
Ведь у скряги-то немало
Кой-чего – мы всё возьмем»».
«Ах, бездельник голоперый!
Ишь, так вот он до чего!
Человек-то стал я хворый,
А не то – уж я б его!»
«Успокойся же, папаша! –
Яну молвила жена. –
Вспомни: завтра участь наша
Будет смертью решена.
Ты и сам, быть может, грешен.
Как меня ты запирал
И замок тут был привешен –
Ты куда ходил?» – «В подвал».
«Может, душенька какая
Там была… признайся, хрыч!
Тяжкий грех такой скрывая,
Адской муки не накличь!
Ведь из аду уж не выдешь!
Что ж там было?» – «Ну… дитя…»
– «Незаконное! – вот видишь!
Говори-ка не шутя!
Грешник! Бог тебя накажет».
– «Что ты, дурочка? Мой сын
Мной не прижит был, а нажит –
Не от эдаких причин».
Призадумалась в кручине
Женка Яна, а супруг
Продолжал ей речь о сыне,
Разумея свой сундук:
«Мой сынок в пыли валялся,
Был в оковах, мерз зимой,
Часом звонко отзывался,
Желтоглазый был такой;
Не гульбу имел в предмете,
На подъем нелегок был, –
И уж нет его на свете:
Я его похоронил».
Тут порыв невольный взгляда
При улыбке старика
Обратился в угол сада
На могилу сундука.
«Что туда ты смотришь зорко? –
Подхватила вдруг жена. –
Там – в углу как будто горка, –