Смотрит в глаза ее черные глупый Персей.
Серп или молот по черепу будет стучать
Сербы албанцев уходят в ночи убивать
Серп покосился прозрачной и бледной луны
Мир допросился какой-никакой, но Войны.
Мудрые бомбы как бабочки вдаль полетят
В вечном огне догорит оловянный солдат
Бляди сдадутся в какой-то пленительный плен
Родина сядет и больше не встанет с колен.
Злые невесты порежут свои животы
Жуткие вдовы на шеи повесят кресты
Мертвые дети с котятами вдаль уплывут
Долго их матери в окна вернуться зовут.
Девушки с бомбами душный проходят контроль
Девушки с бомбами пьют дорогой алкоголь
И самолет при посадке взрывается, но
Мертвая девушка так же лениво в окно...
Мертвая девушка смотрит лениво в окно
Мальчик живой интересное смотрит кино
Сучка-актриса уже не стучит каблучком
Смерть как туристка чужим говорит языком.
Авантюристка успела пропить свой аванс
Рюмочка виски. Моча или слезки из глаз.
Жизнь террористки как яростный нежный каприз
Бомба под платьем как дьявольский киндер-сюрприз...
В черных рубашках здоровые злые юнцы
В черных очках двойники Человека-Овцы
Мертвые мальчики в черных кровавых глазах
Мертвые девушки бомбы несут в животах.
Девочка и козел
(из книги "Роман с Фенамином")
Жила была Девочка.
Водичка текла из краника.
Или это было жабиной блажью?..
Однажды
Девочка взяла
И родила
Козла!
Очевидно это было следствие.
Ученый в очках и Очевидец
пошли по его следам.
Мамочка, следуя традиции,
из сундука выгребла приданое
и бабушкино наследство.
Бабушка из гроба выглянула
и напрасно выкричала:
“Не отдам!”
У услышавших это в голове не укладывалось.
Стали они в умные книжки заглядывать
Труп Психоаналитика в словарик положил закладочку
На букву “М” — “Метафизическая жадность”.
Людишки сказали: “Надо же!”
Ученый и Очевидец
злятся — “Ничего не видно!
Идем по следам,
а следы то туда, то сюда.
Раньше мы знали все.
Но это ни то, ни се!”
Людишки спрашивают: “Вы не в своем уме?”
А в ответ им ни “бе”, ни “ме”.
Тогда от горя пришел Самый Умный:
“Сейчас придумаю!
Поскребу коготками в головы логове”.
Пионеры в гольфиках и колготках
Приносят ему ноготки.
Он букет не принял. Килограммы логики
укладывают алкоголики угодливо в грузовики.
Привезли Самому Умному,
голову засунули
Он им за это водки по стопочке —
ничего другого-то им не хочется.
“Спасибо”, — пискнули. Икнули сумрачно.
(Побаиваются Умного).
За километр умотали, и давай его матом: “Стопочку уступил!..
Так этого ж мало!”
Туманит. Темнеет. Умный с ума сматывает сомнение.
Унимает мнительность. Застывает мнением.
Говорит, по следам направившись:
“Вы отчасти правы.
Все поправимо.
Следствие — половина.
Внутренность — половинка
как пирога начинка.
Пирогу чтобы съесться
необходимо тесто.
И начинку и тесто
надо испечь совместно.
Никчемность следствия поправима
Прикрепленной к нему причиной.
Все объяснимо логикой
и патологией.
Девочка не в шутку и не со зла
родила вам Козла.
Ясна и ослу причина —
ей может быть лишь мужчина”.
Прибежал врач,
кричит: “Бесстыдный трепач!
Чижик, жучок, Жучка, но не мужчина!
Козел беспол, а малышка невинна.
Люди, не верьте!
Проведена проверка.
Да и девочке врать не нужно.
Ей самой тяжело без мужа,
а Козлу еще хуже.”
Девочку вызвали на допрос:
“Не лезь пальцем в нос,
отвечай на вопрос!
Говори, откуда взяла
Козла?”
А она отвечает:
“Я ничего не знаю.
Не надо меня бить, я буду его любить,
катать в колясочке,
рассказывать сказочки.”
Судьи записывают в протокол,
Мамочка плачет: “За что?”
Пришел бог
бухой, босиком и в пальто,
спрашивает: “Кто есть кто?
Называйтесь по именам,
хоть я и не запоминаю.
Я один на свете. У меня есть только Адам.
А остальных не знаю.”
У бога на лбу
написано: “Устрою пальбу”.
Убегает адвокат.
Чернышевский спрашивает: “Кто виноват?”
Потеет судья:
“Только не я!”
Ученый сошел с ума.
Кричит: “Честное слово,
вначале было слово.
И только из интеллигентности
Я как индульгенцию
получил право
налево и направо
говорить “бог в пальто”,
сдерживая мат.
Не бывает Ничто.
Только ад и тюрьма”.
Замолчал: “Больше не бу...”
У бога на лбу:
“Устрою пальбу!”
Достает автомат:
“Кто виноват?”
Козлик нервно хвостиком постукивает.
“Вы, — говорит, — все перепутали.
Чернышевский написал “Что делать?”
Рявкнул бог: “Надоело!
Вот как сниму пальто!
Отвечай, кто есть кто!
Знаю только Адама.
А кто эта дама?”
Судья говорит: “Девочка.
Может быть, Евочка.”
И пискнул, прячась под стол:
“А козел это козел”.
А бог все равно бубнит: “Не понимаю!
Если не выясню, всех перестреляю.
Поглаживает автомат:
Слова — вранье, а правда — мат.
Перед казнью предусмотрительно
узнаю как все было в действительности.
Уматывай, судья!
Спрашивать буду я.
А перед отчетами девочек и козлов
расскажу, с чего все началось.
Вы, мои нелюбимые,
Библию
себе в голову вбили,
бред ее приголубили,
глупые.
Небытие молчанием вымучалось,
вежливость смело и грязно выругалось.
Как — не скажу из приличия.
Но, ей богу, не преувеличиваю.
Мира зубастая пасть разразилась цензурой
Жизнееды жизни вместо прожевали литературу.
Никто не понял одного —
по правде не было ничего.
“Дерево”, — сказал Адам.
Змей сказал: “Не угадал.”
Змей умел изменяться до неузнаваемости.
И Адам на пустоту ползучую уставился.
Протянул ему Змей яблока вымысел:
“Накося, выкуси.”
Все в действительности — не как на самом деле.
Ева: “Я сама”.
Адам: “Я сам”.
Ладно, напополам.
Съели.
Наготу обнаружив, открыли ротики:
“Вот она правда-то какая! Кошмар!”
Один невозмутимый летал комар,
зная: это не яблока правда, а наркотика.
Похватали людишки фиговые листочки,
друг от друга стыдливо бегали до утра.
Умудрялись в безумии голых пяток пугаться,
шерстяные носочки
не видеть, не видеть кофты, брюки и свитера.
Все они в рубашках рождались, в чепчиках и колготках.
Они имели одежды, как черепахи панцири, а звери мех.
Но скорчившись, ненароком наркотической голостью,
Ненавидящие невинности,
из невинности извлекали грех.
Стали Адам и Ева пугливо друг в друга тыкаться.
Ева заявила: “Кто-то внутри скребется.
У меня из живота детка живой выкатился.
Мы его родители.”
“Вот, — говорит бог, — как выдумка правдой врется!
В животике-то было пусто.
А она мне рожать угрожала.
“Больно”, — жалуется.
Кричит уверенно.
Я, как Станиславский, не верю.
Воображением мучается.
Пожалуйста, мне не жалко.
Допустим,
допустим, дети рожаются,
пусть.
Но только не женщиной,
а капустой.
Ева слева.
Справа кушетка.
Вымысел усиливает акушерка.
Вот веселье-каруселье сделали.
Былью не было дерево,
а вы поверили.
“Позвонили мне газели
все сгорели карусели”.
Тушенку кушает акушерка.
Кушетка слева.
Ева,
вы что-то съели.
Все теперь неправильно.
Вы отравлены.
Она мне: “Чем докажешь?”
Ничего не скажешь,
Уплыву за облака,
не увижу яблока.
Огрызается капризно:
“Где огрызок?”
Съела крыса.
Ухмыльнулась и свихнулась,
с мыслью маленькой столкнулась
и рассудку не внима-
яростно сошла с ума.
Хохоча, о хвост споткнулась
и обратно не вернулась,
и на ужин вместо сыра,съела сына.
Адам кричал: “Не понимаю!
Зачем нас выгнали из рая?
Теперь нам холодно и сыро.
Мы голые лежим в сарае.”
“Прости, но рая не бывает”, —
ему сказал я, утешая.
“Но вам безумия хватило
из однокомнатной квартиры
сбежать в разрушенный сарай
и верить, что оставлен рай,
чью явь настойчиво вкропила
в безвольный мозг из яблочного мира
навязчивее жизни лжи игра.
И вы желаете назад
упорно и настой...”
“Чего?” — воскликнул адвокат.
“Вы правы, бог в пальто.
Слова — вранье, а правда — мат.
Нет рая, нет Ничто.
И некуда отсюда смат-
ываться (вверх, вперед, назад).
Ни за любовь, ни за талант
вы не получите наград.
Но выбор есть: тюрьма и ад.
А остальное напрокат
для дела или впрок,
пока дают, бери пока,
себя отдав взалог.
Тогда ты станешь аноним,
и нем, и слеп, и глух.
И все, что выпадут, отним....
как память у старух.
И сделают тебя одним
из лучших. И соврут.
И испекут на имени-
ны нежной нижины
и высочайшей вышины
большей кровавый каравай.
И все подарки, что не сни-
лись, в дар преподнесут.
И ты не сможешь жить без них
и несколько минут.
Но ткнут тебя, и рот заткнут.
И все, к чему ты так привык,
с руками оторвут!”
“Вы иное отыщите,
опустите простоту”, —
робко вымолвил защитник:
“Знаем правду, да не ту.
Пусть звучит как отвлеченье
Мой туманный монолог.
Я хочу открыть значенье
неких всем известных строк.
“БУРЯ МГЛОЮ НЕБО КРОЕТ”.
Кроет мглою здесь, сейчас.