Или помолись отцу и сыну.
И тогда наверное дойдёшь.
1980
«Можно ли считать себя счастливым…»
Можно ли считать себя счастливым
В день, когда туманы над заливом
Так печальны, мутны, неземны?
Можно ли считать себя несчастным
Когда рядом в образе неясном
Предстоят деревья, словно сны?
И со мною соотнесены…
Чувствую себя и к ним причастным
1980
РЕВНОСТЬ
Я влюблён. Мне пятнадцать. Она холодна.
Я, отвергнутый, к ней не иду на рожденье.
Жить мне невмоготу. Испиваю до дна
Нелюбовь, одиночество и униженье.
За дворами сгорает заря на Москве.
Наблюдает пожар каланча на Сущевке.
Опускается сумрак. Как при волшебстве,
Фонарей зажигаются длинные чётки.
Во Втором Самотёчном пустынно. Туда
Лишь бродячие псы совершают набеги.
Но над снегом горит высоко, как звезда,
Золотое окошко, висящее в небе.
Там она. Там на тюле её силуэт.
Там счастливый соперник ликует за чаем.
Я взбешён со всей силой пятнадцати лет.
Я в отчаянье. Но и жесток и отчаян.
Образ сладостной мести мерещится мне.
Громкой славой увенчанный, в час неурочный,
Я въезжаю в столицу на белом коне.
Предо мной переулок Второй Самотёчный.
Открываются окна. Сияет луна.
Я проехал задумчив и взора не кинул.
Вслед мне в позднем раскаянье плачет она.
А соперник растерянный чай опрокинул.
Нет! Тогда я не стану врага попирать,
Ибо мы не злопамятны и горделивы.
Лишь одною печалью могу покарать:
Будь счастлива, любимая! Будьте счастливы!
1980
РИХТЕР
Крыло рояля. Руки Рихтера,
Изысканные, быстрые и сильные,
Как скаковые лошади. Точнее
Сравненья не умею подыскать.
Он заставляет музыку смотреть,
Угадывать её предвестье
В лице, фигуре, в мимике и жесте.
Не видя Рихтера, теряешь что-то
От вдохновения и мастерства,
Как в письмах
Утрачиваешь что-то от общенья.
Транзисторщики и магнитофонцы,
Мы музыку таскать с собой привыкли
И приспосабливать её к жилью.
А Рихтер музыку возводит в зал
И возвращает музыку в музыку
Прислушаемся в Рихтерову лику,
К рукам задумчивого ездока,
Вожатому коней, изваянных из звука…
Так, колесницы умедляя ход
На спуске с небосклона,
Сам Гелиос внимает, как поёт,
Крыло откинув,
Чёрный лебедь Аполлона.
1980
ГОЛОСА ЗА ХОЛМАМИ
Голоса за холмами!
Сколько их! Сколько их!
Я всегда им внимаю,
Когда чуток и тих.
Там кричат и смеются,
Там играют в лапту,
Там и песни поются.
Долетая отту…
Да! За холмами теми
Среди гладких полян —
Там живут мои тени
Среди гладких полян.
Голоса за холмами
Раздаются в тумане,
То ли ищут потери.
То ли в прятки играют…
Кличут давние тени,
А потом замирают.
1980
«Тебя мне память возвратила…»
Тебя мне память возвратила
Такой, какою ты была,
Когда: «Не любит!» — говорила
И слёзы горькие лила.
О, как мне нужно возвращенье
Из тех невозвратимых лет,
Где и отмщенье и прощенье.
Страстей непроходящий след.
И лишь сегодня на колени
Паду. Ведь цену знаю сам
Своей любви, своей измене.
Твоей любви, твоим слезам.
1980
«Светлые печали, лёгкая тоска…»
Светлые печали,
Лёгкая тоска
По небу промчали.
Словно облака.
А по ним осталось
Всё, что я сберёг:
Лёгкость, свет и старость.
Море и песок.
1980
«Куда мне деваться от этих забот ежедневных…»
Куда мне деваться от этих забот ежедневных,
От детских хотений и частых простуд?
Одно утешенье, что где-то в деревьях
Закатные зори растут.
Куда мне деваться от ссор и от дома в разоре,
От дружеских встреч и претензий родни?
Одно утешенье, что позже вечерние зори
Пылают в деревьях и дольше становятся дни.
Куда мне уйти? И какие найти мне решенья?
Не лучше ль идти, не противясь, куда поведёт?
Не знаю. Не знаю. Одно утешенье,
Что шире зари разворот.
1980
«У меня пред тобою вина…»
У меня пред тобою вина.
И её не смывает волна.
Не смывает прошедшего горя
Благодать полунощного моря.
У меня пред тобою вина,
Что осталась на все времена,
Времена, что белей и короче,
Чем короткие белые ночи
«Когда-нибудь я к вам приеду…»
Когда-нибудь я к вам приеду,
Когда-нибудь, когда-нибудь,
Когда почувствую победу.
Когда открою новый путь.
Когда-нибудь я вас увижу,
Когда-нибудь, когда-нибудь,
И жизнь свою возненавижу,
И к вам в слезах паду на грудь.
Когда-нибудь я вас застану,
Растерянную, как всегда.
Когда-нибудь я с вами кану
В мои минувшие года.
1980
«Декабрь. Но не хватает снега…»
Декабрь. Но не хватает снега.
Скрипит приморская сосна.
Дождей тяжёлая телега
Всё тянется мимо окна.
А после медленно и скупо
Сквозь тучи цедится рассвет.
В такие дни на сердце скука,
Чего-то ждёшь и мыслей нет.
И вдруг- письмо… Письмо от друга…
Но, как ни сумрачно окрест,
Порой желанна роскошь юга,
Но чуждо счастье дальних мест…
1980
«Нет слова ужасней, чем это…»
С. Н.
Нет слова ужасней, чем это
Мучительное «никогда».
Со дня сотворения света
В нём времени к людям вражда.
Отбытие в нём без прибытья,
Оно убивает и рвёт,
Как зверь на загривке событья,
Ломающий лапой хребет.
1980
«Пахло соломой в сарае…»
Пахло соломой в сарае,
Тело — травою и ветром,
Губы — лесной земляникой,
Волосы — яблоней дикой.
Были на раннем рассвете
Лёгкие свежие грозы.
Мы просыпались. И снова
Сном забывались, как дети.
Утром она убегала,
Заспанная и босая,
С крупных ромашек сбивая
Юбкой раскосые капли.
Да! Уже было однажды
Сказано: остановиться!
Сказано: остановиться!
Остановиться мгновенью!
1980
ЧАСОВОЙ
Л. К.
Нельзя не сменять часового,
Иначе заснёт на посту.
Нельзя человека живого
Во всём уподобить кусту.
Горячего чаю в землянке
Напиться ему не грешно.
Пускай переменит портянки
И другу напишет письмо.
Пусть тело, что стыло и дрогло,
Задремлет — и вся недолга,
Забыв о величии долга,
Не помня себя и врага.
1980
«Милая жизнь! Протеканье времён…»
Милая жизнь! Протеканье времён.
Медленное угасание сада.
Вот уж ничем я не обременён.
Сказано слово, дописана сага.
Кажется, всё-таки что-то в нём есть —
В медленном, в неотвратимом теченье, —
Может, о вечности тайная весть
И сопредельного мира свеченье…
Осень. Уже улетели скворцы.
Ветер в деревьях звучит многострунно.
Грустно. Но именно в эти часы
Так хорошо, одиноко, безумно.
1980
«В какие-то новые дали…»
В какие-то новые дали
Меня от тебя позвали
Какие-то новые вести,
И радости, и печали.
Пошёл я белой дорогой
С лукавой судьбой тягаться
Вослед весне босоногой,
За шалью её цыганской.
1981
СТАНСЫ
Начнём с подражанья. И это
Неплохо, когда образец —
Судьба коренного поэта,
Приявшего славный венец.
Терновый, а может, лавровый —
Не в этом, пожалуй что, суть.
Пойдём за старухой суровой,
Открывшей торжественный путь.
И, сами почти уже старцы,
За нею на путь становясь,
Напишем суровые стансы
Совсем безо всяких прикрас.
В тех стансах, где каждое слово
Для нас замесила она,
Не надо хорошего слога
И рифма пусть будет бедна.
Зато не с налёту, не сдуру
Не с маху и не на фуфу,
А трижды сквозь душу и шкуру
Протаскивать будем строфу.
Великая дань подражанью!
Нужна путеводная нить!
Но можно ли горла дрожанье
И силу ума сочинить?
И как по чужому каркасу
Своё устроенье обжать?
И можно ли смертному часу
И вечной любви подражать?
Начнём с подражанья. Ведь позже
Придётся узнать всё равно.
На что мы похожи и гожи
И что нам от бога дано.
1981
«Запиши мне в жизнь кусок…»
Запиши мне в жизнь кусок
Марта с долгою метелью.
Занеси ещё лесок,
Где берёза рядом с елью.
Подверстай ещё сугроб,
Что от сумрака сиренев.
Подведи потом итог
Ветра, снега и деревьев.
Это всё соедини
В зимнем облике природы
В завершающие дни
Холодов и непогоды.
1981
«Тогда я был наивен…»
Тогда я был наивен,
Не ведал, в чём есть толк.
Купите за пять гривен,
А если надо — в долг.