Стихотворения — страница extra из 24

В начале весны

появляется потребность бедокурить:

щекотать

гранитных львов,

дразнить

гипсовых грифонов,

пугать

мраморных лошадей

и дергать за ногу

бронзового графа Орлова,

восседающего у ног

бронзовой Екатерины Второй.

В начале весны

возникает желание жить вечно —

но как осуществить

это безумное намеренье?

Спросил гранитных львов —

они не знают.

Спросил гипсовых грифонов —

они тоже не знают.

Спросил мраморных лошадей —

и они не знают.

Спросил бронзового графа —

он и понятия об этом не имеет.

Бронзовую императрицу

спросить не решился.

Цветы

пахнут похоронами

и любовью.

Но они

ни в чем не виноваты.

Иногда

ими осыпают негодяев,

иногда

их дарят круглым дурам,

иногда

их воруют на кладбище

и продают втридорога влюбленным.

Но цветы

ни в чем не виноваты.

Им не стыдно,

что Джордано Бруно

был сожжен на площади Цветов.

Каждый вечер

на нашей лестнице

собиралась компания

молодых людей.

ни пили водку,

мочились на стенку

и хохотали над человечеством.

Каждое утро,

когда я шел на работу,

на лестнице валялась бутылка

и пахло мочой.

Как-то я сказал молодым людям:

Пейте на здоровье водку,

но не стоит мочиться на стенку —

это некрасиво,

а над человечеством

надо не смеяться,

а плакать.

С тех пор

на нашей лестнице

молодые люди пьют водку,

навзрыд плачут над человечеством

и изнемогают от желания

помочиться на стенку.

Изнемогают, но не мочатся.

Садясь обедать, я вспоминаю, что они лезут.

Принимаясь за бифштекс с луком

Я думаю, что они и раньше лезли.

Доедая клюквенный кисель, я догадываюсь,

Что они и впредь будут лезть.

Выйдя на улицу, я вижу, что

Расталкивая всех локтями они лезут в тролейбус.

Войдя в тролейбус, я замечаю, что

Наступая всем на ноги, они лезут к выходу.

Бедные, — думаю я, — жизнь у них собачья!

Все они лезут и лезут, все вперед пролезают.

А ведь впереди-то им и делать нечего.

 Девушка, площадь, собор.

Совсем юная девушка, не очень обширная площадь, очень древний собор.

Массивный объем собора, пустынное пространство площади, тоненькая фигурка девушки.

На девушке черные брючки и белая кофточка, площадь замощена розовой серой брусчаткой, собор построен из красного кирпича и желтого камня.

Собор неподвижен. Девушка движется к собору, наискось пересекая площадь.

Фигурка девушки все уменьшается. Громада собора все увеличивается.

Внимание! Девушка подошла к собору.

Колосальный собор. И рядом еле заметная фигурка девушки.

Собор поглядывает на нее с умилением.

Но девушка проходит вдоль стены собора и исчезает за углом.

Собор в растерянности. Собор в смятении. Собор в отчаяние.

Сотни лет он простоял на этой площади!

Сотни лет поджидал он эту девушку в белой кофточке!

Сотни лет ему снились ее черные брючки!

Но внимание! Девушка вернулась! Она снова рядом с собором!

Собор не верит своим глазам. Собор не может прийти в себя. Собор сияет от счастья.

Покинем же площадь. Не будем им мешать.

 Движения его души порою необъяснимы.

Она бросается куда-то в сторону, она делает зигзаги,

она выписывает петли и долго кружится на одном месте.

Можно подумать, что душа пьяна, но она не выносит спиртного.

Можно предположить, что душа чего-то ищет, но она ничего не потеряла.

Можно допустить, что душа слегка помешалась, но это маловероятно.

Порою кажется, что душа его просто играет.

Играет в игру, которую она сама придумала.

Играет, как играют дети.

Быть может она еще ребенок, его душа?

Тянет меня почему-то в эту даль.

И будто нет в ней ничего особенного — типичная же даль!

А тянет.

Ушел бы и жил бы там, в дали. Да все дела какие-то, все дела.

Смотрю в даль и вздыхаю.

Тянет меня в эту банальную, туманную даль.

Будь она неладна!

Хожу по весеннему городу и в горле у меня булькает восторг.

Но я и виду не подаю.

Хожу по городу и криво усмехаюсь: «Подумаешь, весна!»

Сажусь в весеннюю электричку, и в ушах у меня щекотно от восторга.

Но я не поддаюсь.

Еду в весенней электричке и исподлобья гляжу в окно: «Эка невидаль — весна!»

Вылезаю из электрички, бросаюсь в лес,

Раскапываю снег под елкой, расталкиваю знакомого муравья

И кричу ему в ухо: «Проснись, весна на дворе! Восторг-то какой!»

«Сумасшедший!» — говорит муравей, —

«И откуда только берутся такие восторженные идиоты?»

Скудные остатки своей совести

он завернул в обрывок газеты и засунул в карман.

Последние остатки своей совести

он вознамерился скормить воробьям в ближайшем скверике.

«Да ты погоди, — сказал я, — воробьи и без совести обойдутся.

Да ты не дури, — сказал я, — побереги хоть эти остатки!»

«Ха, — ответил он презрительно, — какие-то жалкие крохи!

Нет, — ответил он твердо, лучше совсем без совести!»

Его принципиальность меня поразила.

 Подходя к музею, я замечаю толпу людей, которые живут.

Блуждая по музею, я гляжу на лица людей, которые жили когда-то.

Выходя из музея, я думаю о людях, которым еще предстоит жить.

Покинув музей, я вспоминаю о людях, которых трудно заставить жить —

Их упрямство неодолимо.

Вчера был сильный ветер.

Все, что я построил, он сдул.

Я не ленюсь, я строю.

И ветер не ленится — сдувает.

Мы с ним труженики.

 Человек спокоен, вполне спокоен. Душа его безмятежна.

Но вот возникает в ней легкое движение.

Человек уже не спокоен, человек нервничает, человек волнуется.

Человек уже разволновался.

Все в нем кипит, все бурлит, все в нем бушует.

Целая буря в его душе, целая буря!

Страшно смотреть на человека, страшно!

Успокойся, дорогой человек, успокойся!

Постепенно, понемногу, полегоньку буря стихает.

Человек спокоен, опять спокоен.

Только где-то по краям его души еще что-то плещется и колобродит.

Что-то колеблется и дрожит.

Хорошо что человек успокоился!

И вдруг снова буря, снова ураган в душе человеческой.

И снова деревья в ней гнутся до земли и падают, вырванные с корнем!

Дайте человеку пузырек с валерьянкой — нервы у него шалят.

Звонил ей весь вечер, хотел сказать — люблю!

Но никто не подходил к телефону.

Утром позвонил снова. Она взяла трубку.

— Какого черта! — сказал я ей. — Звонил тебе весь вечер! Где ты шляешься?

А сам подумал: «Не люблю я ее нисколечко!»

Но вечером позвонил опять.

— Ты знаешь, — признался я ей, — не могу я что-то понять, люблю тебя или нет?

— Конечно любишь! — засмеялась она. — Какой непонятливый!

Когда я прохожу мимо них белой ночью, они смотрят на меня и молчат.

Что означает молчание зданий,

выстроившихся в ряд вдоль бесконечных пустынных улиц

и глядящих на меня не мигая тысячами окон?

Или они просто спят с открытыми глазами?

Какие мы, однако, смешные!

У каждого есть тело — бестелесых вроде бы нет.

У каждого есть душа — хоть маленькая, да имеется.

И у каждого в груди что-то стучит — представьте себе у каждого!

И каждому хочется неземного счастья — ей-богу, каждому!

Но каждому чего-то не хватает. Кому — благоразумия,

Кому — безрассудства, кому — крыльев за плечами,

А кому — и волос на темени.

Какие мы однако не совершенные!

Отчего же не обретаем мы совершенство? Чего мы тянем?

У каждого на то свои причины, свои отговорки, свой резон.

Пессимисты полагают что совершенство не достижимо.

Так да здравствует же оптимизм!

Плавая у подножья величавых скал и глядя снизу на тела пролетающих чаек,

Трудно удержаться от соблазна и не вообразить себя чуть-чуть счастливым.

Я и не удержался.

Потом я осмелел и даже вообразил себя вполне счастливым.

Мне это удалось.

А после я совсем обнаглел и попытался представить себе,

что я безмерно, безумно, безоглядно счастлив.

И у меня это тоже получилось неплохо.

Ошеломляюще, оглушающе, обезаруживающе счастливый,

долго я плавал около скал.

И чайки, завидя, меня вскрикивали от изумления.

Хорошо быть обезьяной,

и попугаем хорошо быть,

и крысой,

и комаром,

и амебой.

Плохо быть человеком:

все понимаешь.

Понимаешь,

что обезьяна — кривляка,

попугай — дурак,

крыса — злюка,

комар — кровопивец,

а амеба — полное ничтожество.

Это удручает.

Нормальность вопиюще ненормальна!

До минимума надо снизить норму

Нормальности. Идиотизм блестящ,

В нём бездна смысла, бездна удовольствий!

Свихнувшиеся! Ваш черёд пришёл!

Настроим идиотских городов,

Дорог дурацких,

Сумасшедших механизмов,

И будем жить, хихикая в кулак!

Был ли я крылатым?

Или крылья мне только снились?

А что,

если я и впрямь

потерял их?

А что,

если они и вправду

были длинными и белыми?

А что,

если они снова вырастут?

В последнее время

у меня часто чешутся лопатки.

Но куда лететь?[7]

Я встретил в парке

брнзовую статую.

Нагая женщина

стояла неподвижно,

а любопытный

хладнокровный снег

скользил по чёрной

выгнутой спине,

по ягодицам,

бёдрам

и коленям

и у ступней её

ложился похозяйски.

Она руками прикрывалась,

замирая

от страха,

отвращенья

и стыда.

Что было делать?

Снял своё пальто,

на плечи бронзовые

ей набрсил.

Мы гуляли с ней у пристани

и любовались изящными шхунами

с высокими мачтами.

— Кто я, —

спросила она меня —

как ты думаешь?

— Ты шхуна, — ответил я, —

ты случайно зашла в мою гавань,

тебя тянет в океан.

Через месяц

мы с ней расстались.

Каждый день я хожу в порт

 и распрашиваю моряков:

не видел ли кто-нибудь

стройную шхуну с зелёными глазами?

Но всё напрасно.

Трудно поверить,

что её постигло кораблекрушение.

Незнакомые люди

подходили к ней на улице

и говорили:

— Какая Вы милая!

Тогда я любил её

и она меня-тоже.

Потом она меня разлюбила

а я её ещё нет.

Спустя два года

я встретил её.

Она так подурнела,

что её трудно было узнать.

— Милая, — сказал я ей, —

ты очень подурнела!

Наверное, это оттого,

что ты меня разлюбила.

Полюби меня снова!

— Попытаюсь! — сказала она,

но так и не попыталась —

ей было некогда.

А я ещё долго любил её

зачем-то.

Человек редок

 и встретить его трудно

издергаешься весь

 ожидая встречи

     похудеешь и осунешься

     тоскуя по встрече

         забросишь все дела

         думая о встрече

 но однажды

 встреча состоится

ба! — скажешь —

 неужто он?

     и остолбенеешь

     потрясенный

 батюшки! — скажешь —

 это же он!

     и всплеснешь

     руками

потом обойдешь его вокруг

 и рассмотришь как следует —

     забавен человек снаружи!

После подойдешь к нему поближе

 и влезешь ему в душу —

     внутри он еще забавнее!

 ха! — скажешь —

 встретился-таки!

     и хлопнешь человека

     ладонью по плечу

 а потише нельзя?

 скажет человек

 и поморщится

Тысячу раз я спрашивал себя:

 быть или не быть?

 и тысячу раз в ответ

 пожимал плечами.

 Потом я стал спрашивать

 всех подряд:

 быть или не быть?

 быть или не быть?

 быть или не быть?

 И все в ответ пожимали плечами.

 Тогда я разозлился,

 поймал во дворе мальчишку

 лет восьми,

 схватил его за ухо

 и заорал:

 говори, стервец,

 быть или не быть?

 Мальчишка заплакал

 и уклонился от ответа.

 С горя я напился

 как свинья.

 Пошатываясь,

 я шел по Невскому

 и читал неоновые надписи.

 Все они были одинаковые.

 Над универмагом было написано:

 БЫТЬ ИЛИ НЕ БЫТЬ?

 У входа в кино:

 БЫТЬ ИЛИ НЕ БЫТЬ?

 В витрине парикмахерской:

 БЫТЬ ИЛИ НЕ БЫТЬ?

 над пивным баром:

 БЫТЬ ИЛИ НЕ БЫТЬ?

 В трамвае я не утерпел

 и спросил кондукторшу:

 Ну а все-таки

 быть или не быть?

 Господи! —

 сказала кондукторша, —

 да какая разница!

Два глухонемых хулигана

 три глухонемых хулигана

 четыре глухонемых хулигана

     хватит?

     можно еще.

Пять глухонемых хулиганов

 шесть глухонемых хулиганов

 семь глухонемых хулиганов

     теперь достаточно.

Семеро здоровенных

 глухонемых хулиганов —

 это целая толпа.

 Безобразничают они скромно:

 не матерятся,

 не пристают к девушкам,

 не пугают старушек —

 просто стоят на мосту

 и чего-то ждут,

 а на мосту стоять не положено.

 Милиционер свистит,

 но они не слышат,

 потому что они глухонемые,

 и получается безобразие.

Семеро совершенно глухих

 и безнадежно немых хулиганов

 ждут на мосту

 какого-то чуда.

 Но если вам кажется,

 что их все же

 слишком много,

 можно оставить только шестерых

 или пятерых,

 можно ограничиться четырьмя

 или даже тремя.

Давайте оставим на мосту

 двоих глухонемых хулиганов,

 одному будет скучно

 ждать чуда.

Гляжу — тащат

кряхтят

 пыхтят

 обливаются потом —

 тащат

откуда — спрашиваю —

 тащите

 эту статую?

     где вы ее раздобыли?

 зачем — спрашиваю —

 тащите

 такую тяжесть?

     надорветесь!

 куда — спрашиваю —

 тащите

 этого идола?

     к чему он вам?

 бросьте вы его — говорю —

 все равно не дотащите

 бросьте!

     но они не слушают —

     тащат,

снимаю пиджак

 подхватываю каменную ногу

 тащу

 помогаю

 пыхтим,

 кряхтим,

 обливаемся потом —

 тащим

куда

 откуда

 зачем —

         потом разберемся

   Посвящаю вам, дражайшие,

   Головни после пожарища…

   Это злое коромысло —

   Слева чувства,

   Справа- мысли.

   Мысли власть свою превысили,

   Но поставлены на место…

   1.

   Чушь! Околесица!

   Сплошное идиотство!

   Старушка крестится,

   Неверующий плюётся.

   А если солнце сбесится,

   Дяди и бабуси?

   А вдруг оно у месяца

   Рог откусит?

   Нам- что? Мы- пассажиры,

   Живём, пока живы.

   А где-то тянут жилы

   И кости ломают.

   Прямая, прямая

   Ведёт туда дорожка.

   Стена и окошко,

   И неба немножко —

   Лоскутик малый

   От одеяла

   Лоскутного, ветхого

   За ровными клетками

   Ржавой решётки.

   Страшно всё-таки!

   Не выпорхнешь пташкой,

   Не юркнешь синицей,

   Хватит кондрашка,

   Если приснится

   Этакий ужас —

   А может быть, уже,

   А может- короче,

   Между прочим?.

   В этой околесице

   Всё легко поместится,

   К этой околесице

   Не приставишь лестницы,

   В такой околесице

   Немудрено повеситься,

   И утонуть негорько,

   Немудрено топориком

   Тюкнуть кого-нибудь,

   Или взять

   Да по небу

   Написать мелом

   Без помощи авиации: —

   Кто тут смелый?

   Выходи драться!

   Но мы спешим на дачу,

   Где можно посудачить

   О наших неудачах,

   А также об успехах,

   Где можно слышать эхо

   И разных певчих пташек,

   Забыв недуги наши.

   Хотя мы помним ясно,

   Хотя мы знаем твёрдо,

   Что совершенно красной

   Бывает наша морда…

   Все горести наши

   У нас на ладони.

   Сожмём кулак- и

   Бросим в огонь их!

   Ведь слабости наши

   У нас на коленях.

   Стряхнём их, и будем

   Сильны, без сомненья.

   Но беспомощно чужды

   Урановой эре,

   Исчезают леса,

   Вымирают звери.

   Хочу оглохнуть,

   Хочу не слышать,

   Как плачут камни,

   Как хнычут крыши.

   2.

  ..ругань, крик,

   кого-то тащут за воротник,

   кто-то упал, истошно воя.

   Я вылезаю из трамвая.

   Ничего странного: просто трое

   Бьют одного.

   Это бывает

   Весьма забавно,

   Если много выпить.

   Что же тут главное,

   Суть событий?

   Густо-густо,

   Густо- густо поперчена,

   Всем дана,

   Всем позволена,

   Только больно доверчива,

   Только больно проста

   Где-то ради Христа

   Побирается, бедная

   И худая на диво…

    Я люблю нерадивых,

   Беззаботных, никчемных.

   Ненавижу ретивых —

   Да и правда, зачем они?.

  ……………………………

  ……………………………

   По косточкам, по трубочкам

   Мой соберут скелет

   И будут тыкать тросточкой

   В него десяток лет.

   И будут щупать челюсть,

   По черепу стучать:

   — Какой он круглый, прелесть!

   И жёлтый, как свеча!

   3.

   Пространство спрессовано,

   Словно вата.

   Наглости разума нет границ.

   Цифры раздулись от чванства,

   Перед интегралами все пали ниц.

   Моторы, моторы,

   Скрежет и вой!

   Спасенья нигде

   Нет!

   Поезда на земле,

   Поезда под землёй,

   И в небе- грохот

   Ракет.

   Загнанная, хрипло дыша,

   К стене куда-то

   Прижалась душа

   Замызганного поэта.

   На троне атом,

   Атом на троне.

   Череп и кости

   В его короне.

   — Быть может, сжалится и не тронет?

   Быть может, он добрый, этот атом?

   Побольше крови,

   Побольше злата,

   Он будет сытым

   И шито-крыто?

   Город ещё нагло

   Трубы свои выпячивает

   И шпили как сабли- наголо,

   Игрушечные, ребячьи.

   Тучам совсем не странно,

   Тучи на них плевали,

   Массивные, многобашенные,

   Проплывают далее.

   К городу привыкли,

   А он поостыл,

   Все крыши утыкали

   Телеантенн кресты

   Огромнейшее кладбище,

   Трупами кишащее

   живыми пока ещё,

   Пока ещё дышащими.

   (Простите меня, грешного,

   простите меня, глупого,

   ведь может быть, конечно же,

   вам нравится быть трупами).

   Смешно? Кому какое дело!

   Я не шутя могу сказать:

   В красотку- Землю,

   В её тело,

   В её зелёные глаза,

   В её снега, в её стрекоз

   Влюблён я по уши, до слёз.

   Смешно! Я скептик, злой и дошлый,

   Иронизирую, хулю,

   Простите, ради бога, пошлость,

   Но я ведь Родину люблю!

   Смешно и просто несуразно:

   Мне нравятся живые люди.

   Я к ним питаю слабость просто —

   К добрейшим, злым, разнообразным,

   Любого качества и роста.

   Мне очень жаль, что их не будет.

   4.

   Жить- очень хочется

   Дотла, до старости

   Не ради почестей,

   А ради шалости.

   Прожить умеючи

   И умереть суметь удачно,

   Не биться рыбой, угодившей в сеть,

   Закинутую кем-то в мутный омут.

   Я ощущаю локтем локоть

   Ненастья. Мне оно претит,

   Хотя смывает пыль и копоть

   И мелких мыслей конфетти…

   5.

   Спутники бодро размеренно кружатся,

   Голуби до одури плещутся в лужицах.

   Влюблённые проходят в обнимку, прижавшись,

   В доке с парохода скалывают ржавчину.

   Дети резвятся,

   Звонят телефоны.

   Всё это вкратце,

   Только для фона.

   Друзья мои устали,

   Ушли, и мне оставили

   Окурки, кислый дым

   И на полу следы.

   А я сижу и думаю:

   В раю или в аду мы?

   Я вижу воровские пальцы

   На ватном детском одеяльце

   И храбрый витязь на коне

   На камне высясь, виден мне.

   Я слышу дурака браваду,

   Я ощущаю нежность век

   Полузабытах,

   Слышу бег

   Бездомных кошек вдоль ограды.

   Я понимаю мысли парка

   И озабоченность причалов,

   Я вспоминаю, что мне арка

   Вчера на площади кричала…

  ..и пусть дорога не проста,

   и пусть ушёл ты без напутствий —

   неистребима красота,

   её размах и безрассудство.

   Бессмысленно думать, чего мы в ней ищем.

   Подарим по солнцу

   Каждому нищему

   Кругом напасти- сплошные страсти.

   Скажем "здрасьте" любой напасти.

   Окажем времени услуги:

   Согнём в дуги

   Все вьюги!

   Натянем туман

   На барабан,

   Не станем бояться

   Угроз и нотаций,

   Возьмём без спросу

   И скинем все отбросы

   Под откосы!

   Радости- ни крупицы,

   Ни грамма жизни той,

   Что может поступиться

   Прямотой!

   А вы не плачьте,

   Вымпела на мачте —

   Нам выпал жребий —

   Вечная тревога

   И вечный ветер,

   Ждёт как Бога

   Наш утлый ялик —

   Океан.

   Нам лестницы сопутствуют сызмальства,

   Нас поучают, подают пример,

   Подносят нам на ложечке лекарство,

   Суют нам пряник или карамель.

   Прикидываясь преданнейшим другом,

   Расчётливые, умненькие лестницы

   Заводят нас в безлюдный тёмный угол

   И бьют внезапно чем-нибудь увесистым.

   Есть лестницы-красотки, есть- уродины,

   Есть легкомысленные, есть-серьёзные,

   Есть предстоящие и уже пройденные,

   Есть грандиозные и есть курьёзные…

   На лестницах в дурацкую игру

   Мальчишки погружаются с азартом.

   На их ступенях умирают вдруг

   Нелепо и мгновенно от инфаркта.

   По лестницам в почтительной тиши

   Несут венки роскошным саркофагам,

   По ним солдат отчаянно спешит

   Навстречу пуле, прикрываясь флагом.

   На лестницах, которые круты,

   Нередко сохнут лепестки иллюзий.

   На лестницах встречаются коты,

   Собаки, козы. Чаще всё же люди.

   За мною лестницы ходили как волчицы,

   Зубами щёлкая, и не боясь огня,

   Грозились сговориться, ополчиться,

   Напасть, загрызть и съесть-таки меня.

   За мною лестницы ходили толпами,

   Кокетничали, строили мне куры.

   Что было делать? Оставалось только

   Писать о них- и не халтурить.

   1.

   Был год сорок второй,

   Была война и ночь.

   Был сон, шагнувший прочь,

   Сирен истошный вой.

   Зенитный лай и крик: Вставай! Вставай!

   Был чемоданчик кожаный,

   Был чемоданчик крохотный —

   Такой таскать нехлопотно.

   В него были положены

   Заранее, как надо:

   Три носовых платка,

   Носки, две пары варежек,

   Пирог- почти сухарь уже

   И плитка шоколада,

   Остаток от пайка,

   Иль, может, довоенная,

   Редчайшая, бесценная,

   Неприкосновенная.

   И мы уже на леснице

   В пальто свои влезаем,

   Бежим мы вниз по лестнице,

   В ступенях увязая.

   Этаж, ещё этаж- терпение!

   И я вно за ступни

   Хватают нас ступени —

   Как будто просят не бросать,

   Как будто просят взять с собой

   На час, на два, на три часа,

   Пока не затрубят отбой.

   Скорей! Остался только марш!

   Но нас опередил кошмар.

   Он возникает, как тонкий свист,

   Вонзаясь в мозг, как шприц,

   И нарастает, кристально чист,

   Всех повергая ниц.

   Он прям и вкрадчив,

   Остёр и туп,

   Он переходит в вой.

   Ты есть- ты дышишь —

   Ты был, ты труп

   С расплющенной головой.

  …Стало светло, нестерпимо ярко,

   будто в глаза прожектор,

   будто весь город электросваркой

   вздумал разрезать некто.

   Где-то внизу плакали дети,

   Закатываясь, хрипя.

   Лётчик, казалось, в них и метил,

   Но мазал всё второпях.

   Стёкла падали, звенели тонко

   И непрерывно, как зуммер.

   И лестница вилась к нам собачонкой,

   От ужаса обезумев.

   Перила тряслись и склили под пальцами,

   В пролёт норовили сдуру

   И дробно зубами стальными кляцали

   Двутавровые косоуры.

   И мы стояли, прижавшись к стенке

   Где-то у первого этажа,

   Даже не чувствуя слабость в коленках

   И даже уже не дрожа.

   Душило дымом, все бомбы рвались

   От дома в десятке метров,

   И он качался, как лёгкий ялик

   На море под лёгким ветром.

   Но были попытки его бесплодны

   Пробраться в затишье к пристани,

   Потом провалилось всё в преисподнюю,

   Только лестница выстояла.

   Утром нас нашли между маршами —

   Лестница дыбилась из развалин —

   Полуоглохшими, с лицами страшными —

   Долго не узнавали.

   2.

   Стервенея и мучаясь, ногти срывая,

   По верёвочной лестнице, в ночь и грозу,

   Выгибаясь, сверкая, как сабля кривая,

   Без корысти, без толку, раздет и разут,

   — сумасшедший! Куда ты, куда ты, куда ты?

   Что за дурь, что за блажь, что за удаль не в меру?

   Ты такой несуразный, тщедушный, кудлатый,

   Ты один! Ты смешон! Ты поверил в химеру!

   Злой мальчишка с глазами бессмысленно храбрыми,

   Ригорист, простофиля, гордец, сумасброд,

   Вдохновлённый нелепыми абракадабрами,

   Безоружный охотник за хищным добром,

   Осторожно!

   Качается, мечется лестница.

   Осторожно! Скользят под ногами верёвки!

   И какие-то ливты всё время мерещатся,

   Уносящие с шиком нахальных и ловких.

   Одержимый с лицом, искорёженным ветром,

   Ты ведь прёшь на рожон! Надо как-то иначе!

   Твой конец приближается метр за метром,

   По тебе уже кто-то, наверное, плачет!

   Только лестница в мыслях: ступени, ступени!

   Только лестница в будущем, в прошлом и ныне.

   Ты вцепился в неё, ты прилип как репейник,

   В грозовое пространство ты лестницей ввинчен.

   Эй, несчастный фанатик! Герой! Оборванец!

   Ты не в цирке: внизу не натянута сетка.

   Для чего, для кого сей отчаянный танец?

   Не оценят потомки, не сбесятся предки!

   Она сказала мне:

   Вон там, на пустыре

   Рядом со ржавой банкой из-под килек

   Растёт голубой цветок.

   Сорви его

   И принеси мне.

   Я так хочу.

   — Пожалей пустырь! —

   взмолился я, —

   ведь цветок у него один!

   — Жалость унижает, —

   сказала она.

   Я пошёл на пустырь,

   Сорвал цветок

   И принёс его ей.

   На моих глазах

   Она медленно оборвала

   Все его лепестки

   И потом отбросила его прочь.

   Я ударил её по щеке.

   Она заплакала.

   Но я не стал её жалеть,

   Потому что жалость

   Унижает.

   Там женщины

   Сидят себе и вяжут.

   Спокойные,

   Сидят себе и вяжут.

   И мне так страшно,

   Тошно,

   Неспокойно.

   — Эй, женщины!

   Да бросьте же вязать!

   Глядите- мир на проволоке пляшет!

   Он оборваться может каждый миг!

   Но вяжут женщины, не слушая меня

   И спицы острые

   В руках у них мелькают.

   Я успокоился:

   Знать, есть какой-то смысл

   В вязанье этом,

   Значит, женщинам виднее- ведь портить шерсть они не станут зря.

   Наша вера- пропала.

   Все спрашивают друг у друга:

   — Где наша вера?

   Вы не видели нашу веру?

   Она такая светлая,

   Чистая и наивная,

   С голубыми глазами

   И с ямочками на щеках.

   И правда, где она, наша вера,

   Что с ней стряслось?

   Может быть, её застрелили

   Выстрелом в висок,

   Предварительно обрезав ей волосы?

   (Зачем же волосы пачкать?)

   А перед этим ей совали

   Иголки под ногти,

   И она страшно кричала?

   (Попробуйте-ка не кричать!)

   Может быть, её заставляли

   Чисить нужник голыми руками?

   (У неё были красивые руки

   с длинными пальцами).

   Её рвало, но она чистила,

   А потом её утопили в этой жиже.

   Может быть, её заставляли валить лес

   На сорокаградусном морозе?

   (У неё не было тёплых рукавиц,

   никто не присылал её посылки).

   Но она пилила.

   А потом замёрзла

   И её занесло снегом.

   Может быть, её изнасиловали

   Пьяные солдаты (она ведь была

   Очень недурна- наша вера)?

   Изнасиловали и ушли довольные,

   А она повесилась?

   Но скорее всего,

   Но вполне вероятно,

   Мы ей просто надоели

   И она сбежала от нас.

   Собрала вещички и- ушла

   С узелочком куда глаза

   Глядят.

   Может быть, она вообще странница?

   Кто её знает?

   Течёт речка глубокая и широкая.

   Говорят, в ней полно рыбы,

   Но рыбаки все с голоду передохли.

   — От безрыбья

   или от лени?

   — От безверья, — кричат-вопят,

   от безверья! Но что делать?

   Наша вера куда-то запропастилась.

   Вы не видали нашу веру?

   Она такая светловолосая,

   Чистая и наивная,

   С большими голубыми глазами

   И с ямочками на щеках.

   Шут! Шут! Тут шут!

   Шута поймали!

   — "Пошути, шут! По шутовству соскучились!

   Посмеши, шут! По смеху стосковались!

   Тащите сюда всех царевен- несмеян!

   Тащите сюда всех зарёванных царевен!

   Шут! Шут! Шут!"

   А тот стоит весь бледный

   И губы у него трясутся.

   Та женщина была

   Прямым шоссе,

   Обсаженном прямыми

   Тополями.

   Та женщина меня бы завела

   В такую даль,

   Откуда возвращаться

   Уж смысла нет

   Но странствия в ту пору

   Меня не привлекали

   Почему-то.

   Рябая Русь

   В рубахе рваной

   Рожает

   Родится розовый

   Ребёнок,

   Заорёт,

   И робко роботы толпой

   Его обступят.

   — Рубите руки

   резвым гармонистам!

   Там Русь лежит

   Среди стволов сосновых.

   Там Русь лежит

   И смотрит в облака.

   Там Русь лежит

   И тихо, ровно дышит,

   А радиоактивный тёплый дождик

   Шуршит в хвое,

   И медленные капли

   Стекают по рябым её щекам.

   Растут грибы,

   Гигантские грибы

   Растут в лесу,

   Их собирают дети

   И продают на рынке

   За бесценок.

   Но никому они не говрят,

   Что там на мху

   Рябая Русь рожает.

   Что проку прятаться? —

   Иные рассуждают, —

   История, как трактор озверелый,

   Прёт напролом,

   Просеку прорубая

   В непроходимом времени.

   — Простите,

   но надо всё-же пальцы

   поотрубить

   всем резвым гармонистам поскорее!

   Рябая Русь рожает.

   О, Господи!

   Как долго!

   Порой мне кажется,

   Что я и есть тот самый,

   Порой мне чудится,

   Что я совсем не тот.

   Порою стыдно мне

Глядеть в глаза прохожих

   И я по улицам стараюсь не ходить.

   Однажды вышел я

   Из дому- и тотчас

   Меня гурьбою окружили дети.

   — Эй, дяденька! —

   кричали мне они, —

   не притворяйся,

   на сты не обманешь!

   Ты сам себе надел

   Ошейник, дяденька,

   И сам себя ведёшь на поводке!

   Полай нам, дяденька!

   Пожалуйста, полай!

   И я залаял.

   Что я мог поделать?

   И дети в страхе

   Тотчас разбежались.

   — Да, я — не тот, —

   подумал я с тоской,

   и почесал себе ногой за ухом.

   Посмотреть в лицо своей жены

   И увидеть в нём океан

   И три старинных судна

   Под всеми парусами.

   Удивиться, взять подзорную трубу

   И убедиться, что это корабли

   Колумба, плывущие открывать

   Америку.

   Посмотреть в лицо своей жены

   И увидеть себя стоящим на крыше

   Семиэтажного дома,

   На самом краю карниза.

   Испугаться, схватить себя за руку

   И оттащить в сторону.

   Посмотреть в лицо своей жены

   И заметить, что оно бледное,

   Что губы дрожат,

   И что глаза испуганы.

   Спросить:-Что с тобой?

   И услышать:-Мне показалось, что ты

   Сошёл с ума!

   Ведь это не корабли Колумба,

   Это маленькие бумажные кораблики, которые ты

   Пускал в детстве.

   И семиэтажного дома тоже нет,

   Ты стоял на крыше низкого дровяного сарая

   В нашем дворе.

   Обидеться и закричать:

   — Я не виноват!

   Твоё лицо лжёт!

   Отвернуться и услышать, что

   Жена заплакала.

   Она идёт мне навстречу.

   Её острые прямые плечи

   Плывут плавно и торжественно,

   Её бёдра покачиваются

   И по очереди

   Обнажаются её колени,

   Появляясь на миг из-за края

   Серенькой юбки.

   Она идёт мне навстречу,

   Гордо и вызывающе неся на лице

   Свой немыслимый рот.

   Она приближается

   И бежать уже поздно.

   — Здравствуйте, Сюзи, —

   говорю я, —

   сегодня Вы просто великолепны!

   — А вы молодец, — говорит Сюзи, —

   я думала, Вы убежите.

   У Вас очень испуганный вид.

   — Правда? — говорю я.

   — Правда, — говорит Сюзи,

   и мы долго хохочем.

   Что такое Сюзи?

   Сюзи- это существо,

   Похожее на девушку.

   Но Сюзи- это и розовые кристаллы

   В гранитных камнях стены,

   Выложенной в шестнадцатом веке.

   Но Сюзи- это бесконечная цепь озёр

   С бесчисленными островами,

   Уходящая на Северо-Запад.

   Но Сюзи- это и сосны, которым

   Очень хочется

   Спуститься к самой воде

   И побегать по песку.

   Но Сюзи- это просто Сюзи,

   И это самое удивительное.

   Она развлекается. Она свою жизнь

   Свернула трубочкой

   И подожгла с одного конца.

   Все кричат: Потаскуха!

   Гулящая девка!

   А Сюзи держит свою жизнь за кончик

   И любуется пламенем.

   Мне немножко страшно, и я говорю ей:

   — Сюзи, это опасно!

   Вы обожжёте себе пальцы!

   — Почему все мужчины

   говорят мне одно и то же? —

   спрашивает Сюзи, —

   почему все они твердят:

   у тебя красивые глаза!

   У тебя удивительный рот!

   У тебя идеальная фигура!

   Скука!

   — Поэтому, — отвечаю я, —

   что у тебя красивые глаза!

   У тебя удивительный рот

   И идеальная фигура!

   — Вот и Вы, —

   усмехается Сюзи

   и презрительно оттопыривает

   нижнюю губу.

   — Что же делать, — говорю я, —

   к несчастью, у тебя действительно

   прекрасные глаза,

   изумительный рот

   и бесподобная фигура.

   — Да, — вздыхает Сюзи, —

   ничего не поделаешь, скука!

   И закуривает сигарету.

   Я хороший рыбак,

   Но Сюзи- хитрая рыба.

   Я ловлю её в городе,

   Построенном на граните,

   Я ловлю её среди скал,

   Поросших лишаями,

   Я ловлю её на живца,

   Потому что она —

   Не только хитрая,

   Но и хищная рыба.

   Я поймал одинокую карусель

   На пустой площади,

   На которой катался один —

   Единственный мальчишка…

   Я поймал женщину, похожую на Сюзи,

   Женщину, которая куда-то спешила

   И шагала по набережной,

   Угрожающе размахивая сумкой.

   Но Сюзи я не поймал, потому что

   Она хитрющая рыба.

   А если бы поймал, то всё равно бы

   Не удержал,

   Потому что Сюзи не только хитрющая,

   Но и скользкая рыба.

   А рыбак я хороший,

   Спросите кого угодно.

   — Вот, возьмите, — говорит Сюзи, —

   и протягивает мне что-то на ладони.

   Я гляжу и глазам своим не верю:

   — Где Вы взяли её, Сюзи? —

   Я же давным-давно потерял её

   И перестал искать!

   Где Вы отыскали её, мою юность?

   — Не скажу, — говорит Сюзи

   и улыбается во весь рот, —

   не просите напрасно! —

   говорит Сюзи и хохочет.

   — Не просите, всё равно не скажу!

   Это секрет.

  …Может быть, мне суждено ещё долго

   блуждать по лесу. Время от времени

   я буду кричать:-Сюзи! Ау!

   Я буду кричать, потому что это

   Доставляет мне удовольствие,

   Потому что это приятно —

   Всё время ходить по лесу

   И вот так кричать:-Ау! Сюзи!

   Пусть думают, что я ищу её,

   Пусть посмеиваются.

   Она мне уже не нужна.

   Я ведь знаю, что она есть,

   Что она где-то танцует,

   Твист, курит, пьёт коньяк и соблазняет

   Семнадцатилетних мальчишек.

   И даже если она умерла

   (чем чёрт не шутит),

   я всё же знаю, что она была,

   что она носила белый капроновый платочек

   и подрисовывала глаза зелёной тушью,

   я твёрдо знаю, что она была,

   и это тоже неплохо….

   ЗАВИСТНИК я, завидую я рыцарям,

   Сражавшимся когда-то на турнирах,

   Завидую их латам и кольчугам

   И шлемам с их забралами зловещими.

   Завидую смертельно их плащам,

   Плюмажам их кудрявым, их коням

   Под длинными попонами с гербами.

   Крестовые походы-я уверен —

   Придуманы нарочно, мне на зависть.

   Как живописно воевали в ту эпоху!

   Как простодушно грабили и жгли!

   С каким искусством редкостным пытали!

   А казни были просто бесподобны!

   Когда б я знал, что буду обезглавлен,

   На эшафоте прочном и высоком

   Из розоватых, пахнущих смолью сосновых брёвен

   Буду обезглавлен

   Перед готическим порталом

   С очень юной,

   Чуть-чуть жеманной

   И хорошенькой мадонной

   Над самым входом,

   Буду обезглавлен

   Одним ударом на глазах у сотен

   Весёлых и нарядных горожан —

   Я был бы просто счастлив.

   И тогда,

   Когда палач

   Поднял бы гололву мою за волосы и показал толпе —

   Я подмигнул бы весело народу.

   И мой народ, любимый мой народ

   Похохотал бы от души

   И разошёлся.

   Завистник я.

I.

вот опять

 пришла ты

 желтоглазая

 меднорукая

 латунноликая

 со своими вечными

 проказами

 с журавлиными своими

 кликами

 вот опять

 явилась ты

 с ужимками

 со своими платьями

 цветастыми

 со своими первыми

 снежинками

 и с последними своими

 астрами

 вот опять

 балуешься со спичками

 подожгла леса

 стоишь хохочешь

 вот опять ты

 дикими привычками

 психиатрам

 головы морочишь

 вот опять ты

 фокусница

 ловко

 город приспособила

 под цирк

 и трамваи

 ходят по веревкам

 и висят под куполом

 дворцы

 вот опять

 пришла ты

 декадентка

из промозглых

утренних туманов

и своими

 голыми коленками

будешь долго ты

сводить с ума нас

 ты притягательна

 как похороны

 как порнография

 как казнь

 тобою

 все законы попраны

 тебе

 любой догмат заказан

 все перекраивая

 лихо

 ты шьешь со вкусом

 зная меру

 тебе завидуют портнихи

 тобой, клянутся костюмеры *

 ты незлоблива с виду

 кротка

 тобой де тоже

 время вертит

 ты как конфетная обертка

 ты вся

 реклама сладкой смерти

 психостения

 твоя вотчина

 твои пожары

 твое тленье

 небрежный

 но довольно точный

 набросок

 светопреставленья

 в тебя

 как ночью

 с моста в воду

 мы беззащитны

 мы как овцы

 шутя

 играя

 мимоходом

 ты делаешь из нас

 толстовцев

 мы за тобой

 послушным стадом

 трусим

 спеша на мясобойню

 блаженно блея

 гибель рядом

 нам хорошо

 нам будет больно

 фанатики

 с тобою вместе

 мы все готовы

 стар и мал

 на осмеянье

 на бесчестье

 и как раскольники

 на пал

…………………….

…………………….

2.

какая тишина в лесу

 какая тишина!

 как беспрепятственно

 весь лес

 тиранит тишина!

 здесь тишина

 стоит стеной

 горою тишина

 и ночью

 вместе с тишиной

 орудует луна

 она

 как некий круглый глаз

 как выпученный глаз

 он раздевает до гола

 разглядывая вас*

 бесцеремонен

 и бесстыж

 навязчив и несносен

 он желт

 он временами рыж

 он весь

 похож на осень

 а утром

 в недрах тишины

 горит

 семья осин

 они уменья лишены

 защиты попросить

 и догорая

 в тишине

 стоят не шевелясь

 всё безнадежней

 всё страшней

 два ясеня

 и вяз

………………….

………………….

………………….

не кривляйся

 я же знаю

 вашу женскую породу

 ближе осень!

 будь Данаей

 я

 Юпитер безбородый

 на опавших

 жухлых листьях

 расстелю

 свое пальтишко

 буду плечи твои

 грызть я

 буду мять тебя

 и тискать

 ты и я

и ты моя

и ни души

будем листья мы

ногами ворошить

будем воду мы

разбрызгивать из лужи

ближе осень!

ближе дура!

 ну же!

рыжая стерва

 с глазами бесстыжими!

 видишь — влюблен!

 рыжая шкодница

 выжми же

 выжми

 меня

 как лимон!

 выжми и брось

 авось

 как-нибудь выживу

 выжми же

 рыжая

 выжми мой сок

 в песок!

…………………

(3)

…………………

(4)

…………………

но как красиво!

 сказка попросту!

 и листьев

 огненный витраж

 умело вписан

 в этот охристый

 шизофренический пейзаж

 но как красиво!

 даже страшно!

 и от восторга

 нету средства

 твои оранжевые

 шашни

 твоё лимонное

 кокетство —

 всё подлинно

 не имитация

хватай меня!

 тащи и мучай!

 тебе на счастье

 выпал случай

 за всё

 со мною расквитаться

 тащи меня

 тобой поборот

 и посрамлён

 я твой короче

 и листья

 падают за ворот

 и за ушами

 мне щекочут

 тащи

 в "осенний блеск денницы"

 как написал когда-то

 Фет

 не надо мешкать

 и лениться

 тащи

 на аутодафе

 сожги меня

 спали во имя

 своей борьбы

 своей идеи

 со всеми бреднями

 моими

 как отщепенца

 и злодея

пусть

 обгорелый труп мой

 год

 пугает птиц

 и небеса

 повесь табличку:

 ЭТОТ ВОТ

 НА ОСЕНЬ

 ПАСКВИЛЬ НАПИСАЛ

За полгода вконец одичавшее эхо

 не расслышало сдуру знакомого смеха

 и шарахнулось прочь, напролом сквозь осинник,

 замелькало забавно ступнями босыми.

 Отдышалось в овраге, в кустах краснотала,

 и оттуда над страхом своим хохотало.

Адам и Ева были юны.

 У первоморя в перводюны

 они стыдливо уходили.

 Стесняясь рыб. Тот мир идиллий

 мы возродили в это лето.

 Мы — перволюди в дюнах где-то.

Он пришел на Земле жарким летом

 в день июльский, в день обыкновенный,

 съел в столовой кашу и котлеты

 и позднее ужинал в пельменной.

 Он был прост и безо всякой ноши,

 и ничем он не был огорошен.

Прощались.

Хлопал мокрый тент.

Она — бог знает.

Он — студент.

Его — бог знает.

Её — Катя.

Куда он уезжал —

бог знает.

На пристани

томился катер,

и мордой тыкался

в сваи.

Девичьи лица, как названья без затей

неизданных прекрасных повестей.

Девичьи ноги, как торжественные саги,

смущают строгостью и совершенством метра.

Девичьи юбки хлопают, как флаги,

на мачтах юности подхваченные ветром.

Ехал автобус.

Из него торчали

красивые женские ноги

в дорогих чулках.

Вот это да! —

сказал один мужчина

и высморкался.

Рыжий конь.

Пасется во ржи.

Ржет.

Еще ржет, мерзавец!

Ночь.

 Темнотища.

 На небе ни одной звезды.

 На базаре

 темные люди

 из-под полы торгуют звездами.

— Ты, голубчик, от нас отойди!

    Отошел.

 - Отойди подальше!

     Подальше отошел.

 - Еще дальше!

     Ушел совсем далеко.

 - Вот там и стой!

     Стою,

     Жду чего-то,

    олух царя небесного.

— Кесарь плачет,

жалко Кесаря.

 Отдадим ему все кесарево,

пусть утешится!

— Да не хочет он кесарева,

потому и плачет.

— Ну и дурак!

оглядевшись

 Тиберий ужаснулся:

 всюду валялись

 черепки греческих ваз

 обломки человеческого достоинства

 обрывки дорогих восточных тканей

 щепки душевного благородства

 клочки древних манускриптов

 и засохшие куски свободомыслия

 у всех женских статуй

 были подрисованы усы

 а в углу на стуле

 сидел какой-то галилеянин

 с растрепанной бороденкой

поодаль

 стояла прекрасная как Фрина

 совершенно нагая Истина

 она была блондинка

 но волосы на лобке

 у неё были тёмные

неужели и она красится? —

воскликнул Тиберий

 - увы но это так —

сказал галилеянин

как громом пораженный

 шатаясь

 спотыкаясь о черепки и обломки

 Тиберий выбрался на свежий воздух

 увидел море

 и понял что проснулся

море любило Гомера

 а Тиберий обожал александрийцев

у тебя дурной вкус! —

крикнуло море Тиберию

 - а ты отстало от времени! —

крикнул Тиберий морю

 - ты всего лишь римский император! —

крикнуло море

 - а ты всего лишь Тирренское море! —

крикнул Тиберий

 - погоди, тебя скоро задушат подушкой! —

крикнуло море

 - ну и пусть, Феокрит все равно выше Гомера! —

крикнул Тиберий

гиппокампы

 заигрывали с нереидами

 гиппокампы

 ржали похотливо

 нереиды

 строили глазки гиппокампам

 нереиды

 плескались в волнах

поймайте вон ту веселую

с желтыми глазами! —

велел Тиберий

поймали и принесли

 уже не веселую

 с позеленевшими от страха глазами

чего ты боишься! —

сказал Тиберий —

я же не варвар

а я ж не боюсь —

сказала нереида

и заревела

чего ты ревешь дура? —

крикнул Тиберий —

я же Тиберий!

а я и не реву вовсе —

сказала нереида —

это я так

о боги! —

 подумал Тиберий —

 о милосердные боги!

 государство гибнет

 молодые люди

 ходят в туниках с рукавами

 весталки предаются разврату

 в храмах лежат мертвецы

 и Священная дорога завалена мусором

 а я развлекаюсь

 здесь на Капрее!

о Капрея

 убежище блаженного одиночества моего!

 синие тени

 багровых роз

 на белых телах

 колонн ионических

и грохот

и грохот

 и грохот прибоя

 и конус Везувия на горизонте!

Галл воспевал Ликориду

 Катулл — Лесбию

 Тибулл — Делию

 Овидий — Коринну

 Проперций — Кинфию

 но кто воспоет тебя

 о Капрея

 остров блаженного безумия моего!

скажи мне Ксенон

 почему на Капрее так много роз?

 - отвечаю тебе Цезарь:

 ты сам велел посадить их

 как можно больше

 потому что Агриппина любила розы

 а ты до сих пор любишь Агриппину

а скажи мне Ксенон

 что думают обо мне люди в темных тогах?

 - отвечаю тебе Цезарь:

они думают

 что ты давно уже гуляешь

по Елисейским полям

и их обманывают

говоря что ты уединился

здесь на Капрее

а скажи мне Ксенон

 что делал Август в Александрии?

 - отвечаю тебе Цезарь:

 в Александрии

 он долго разглядывал тело Александра

 потом отломил у мумии

 кончик носа

 и взял его себе на память

а ты не врешь Ксенон?

 неужели Август был способен на это?

 - ты наивен Тиберий

Август был способен на все

 - нет не на все!

 - нет на все

 - нет не на все!

— нет на все!

о боги! —

подумал Тиберий —

о бессмертные боги!

государство гибнет

 коринфские вазы

 продаются втридорога

 народ спивается в кабаках

 матроны превращаются в проституток

 и Галлию опустошают германцы

 а я препираюсь с грамматиком

 здесь на Капрее!

о счастливые боги! —

 вздохнул Тиберий

 и стал читать Парфения

 но ему помешала толпа иудеев

 - Варавву! Варавву! —

вопили иудеи

тише! — крикнул Тиберий

и снова принялся за Парфения

но ему помешал галилеянин

с растрепанной бороденкой

 - хорошо тебе Тиберий —

сказал галилеянин —

 а меня сейчас мучить будут

значит заслужил! —

 сказал Тиберий

 и хотел опять взяться за Парфения

 но увидел прокуратора Пилата

 он тщательно мыл руки

 и выковыривал что-то красное

 из-под ногтей

вроде бы кровь! —

 подумал Тиберий

 а галилеянин уже висел на кресте

 и кровь стекала ему под мышки

 и далее по бокам

 текла к бедрам

даже красиво! —

подумал Тиберий

под крестом

 два легионера играли в кости

 на одежду казненного

 - Венера! — кричал один

 - собака! — кричал другой

 - мухлюешь! — кричал первый

 - сам мухлюешь! — кричал второй

 - схлопочешь! — кричал первый

 - попробуй! — кричал второй

кретины! — крикнул Тиберий —

разорвите хитон пополам!

 - и то верно — удивились легионеры

и разорвали хитон

 со страшным треском

 почти оглушенный

 шатаясь

 натыкаясь на колонны и статуи

 Тиберий выбрался на галерею

 увидел море

 и понял что проснулся

крепкий был хитон —

сказало море

и поглядело на Тиберия

с любопытством

кре-епкий был хитон —

сказали хором гиппокампы

и заржали понимающе

да крепкий был хитон —

 сказал Тиберий

 и велел зажечь все светильники

 и все удивились

 потому что светило солнце

разыщите мою совесть —

сказал Тиберий —

она прячется

где-то в темном углу

разыщите и умойте ее

умастите ее тело

миррой оронтской

     а ладони ее

     натрите киннамоном

наденьте на нее тунику

из косской ткани

     а сверху наденьте на нее

     шелковую паллу

нанижите на пальцы ее

перстни Диоскорида

     а в волосы ее

     заплетите жемчуг

возложите на голову ее

венок из белых роз

и приведите ее ко мне

приведите скорее!

и тащите сюда

 флейты

 кифары

 и систры

 и тащите сюда старое фалернское

 и хиосское тащите тоже

 и кладите за стол

 всех богов!

о всемогущие боги

я Тиберий Цезарь

пригласил вас на пир

 и тебя Меркурий

     врун и ворюга

и тебя Венера

     смазливая шлюха

и тебя Марс

     кровожадный ублюдок

и тебя Минерва

     мужеподобная ханжа

и тебя Вакх

     красноносый алкоголик

и тебя Юпитер

     старый бабник!

вот зрелище ласкающее глаз:

 шафран и пурпур

 золото и яшма

 и жемчуг

 в рыжих женских волосах

вот звуки услаждающие ухо:

 бряцанье струн

 и флейты чистый голос

 и систры гулкая рокочущая медь!

веселитесь же беспечные боги

 пейте

 жрите

 горланьте

 пляшите

 блюйте

 буяньте

 топчите цветы

 бейте вазы

 подрисовывайте усы женским статуям

 и любуйтесь моей совестью —

 поглядите

 какая она чистенькая и нарядная!

кем я был почтеннейшие боги?

я был способным полководцем

 и усмирял далматов

 хотя и воевал безо всякого удовольствия

 я был хорошим мужем

 и Юлия на меня не жаловалась

 хотя о распутстве ее говорил весь Рим

     разве я вру Гай?

     скажи им что я не вру

чего я не любил мудрейшие боги?

я не любил роскошь

 и на Родосе

 я ел из простой самосской посуды

 за что многие меня презирали

 я не любил гладиаторские бои

 и распустил по домам

половину гладиаторов

за что многие меня возненавидели

     разве я вру Друзилла?

     скажи им что я говорю правду

чего я не хотел добрейшие боги?

я не хотел казнить поэтов и историков

 но их пришлось казнить

 потому что этого хотели другие поэты и историки

 я не хотел власти

 но мне пришлось стать властителем

 потому что властвовать было больше некому

     разве я вру Макрон?

     так скажи же им

     что все это сущая правда!

чего я хочу милейшие боги?

я хочу губкой стереть свою жизнь

с папируса истории

как поэты стирают неудавшиеся места

в своих стихах

не ври Тиберий

ты не хочешь этого —

сказала статуя Августа

стоявшая на возвышении

закройте эту статую покрывалом —

тихо сказал Тиберий

 - поверните ее лицом к стене —

сказал Тиберий погромче

 - бросьте подушку ей на голову! —

крикнул Тиберий

а статуя сказала:

гляди Тиберий

море-то злится!

и верно

 море злилось

 потому что забыли о нем

 совершенно

лейте! — крикнул Тиберий —

лейте в море вино!

     оно хочет выпить!

бросайте!

бросайте в море жареных мурен!

     оно проголодалось!

бросайте в море

систры кифары и флейты!

     оно любит музыку!

бросайте в море

ожерелья камеи и золотые кубки!

     оно обожает драгоценности!

бросайте в море

 этих мраморных богов

ибо время их истекло:

сегодня после полудня

всадник Понтий Пилат

благополучно умыл руки!

но казалось

 нет не казалось

 Капрея и впрямь покачивалась на волнах

 и медленно медленно разворачивалась

 но казалось

 нет не казалось —

 Капрея и впрямь уплывала в открытое море

 и Везувий уже исчез из глаз

ура! мы уплываем! —

крикнул Тиберий —

мы уплываем куда-то!

как либурнская галера

плыла Кипрея благоуханная

к холмам киммерийским

вдалеке

 стояла невыносимо прекрасная

бесстыдно обнаженная Истина

она была настоящая блондинка

и даже волосы на лобке

у нее были светлыми

несколько ближе

 на кресте

 висел галилеянин с растрепанной бороденкой

 он был еще жив

один из легионеров подошел к кресту

 и красиво размахнувшись

 воткнул копье

 в тело галилеянина

гиппокампы ржали торжествующе

по улицам бродит Понтий Пилат

и каждому встречному

сует под нос свои руки

удивительно! — говорят встречные —

руки идеально чистые

даже под ногтями бело!

еще бы! — говорит Пилат —

мне пришлось постараться

ведь народ кричал:

Варавву! Варавву!

и смятение увеличивалось

поразительно! — говорят встречные

 такие чистые руки

 а вымыты они без мыла!

 э! — говорит Пилат —

 если бы у меня был хоть маленький обмылыш

 я бы ни секунды не колебался

 ведь народ кричал:

 распни! распни его!

 и все было ясно

потрясающе! — говорят встречные —

прошло столько лет

а руки все чистые!

а как же! — говорит Пилат —

стараюсь не пачкать

все ведь должны убедиться

что я умыл руки

буря

 страшная буря

 ветер чудовищной силы

 гонит огромные волны

 буря

 невиданная буря

 в стакане воды!

     так сказал человек

     имени которого не знаю

возьмите

 возьмите поскорее их головы

 их тела

 их руки и ноги

 их благие намерения

 и злые умыслы

 возьмите —

 возьмите их всех, окаянных!

     так сказал человек

     имя которого не назову

не возмущаюсь чужим совершенством

 только своим

 не утомляюсь чужими трудам

 только cвоими

 не обжигаюсь чужими словами

 только своими

 не погружаюсь в чужое отчаянье

 есть и свое

     так сказал я

     не стараясь быть слишком глупым

все мы что-то сказали

и замолкли

     слово серебро

     а молчание золото

но была одна тонкость

     каждый из нас

     молчал

     по-своему

окно открыто

в окне на крюке

 висит самоубийца в зимнем пальто

/воротник из цыгейки/

     какое-то чувство типа ужаса

    охватывает меня

окно открыто

 в окне на вешалке

 висит зимнее пальто

 /проветривается/

     какое-то чувство похожее на облегчение

     возникает во мне

окно закрыто

на окне висит сетка

с какой-то снедью

/чтобы не испортилась/

     какое-то чувство, напоминающее голод

     щекочет мне внутренности

окно закрыто

 за окном на крюке

 висит самоубийца в трусах и в майке

 /с улицы он плохо виден/

 там

 над крышей

 за крестом телеантенны

 там

 там

 в вечернем

 но еще голубом небе

 движется светлая точка

     и радость

     непонятная радость

     врывается в сердце

но самолет летит быстро

и там

 над крышей

 за крестом телеантенны

 там

 там

 на том самом месте

 уже пустая голубизна

     и тоска

     непонятная тоска

     вгрызается в сердце

но там

 там

 над крышей

 появляется белое облако

     и я успокаиваюсь —

     пусть хоть оно

Всего-то

 только и было —

     Большая Медведица над лесом

    большое солнце над морем

    и высокие горы где-то на юге

всего-то

 только и есть —

    глубокая чаша

    налитая до краев

    старинная красивая чаша

всего-то

только и надо —

    взять эту чашу

     и выпить

ибо и тебя

 не миновала чаша сия

 и тебя

 как видишь

— вы что — стоите?

     — стоим

 - а давно ли стоите-то?

     — издревле

 - а твердо ли стоите?

     — куда уж тверже!

 - а на чем стоите-то?

     — на головах.

 - а что вы делаете ногами?

     — болтаем ими в воздухе

 - а что вас заставляет стоять?

     — упрямство

 - а много ли вас стоящих?

     — большинство

 - а долго ли стоять намерены?

     — вечно!

— ну, молодцы!

а вот я — тенистое дерево

 я стою посреди пустыни

 на моих ветках расселись птицы

 их великое множество

 и они поют не умолкая

как я еще не оглох

не понимаю

в числе прочего

 был зверь пьющий воду

 /жажда его измучила/

 и была благодарность

 в глазах пьющего зверя

 /он пил из моих ладоней/

 и были капли

 стекавшие по морде пьющего зверя

 /зверь пил жадно и неаккуратно/

 и конечно

 мне было жалко

 измученного жаждой зверя

 /хотя зверь и был хищным/

а напившись

 благодарный зверь укусил меня за руку

 и я понял

 что это хищный человек

 /ни один зверь так не поступит

 ни один!/

но я не рассердился

я люблю хищных людей

я люблю вот этого

     которые впился в мое колено

я люблю и вот этого

     который дожевывает мое ухо

я люблю даже этого

     который перегрызает мне глотку

о как я полюблю вон того

     который сожрет меня целиком

    вместе с пуговицами!

пуговицы ему не помеха

я надеюсь

люблю

 когда рушится

 цветущий мир моего благополучия

 люблю смотреть

 на его дымящиеся развалины

 люблю

 долго по камушку

 восстанавливать разрушенное

 и не люблю

 когда меня отвлекают от работы

 дурацкими вопросам:

 зачем-де восстанавливать

 все равно все разрушится

люблю

бессмысленный труд

роясь в каталоге ужасов

 перебираю все ужасы древности

           все ужасы средневековья

          все ужасы современности

 но того ужаса

 который мне нужен

 в каталоге нет

есть ужас величия

           но это не тот ужас

есть ужас успеха

           но и это не тот ужас

есть ужас предельного счастья

           но это совсем не тот ужас

когда капля дождя

стекает по стеклу

я слежу за ней с ужасом

это тот самый ужас

он необъясним

шкуру неубитого медведя

делили человек сорок

     каждому достался кусочек

     с гулькин нос

но медведь остался в живых

не долго думая

 он снял с себя шкуру

 и отдал ее делившим

    но те не взяли

    совесть-то у них была

и больше никогда

          никогда

          никогда

 они не делили шкуру живого медведя

сначала убивали медведя

а потом уж и делили

всех медведей перебили

только тот

первый

и выжил

шкура его

 по-прежнему хороша

их трое

     мудрец

     глупец

     и мертвец

казалось бы

     мудрец мудр

     глупец глуп

     и мертвец мертв

но как бы не так!

     мудрец глуп

     глупец мудр

     а мертвец жив

но есть еще трое

     храбрец

     хитрец

     и подлец

 храбрец конечно не подлец

хитрец разумеется не храбрец

но подлец вероятно хитрец

есть еще и гордец

     возможно что он мудрец

     быть может он и хитрец

     не исключено что он даже подлец

     но несомненно что он не мертвец

от гордости не помирают

в дальнейшее произойдет следующее:

  мудрец оживит мертвеца

    глупец убьет мудреца

    храбрец спасет хитреца

    подлец предаст храбреца

    но гордец еще больше возгордится

 я его знаю!

дальнейшее и пугает меня

отчасти

но есть еще пловец

    и он

    как ни странно

            плывет

 и еще есть певец

    а он

     как ни глупо

           поет

 это обнадеживает

нельзя же!

нельзя же!

нельзя же!

нельзя же!

а чего нельзя-то?

нельзя пренебрегать своими бренными останками

 надо окружить их теплой заботой и неусыпным вниманием

 надо развлекать их занимательными разговорами

надо читать им сказки Андерсена и Братьев Гримм

нельзя!

нельзя!

нельзя!

нельзя!

а чего еще-то нельзя?

нельзя сморкаться на тротуар

 это производит гнетущее впечатление

показали топорное

          рябое

          веснущатое

          очень глупое лицо

          с маленькими злыми глазками

вот — говорят —

полюбуйтесь

это лицо поэзии

          оно слегка простовато

          но ничего

покажите что-нибудь еще — попросил я

показали длинное

          желтое

          худое

          очень морщинистое лицо

          с глазам на выкате

извольте — говорят —

это тоже лицо поэзии

          оно слегка старовато

          но сойдет

а больше ничего нет? — спросил я

тогда показали круглый блин

румяный с краев

          глаз не было

          и носа — тоже

          но запах был аппетитный

а сметана у вас найдется? — спросил я

— сколько угодно — говорят —

ешьте на здоровье!

          я и позавтракал

коробок спичек стоит копейку

 напуганный умник

 стоит двух непуганых дураков

 баловство с космосом стоит дорого

 жизнь счастливого человека

 не стоит и ломаного гроша

 а жизнь несчастного кое-чего стоит

 карандаш стоит три копейки

 остров Ямайка стоит пятьсот миллиардов долларов

 Гентский алтарь не имеет цены

 а голова Христа как известно

 стоила тридцать серебренников

сколько стоит

 обычный индийский слон?

     я хочу его купить

     покрасить в синий цвет

     и отпустить

сколько стоит синяя краска?

кстати

 щенок доберман-пинчера

 стоит пятьдесят рублей

     ни больше ни меньше

зады стоящих машин

     торчащие над тротуаром

груди проходящих женщин

     торчащие под кофточками

и угол Исаакия

     торчащий в конце улицы

он остер

     зловещ.

     и достаточно тверд

не расшибиться бы об угол Исаакия

дойдя до конца улицы!

только спокойствие

только сосредоточенность

только предельная выдержка

только безукоризненная точность движений

     могут спасти меня

     от неминуемой гибели

Исаакий приближается!

Исаакий приближается!

угол Исаакия уже предо мною!

обгорелая спичка на асфальте

рядом окурок сигареты

рядом женская шпилька

     вот и все

     что я увижу перед смертью

скажут: красивая смерть!

и вытрут окровавленный угол

но угол Исаакия отодвигается!

но угол Исаакия удаляется!

но Исаакий уже далеко!

кажется

 я спасся бегством

лет десять

она шла впереди

в руках у нее была сетка

 в сетке лежало нечто округлое

 завернутое в газету

пытался ее догнать

     но безуспешно

пробовал ее окликнуть

     но никакого результата

ждал — может оглянется

     но она не оглядывалась

наконец она остановилась

            обернулась

            и уставилась на меня

почему вы меня преследуете? —

 сказала она сердито —

 я Юдифь

 у меня в сетке голова Олоферна

 хотите посмотреть?

она развернула газету

 и показала

 отрубленную голову Олоферна

      я чуть в обморок не упал

так мы познакомились

с тех пор

 идем рядом

я несу сетку с головой Олоферна

она идет налегке

голова довольно тяжелая

надо сказать

тревогой

 опоясан славный рыцарь

     а конь его

     заботами подкован

         сраженье неизбежно

в сомненья

облачен бесстрашный рыцарь

     а конь его

     покрыт попоной страха

         сраженье уже близится

в уныние

закован гордый рыцарь

     а конь его

     растерянностью взнуздан

         сраженье вот-вот начнется

сидит в кустах

наш благородный рыцарь

     а конь его

     привязан к ветке дуба

         сраженье длится уже третий день

на четвертый день

 обезумевший от ужаса рыцарь

 вскакивает на изнемогающего от безделья коня

 и с тылу

 обрушивается на врага

     победа!

     победа!

     победа!

но где он

наш победитель

наш отважный безумец?

он сидит на лужайке

совершенно голый

и блаженно почесывается

рядом сложены в кучу

     неоправданная тревога

    неуместные сомнения

    излишние заботы

    смешной нелепый страх

    и слегка непристойная растерянность

        веселый обнаженный конь

        роет копытом землю

эта картина

 вызывает всеобщее умиление

и только женщины стыдливо отворачиваются

    рыцарь — то голый

    да и конь тоже

но женщины понимают:

    храбрость безумцев

    творит историю

внимательно разглядывая

перегрызающего мне горло

я обнаружил у него на темени

небольшое отверстие

и дунул в него

перегрызающий перестал грызть

и задумался

— чистейший вымысел! —

   скажут одни

— вполне реальный случай!

   скажут другие

возникнет дискуссия

встать на гвоздь голой

 пяткой а для начала сдуть

 со стола медведей уборщица

 потом соберет их и рассадит

 по клеткам эта уборщица урожденная

 Шувалова у нею три руки но кран

 на кухне давно испортился поэтому

 тишина наполняет комнату страшно

 медленно так медленно что все начинает

 сморкаться и чихать а потом отправляются

 в ресторан и напиваются там как дворники как

 астрономы как продавцы соленых кроликов — мама!

 сказал я строго — пошли домой! и это

 был сигнал

 меня же первого и застрелили в конце

 концов кому

 какое дело!

и вот

 шестнадцать мощных тепловозов везут

мой прах на северо-восток и вот

шестнадцать скорбных тепловозов везут мой

прах на северо-восток

и вот

много раз

 пытался взять апельсин

 и что же в руке?

     — сырая картофелина

но вокруг

 великое множество всяких предметов

 а также людей

 преисполненных страстью

 а также растений

 полезных и вредных

 а также легчайших воздушных шаров

 желтых

 зеленых

 синих

 и красных

чищу ножом свою картофелину

и слушаю

 как оглохший флейтист

играет на сломанной флейте

огромный и всесильный

подбери меня с земли

покрути в пальцах

и зашвырни

подальше

не расстраивайтесь

Норвид

     обойдетесь и без этого мира

не отчаивайтесь

Норвид

     проживете и без этого жалкого мира

успокойтесь

Норвид

     позабудьте об этом несчастном мире

радуйтесь

Норвид

     вы отвергнуты этим уродливым миром

ликуйте

Норвид

     вы не поняты этим безмозглым миром

пляшите

Норвид

     вы не признаны этим миром-недоноском!

погодите

Циприан Норвид

     этот мир спохватится

     локти

     будет

     кусать