Ястреб нам крылом врага укажет,
Шелестом трава о нем расскажет,
Даль заманит,
Выдаст конский топот,
Русская река его утопит.
Не испить врагу шеломом Дона!
Русские не склонятся знамена!
Будем биться так,
Чтоб видно было:
В мире нет сильнее русской силы,
Чтоб остались от орды поганой
Только безыменные курганы,
Чтоб вовек
Стояла величаво
Мать Россия,
Наша жизнь и слава!
1942
Колокол
В колокол, мирно дремавший…
В тот колокол, что звал народ на вече,
Вися на башне у кривых перил,
Попал снаряд, летевший издалече,
И колокол, сердясь, заговорил.
Услышав этот голос недовольный,
Бас, потрясавший гулкое нутро,
В могиле вздрогнул мастер колокольный,
Смешавший в тигле медь и серебро.
Он знал, что в дни, когда стада тучнели
И закрома ломились от добра, —
У колокола в голосе звенели
Малиновые ноты серебра.
Когда ж врывались в Новгород соседи
И был весь город пламенем объят,
Тогда глубокий звон червонной меди
Звучал, как ныне. Это был набат!
Леса, речушки, избы и покосцы
Виднелись с башни каменной вдали.
По большакам сновали крестоносцы,
Скот угоняли и амбары жгли…
И рухнули перил столбы косые,
И колокол гудел над головой
Так, словно то сама душа России
Своих детей звала на смертный бой.
1942
Мороз на стеклах
На окнах, сплошь заиндевелых,
Февральский выписал мороз
Сплетенье трав молочно-белых
И серебристо-сонных роз.
Пейзаж тропического лета
Рисует стужа на окне,
Зачем ей розы? Видно, это
Зима тоскует о весне.
1943
Воспоминание о Крыме
Не ночь, не звезды, не морская пена…
Нет, в памяти доныне, как живой,
Мышастый ослик шествует степенно
По раскаленной крымской мостовой.
Давно смирен его упрямый норов:
Автомобиль прижал его к стене,
И рдеет горка спелых помидоров
В худой плетенке на его спине.
А впереди — слегка раскос и черен,
В штанишках синих, рваных на заду,
Бритоголовый толстый татарчонок,
Спеша, ведет осленка в поводу.
Между домов поблескивает море,
Слепя горячей синькою глаза.
На каменном побеленном заборе
Гуляет бородатая коза.
Песок внизу каймою пены вышит,
Алмазом блещет мокрое весло,
И валуны лежат на низких крышах,
Чтоб в море крыши ветром не снесло.
А татарчонку хочется напиться.
Что Крым ему во всей его красе?
И круглый след ослиного копытца
Оттиснут на асфальтовом шоссе.
1943
Аленушка
Стойбище осеннего тумана,
Вотчина ночного соловья,
Тихая царевна Несмеяна —
Родина неяркая моя!
Знаю, что не раз лихая сила
У глухой околицы в лесу
Ножичек сапожный заносила
На твою нетленную красу.
Только — все ты вынесла, и снова
За раздольем нив, где зреет рожь,
На пеньке у омута лесного
Песенку Аленушки поешь…
Я бродил бы тридцать лет по свету,
А к тебе вернулся б умирать,
Потому что в детстве песню эту,
Знать, и надо мной певала мать!
1942–1944
«Такой ты мне привиделась когда-то…»
Такой ты мне привиделась когда-то:
Молочный снег, яичная заря.
Косые ребра будки полосатой,
Чиновничья припрыжка снегиря.
Я помню чай в кустодиевском блюдце,
И санный путь, чуть вьюга улеглась,
И капли слез, которые не льются
Из светло-серых с поволокой глаз…
Что ж! Прав и я: бродяга — дым
становий,
А полководец — жертвенную кровь
Любил в тебе… Но множество любовей
Слилось в одну великую любовь!
1944
Узел сопротивления
Через лужок, наискосок
От точки огневой,
Шумит молоденький лесок,
Одевшийся листвой.
Он весь — как изумрудный дым.
И радостно белы
Весенним соком молодым
Налитые стволы.
Весь день на солнце, знай, лежи!
А в роще полутьма.
Там сходят пьяные чижи
От радости с ума.
Мне жар полдневный не с руки.
Я встану и пойду
Искать вдоль рощи васильки,
Подсвистывать дрозду.
Но поднимись не то что сам, —
Из ямы выставь жердь —
И сразу к птичьим голосам
Прибавит голос смерть.
Откликнется без долгих слов
Ее глухой басок
Из-за березовых стволов,
С которых каплет сок.
Мне довелось немало жить,
Чтоб у того узла
Узнать, что гибель может быть
Так призрачно бела!
1944
Мать
Любимого сына старуха в поход
провожала,
Винцо подносила, шелковое стремя
держала.
Он сел на коня и сказал, выезжая
в ворота:
— Что ж! Видно, такая уж наша казачья
работа!
Ты, мать, не помри без меня от докуки
и горя:
Останусь в живых — так домой ворочусь
из-за моря.
Жди в гости меня, как на север
потянутся гуси!..
— Ужо не помру! — отвечала старуха —
Дождуся!
Два года она простояла у тына. Два года
На запад глядела: не едет ли сын
из похода?
На третьем году стала смерть у ее
изголовья
— Пора! — говорит. — Собирайся на отдых,
Прасковья! —
Старуха сказала: — Я рада отдать тебе
душу,
Да как я свою материнскую клятву
нарушу?
Покуда из дома хлеб-соль я не вынесу
сыну,
— Я смертное платье свое из укладки
не выну!
Тут смерть поглядела в кувшин с ледяною водою.
— Судьбина, — сказала, — грозит ему
горькой бедою:
В неведомом царстве, где небо горячее
сине,
Он, жаждой томясь, заблудился
в безводной пустыне.
Коль ты мне без спору отдашь свое старое
тело,
Пожалуй, велю я, чтоб тучка над ним
пролетела!
И матери слезы упали на камень
горючий,
И солнце над сыном затмилось прохладною
тучей.
И к влаге студеной припал он сухими
губами.
И мать почему-то пришла удалому
на память.
А смерть закричала: — Ты что ж меня,
баба, морочишь?
Сынка упасла, а в могилу ложиться
не хочешь? —
И мать отвечала: — Любовь, знать, могилы
сильнее!
На что уж ты — сила, а что ты поделаешь
с нею?
Не гневайся, матушка. Сядь. Подожди,
коли хочешь,
Покуда домой из похода вернется
сыночек!
Смерть глянула снова в кувшин с ледяною
водою,
— Судьбина, — сказала, — грозит ему
новой бедою:
Средь бурного моря сынок твой скитается
ныне,
Корабль его тонет, он гибнет в глубокой
пучине.
Коль ты мне без спору отдашь свою
грешную душу,
Пожалуй, велю я волне его кинуть
на сушу!
И смерть замахнулась косой над ее
сединою.
И к берегу сына прибило могучей волною,
И он заскучал по родному далекому дому
И плеткой своей постучал в подоконник
знакомый.
— Ну, — молвила смерть. — Я тут попусту
времечко трачу!
Тебе на роду написали, я вижу, удачу.
Ты — сыну, не мне отдала свою душу
и тело.
Так вот он стучится. Милуйся же с ним,
как хотела!
1944
«Ты говоришь, что наш огонь погас…»
Ты говоришь, что наш огонь погас,
Твердишь, что мы состарились с тобою.
Взгляни ж, как блещет небо голубое!
А ведь оно куда старее нас…
1944
Задача
Мальчик жаловался, горько плача:
— В пять вопросов трудная задача!
Мама, я решить ее не в силах,
У меня и пальцы все в чернилах,
И в тетради места больше нету,
И число не сходится с ответом!
— Не печалься! — мама отвечала, —
Отдохни и все начни сначала! —
Жизнь поступит с мальчиком иначе:
В тысячу вопросов даст задачу.
Пусть хоть кровью сердце обольется, —
Все равно решать ее придется.
Если скажет он, что силы нету, —
То ведь жизнь потребует ответа.
Времени она оставит мало,
Чтоб решать задачу ту сначала.
1945
Давнее
Все мне мерещится поле с гречихою,
В маленьком доме сирень на окне,