– – –
.
Сентябрь 1923
ОГОРОД
– – –
Все выел ненасытный солончак.
Я корчевала скрюченные корни
Когда-то здесь курчавившихся лоз, –
Земля корявая, сухая, в струпьях,
Как губы у горячечной больной…
Под рваною подошвою ступня
Мозолилась, в лопату упираясь,
Огнем тяжелым набухали руки, –
Как в черепа железо ударялось.
Она противоборствовала мне
С какой-то мстительностью древней, я же
Киркой, киркой ее – вот так, вот так,
Твое упрямство я переупрямлю!
Здесь резвый закурчавится горох,
Взойдут стволы крутые кукурузы,
Распустит, как Горгона, змеи – косы
Брюхатая, чудовищная тыква.
Ах, ни подснежники, ни крокусы не пахнут
Весной так убедительно весною,
Как пахнет первый с грядки огурец!…
Сверкал на солнце острый клык кирки,
Вокруг, дробясь, подпрыгивали комья,
Подуло морем, по спине бежал
И стынул пот студеной, тонкой змейкой, –
И никогда блаженство обладанья
Такой неомраченной полнотой
И острой гордостью меня не прожигало…
А там, в долине, отцветал миндаль
И персики на смену зацветали.
– – –
.
1924 (?)
“Вал морской отхлынет и прихлынет…”
– – –
Вал морской отхлынет и прихлынет,
А река уплывает навеки.
Вот за что, только молодость минет,
Мы так любим печальные реки.
– – –
Страшный сон навязчиво мне снится:
Я иду. Путь уводит к безлюдью.
Пролетела полночная птица
И забилась под левою грудью.
– – –
Пусть меня положат здесь на отмель
Умирать, вспоминая часами
Обо всем, что Господь у нас отнял,
И о том, что мы отняли сами.
– – –
“Как неуемный дятел…”
– – –
Как неуемный дятел…
Долбит упорный ствол,
Одно воспоминанье
Просверливает дух.
– – –
Вот все, что я утратил:
Цветами убран стол,
Знакомое дыханье
Напрасно ловит слух.
– – –
Усталою походкой
В иное бытие
От доброго и злого
Ты перешел навек.
– – –
Твой голос помню кроткий
И каждое мое
Неласковое слово,
Печальный человек.
“Видно, здесь не все мы люди – грешники…”
– – –
Видно, здесь не все мы люди – грешники,
Что такая тишина стоит над нами.
Голуби, незваные приспешники
Виноградаря, кружатся над лозами.
– – –
Всех накрыла голубая скиния!
Чтоб никто на свете бесприютным не был,
Опустилось ласковое, синее,
Над садами вечереющее небо.
– – –
Детские шаги шуршат по гравию,
Ветерок морской вуаль колышет вдовью.
К нашему великому бесславию,
Видно, Господи, снисходишь ты с любовью.
“Тень от ветряка…”
– – –
Тень от ветряка
Над виноградником кружит.
Тайная тоска
Над сердцем ворожит.
Снова темный круг
Сомкнулся надо мной,
О, мой нежный друг,
Неумолимый мой!
В душной тишине
Ожесточенный треск цикад.
Ни тебе, ни мне,
Нам нет пути назад, –
Томный, знойный дух
Витает над землей…
О, мой страстный друг,
Неутолимый мой!
– – –
.
1918
“На самое лютое солнце…”
– – –
На самое лютое солнце
Несет винодел,
Чтобы скорей постарело,
Молодое вино.
– – –
На самое лютое солнце
– Господь так велел! –
Под огнекрылые стрелы
Выношу я себя.
– – –
Терзай, иссуши мою сладость,
Очисти огнем,
О, роковой, беспощадный,
Упоительный друг!
– – –
Терзай, иссуши мою сладость!
В томленьи моем
Грозным устам твоим жадно
Подставляю уста.
“Господи! Я не довольно ль жила?…”
– – –
Господи! Я не довольно ль жила?
Берег обрывист. Вода тяжела.
Стынут свинцовые отсветы.
Господи!…
– – –
Полночь над городом пробило.
Ночь ненастлива.
Светлы глаза его добела,
Как у ястреба…
– – –
Тело хмельно, но душа не хмельна,
Хоть и немало хмельного вина
Было со многими роспито…
Господи!…
– – –
Ярость дразню в нем насмешкою,
Гибель кличу я, –
Что ж не когтит он, что мешкает
Над добычею?
“В душе, как в потухшем кратере…”
– – –
В душе, как в потухшем кратере,
Проснулась струя огневая, –
Снова молюсь Божьей Матери,
К благости женской взывая:
– – –
Накрой, сбереги дитя мое,
Взлелей под спасительной сенью
Самое сладкое, самое
Злое мое мученье!
СОНЕТ (“На запад, на восток всмотрись, внемли…”)
– – –
На запад, на восток всмотрись, внемли, –
Об этих днях напишет новый Пимен,
Что ненависти пламень был взаимен
У сих народов моря и земли.
– – –
Мы все пройдем, но устоят Кремли,
И по церквам не отзвучит прокимен,
И так же будет пламенен и дымен
Закат золотоперистый вдали.
– – –
И человек иную жизнь наладит,
На лад иной цевницы зазвучат,
И в тихий час старик оберет внучат: