К чему, ты скажешь, разжигать напрасно Огонь врожденных сил, Когда к борьбе утрачено стремленье И дух былой в груди давно почил, А всеми нами правят ежечасно Лень и пустое времяпровожденье? С тех пор как в ветхой колеснице Свершает солнце в небе свой обход, Ужель деянья смертных иллюзорны? Меж истиной и ложью есть граница, Иль наши чаянья и грезы вздорны? И вот ответ Природы: - В уроках прошлого залог свободы.
Наступят годы - всяко может статься,Когда средь храмов вдруг Появятся стада в былой столице, А по семи холмам пройдется плуг. Тогда уж в Риме некого бояться, И хитрая туда придет лисица. Дремучий лес листвой зашелестит Среди руин забытого величья. Грядет тяжелых испытаний время. Покуда небо к нам благоволит, Стряхнем забвенья тягостное бремя! Коль память воскресим, Погибели час близкий отвратим.
В Отчизне нашей, юный победитель, Царит печаль поныне. Унижена великая страна, И мы повинны все в ее кручине. Ей нужен воин и бесстрашный мститель, Чтоб отплатить врагам за боль сполна Италия немало пострадала. А наша жизнь, на что она годится? Застлала пелена печали взор, Какой земля родная не знавала, И несмываем на челе позор. Но близ летейских вод За все придется нам давать отчет.
VI
БРУТ МЛАДШИЙ
Поверженная в прах фракийский, доблесть Италии лежала Громадою руин; на тибрский брег И на поля Гесперии зеленой Рок варварских коней направил бег И готские мечи из голых чащ, К медведице замерзшей Враждебных пригласил, чтоб совладать С широкостенным Римом,Тогда-то Брут, покрытый кровью братьев, Без сил, в пустынном месте, черной ночью, Решась на смерть, богам неумолимым И аду обвиненья Бросал вослед бессчетным Проклятьям, глохшим в воздухе дремотном.
Нрав шалый! Облака пустые, долы С бредущими тенями Вот твой очаг, а за тобой в погоне Раскаянье. Вам, мраморные боги (Коль все ж царите вы на Флегетоне И в высях), вам игрушка и потеха Род жалкий, алтарей У коего просили вы и ложной, Гнетущей смертных веры.
Не потому ль людская жалость небо Гневит? Не к нечестивым ли, Юпитер, Ты благ? Не с тем ли рвется вихрь из сферы Воздушной и разишь Ты быстрыми громами, Чтоб било в правых молнийное пламя?
Железная нужда и всемогущий Рок угнетают смертью Раба больного: если об отпоре Нападкам их не думает, страданью Плебей сдается. Но слабей ли хвори, Коль нет лекарств? Не чувствует ли боли Тот, кто лишен надежды? До смерти эту брань ведет храбрец С тобой, о рок злотворный, Не уступая; и, когда тиранской Десницей, торжествуя, ты терзаешь Его, он встряхивает непокорной Главой и в грудь вонзает Мучительную сталь, С насмешкой глядя в сумрачную даль.
Богам не мил тот, кто ретиво в Тартар Стремится. Нет такой У нежных небожителей отваги. А может, наши гибельные страсти, Трагедии, все наши передряги Спектакль небес, приятный и досужий? Не в бедах и грехах, Но в чащах, вольно, дать нам жить Природе, Царице и богине, Угодно было. Времена благие Изгнав из их владений, злые нравы Закон юдоли сей сменили ныне; Так что ж, коль жизнь дрянную Исчезнуть муж принудит, Ужель Природа дрот не свой осудит?
В безвинности, в бесчувствии к урону Животные блаженны, Ведет до непредвидимой черты Спокойно старость их. Но, если череп Разбить об твердый ствол иль с высоты Утеса бросить тело в пустоту Страданье их толкнет, Злосчастной воле их не станет тайный Закон чинить преград, Ни мудрованье темное. Один лишь Ты, выбранный меж стольких жизней
небом, Род Прометея, жизни ты не рад; И смертный час приблизить Наперекор судьбе Юпитер запрещает лишь тебе.
Из красного от нашей крови моря Ты, белая луна, Встаешь, тревожа мрачное безлюдье Равнин, для мощи гибельных авзонской. Глянь, победитель топчет братьев груди, Холмы трепещут, рушится с высот Величья древний Рим, А ты спокойна? Ты рожденье дома Лавинии и годы Его благие видела и славу; И будешь лить безмолвно на вершины Лучи, когда Италии невзгоды И рабство принесет Рать варваров, из края Глухого гром шагами высекая.
Меж тем средь голых скал или под сенью Древесной зверь и птица, Привычным сном отягчены, ни смены Вселенских судеб, ни крушений грозных Не замечают; но, чуть солнце стены Селян трудолюбивых подрумянит, Та - песенкой рассветной Долины будит, тот - по горным кручам Собратьев гонит слабых И меньших. О случайность! О людской Род суетный! Мы - мусор этой жизни. Наш крах ни в кровью политых ухабах, Ни в логовах визжащих Тревог не породил, От мук людских не меркнет блеск светил.
К глухим владыкам Стикса и Олимпа, Ни к низменной земле, Ни к ночи, ни к тебе не воззову Пред смертью, луч последний, справедливость Потомков. Утешение ли рву Могильному - рыданья, честь ли - речи Презренных толп? Стремится Век к худшему, и развращенным внукам Доверить лишь во зло Могли б мы честь достойных и отмщенье Несчастных. Пусть же темной алчной птицы Кружит и вьется надо мной крыло; Пусть зверь иль буря прах мой Невесть куда закинут, А имя пусть и память в ветре сгинут.
VII
К ВЕСНЕ, ИЛИ О ДРЕВНИХ СКАЗАНИЯХ
Когда ниспосланные небом беды Рассеет солнце и тлетворный воздух Оздоровит эфир, а тени туч, Развеяны, куда-то улетают То слабые сердца готовы верить И в ангелов ветров, и в луч полдневный, Что новой страстью и надеждой новой, Проникнув в лес средь инея седого, Волнует пробудившихся зверей. Не возвращается ль уму людскому Прекрасная пора, какую горе И зимний факел разорили До времени? И Фебовы лучи, Угасшие когда-то, не вечны ли Несчастному? Весны благоуханья Не вдохновят ли ледяное сердце, Что горем в старости заражено?
Да, ты живешь, живешь, святая Природа! Ты жива ль и наше ухо Впивает ли твой голос материнский? Уж ручейки - жилище светлых нимф, Зеркальное и тихое жилище,
Прохладу вод прорезали. И танцы Ночи бессмертной потрясают вновь Вершины гор, скалы (вчера еще Обители ветров). И пастушок В полуденную тень на тихий берег Реки приводит жаждою томимых Ягнят, и остроумные стихи, Что сельскими поются божествами, Там слушает. Трепещущее море Он видит и дивится, почему Богиня с луком и колчаном Не входит в волны теплые, от пыли Омыть и белоснежные бока, И руки, утомленные охотой.
Вдруг ожили цветы, и травы, И лес в одно мгновение. Познали Ветра и тучи и титанов светоч Род человеческий, когда нагую Тебя над склонами и над холмами, Киприйское светило, путник смертной В свои мечтах вообразил за то, Что ты его в пути сопровождало Пустынной ночью. Если б нечестивый, Несчастный горожанин, избегая Стыда и роковых невзгод, Попал в объятия ветвей колючих В далеких и неведомых лесах, Какой огонь зажегся б в бледных венах, Как задрожали бы в листве ожившей В мучительных объятьях Филида, Дафна и Климена, Рыдающая над детьми с тоскою: Их солнце погрузило в Эридан.
Не пропасти людских страданий Бездонные, не звук печали, Забытой вами, Эхо одиноким Вдруг вызванный в жилищах ваших грустных, И не игра пустая ветра, Но здесь жила душа несчастной нимфы, Которую любовь и рок изгнали Из тела нежного. Она в пещерах, На голых скалах, в брошенных жилищах Небесному указывала своду Печали, слезы, пролитые нами, Тяжелые. И ты, в делах людских Прослывший знатоком, Певец лесов кудрявых, сладкозвучный, Идешь, поешь летящую весну И жалуешься высям На сон полей под мрачными ветрами, На старые обиды и забвенье, И в гневной жалости бледнеет день.
Но не сродни нам род твой; Твои разнообразные напевы Не горем вызваны, и мрак долины Тебя, безвинного, скрывает. Увы, увы, когда уже затихли В пустынных храминах Олимпа громы Тяжелых туч, блуждавших по горам, И грешные и праведные души Застыли в страхе; и когда уже Земля, чуждаясь своего потомства, Печальные воспитывает души; Ты все ж прислушиваешься к заботам Несчастным и судьбе постыдной смертных, Природа, и в душе былую искру Ты будишь. Если ты еще живешь И если о печалях наших Не знают в небесах, то на земле Ты если и не сострадаешь нам, То созерцаешь нас, по крайней мере.
VIII
ГИМН ПРАОТЦАМ,
ИЛИ О НАЧАЛАХ РОДА ЧЕЛОВЕЧЕСКОГО
К вам, праотцы людского рода, Несется песнь хвалы потомков, Тяжелым горем удрученных. Виновнику движенья звезд В те дни любезнее вы были, Чем ныне мы, и солнца свет Сиял приветливее вам. Сносить беспомощно страданья, Для слез рождаться и для мук, Могильный мрак- предпочитать Эфирному сиянью дня Такой ли дать удел могло Нам сострадательное небо И справедливые законы? Хотя, по древнему преданью, Вы также впали в заблужденье, Отдавшее людей во власть Болезней, скорби и страданий, Но тяжелее преступленья Потомков ваших - ум мятежный И безрассудные желанья Вооружили против нас Олимп разгневанный и руку Природы-матери. С тех пор Нам стала тягостнее жизнь, И грудь, питающую нас, Мы прокляли, и гнев Эреба Над миром жалким разразился.
О праотец людского рода! Ты первый видел свет дневной, Багряное сиянье звезд И новых тварей на полях; Ты первый видел, как Зефир Летал по девственным лугам, Как горные потоки били О скалы и долины с шумом, Еще не слышанным никем, Как на цветущих берегах, Где было суждено позднее Возникнуть шумным городам, Еще господствовал покой, Потом неведомый уж людям; Как над роскошными холмами, Которых плуг еще не тронул, Луч яркий Феба восходил И позлащенная луна. Как счастлива тогда была Земля в неведении зла И участи своей плачевной! О, сколько, праотец несчастный, Твоим сынам дано судьбою Скорбей и горьких испытаний! Вот новым гневом увлеченный Брат кровью брата осквернил С тех пор бесплодные поля, И в первый раз под сводом неба Свои смерть крылья распростерла. Братоубийца, обреченный Скитаться в страхе по земле, Чтоб одиночества избегнуть И гнева бурь и непогод, Таящихся в лесах дремучих, Впервые город воздвигает, Жилище мрачное забот. Так смертных сблизили друг с другом, Соединив под общим кровом, Укоры совести и страх. С тех пор рукою нечестивца Соха покинута была, И труд тяжелый земледельца Презренным стал в глазах людей, И в их жилищах грешных праздность И тунеядство поселились; В телах расслабленных исчезла Природой данная им сила, А души леность усыпила И мрачное оцепененье, И высшее несчастье - рабство Обрушилось на род людской. Ты, спасший род свой криводушный От гнева страшного небес И волн морских, на высях гор Шумевших грозно среди туч, Кому сквозь черный ночи мрак Явился белый голубь с веткой Надежды возрожденной знаком, Кому опять блеснуло ярко На западе благое солнце Из туч, его скрывавших долго, Разрисовав свод мрачный неба Цветами чудными Ириды. Так об