Ясное-ясное, тихое-тихое
Летнее утро мерещится мне.
Мне вспоминается кляча чубарая,
Аист на крыше, скирды на гумне,
Темная-темная, старая-старая
Церковка наша мерещится мне.
Чудится мне, будто песню печальную
Мать надо мною поет в полусне,
Узкая-узкая, дальняя-дальняя
В поле дорога мерещится мне.
Где ж этот дом с оторвавшейся
ставнею.
Комната с пестрым ковром на стене?
Милое-милое, давнее-давнее
Детство мое вспоминается мне.
1945
Как мужик обиделся
Никанор первопутком ходил в извоз,
А к траве ворочался до дому.
Почитай и немного ночей пришлось
Миловаться с женой за год ему!
Ну, да он был старательный мужичок…
Сходит в баньку, поест, побреется,
Заберется к хозяюшке под бочок,
И, глядишь, человек согреется.
А Матрена рожать здорова была!
То есть экая баба клятая:
Муж на пасху воротится — тяжела.
На крещенье придет — брюхатая!
Никанор, огорченья не утая,
Разговор с ней повел по-строгому:
— Ты, Матрена, крольчиха аль попадья?
Снова носишь? Побойся бога — мол!
Тут уперла она кулаки в бока:
— Спрячь глаза, — говорит, — бесстыжие!
Аль в моих куличах не твоя мука?
Все ребята в тебя. Все — рыжие!
Начала она зыбку качать ногой,
А мужик лишь глазами хлопает:
На коленях малец, у груди — другой,
Да еще трое лазят по полу!
Он, конечно, кормил их своим трудом,
Но, однако же, не без жалобы:
— Положительно, граждане, детский дом:
На пять баб за глаза достало бы!
Постарел Никанор. Раз глаза протер,
Глядь-поглядь, а ребята взрослые.
Стал Никита — шахтер, а Федот — монтер,
Все — большие, ширококостые!
Вот по горницам ходит старик ворча:
— Без ребят обернулся где бы я?
Захвораю, так кличу сынка-врача,
Лук сажу — агронома требую!
Про сынов моих слава идет окрест,
Что ни дочка — голубка сизая!
А как сядут за стол на двенадцать мест,
Так куда тебе полк — дивизия!..
Поседела Матренина голова:
Уходилась с такою оравою.
За труды порешила ее Москва
Наградить «Материнскою славою».
Муж прослышал и с поля домой попер.
В тот же вечер с хозяйкой свиделся,
— Нынче я, — заявляет Никанор, —
На Верховный Совет обиделся.
Нету слов, — говорит, — хоть куда декрет.
Наградить тебя — дело нужное,
Да в декрете пустячной статейки нет
Про мои заслуги, мужние!
Наше дело, конечно, оно пустяк.
Но меня обижают, вижу я:
Тут, вертись не вертись, а ведь
как-никак —
Все ребята в меня. Все — рыжие!
Девять парней — что соколы, и опять —
Трое девок, и все — красавицы!
Ты Калинычу, мать, не забудь сказать:
Без опары пирог не ставится.
Уж коли ему орден навесить жаль,
Все ж пускай обратит внимание
И велит мужикам нацеплять медаль —
Не за доблесть, так за старание.
1945
Приглашение на дачу
…Итак, приезжайте к нам завтра,
не позже!
У нас васильки собирай хоть охапкой.
Сегодня прошел замечательный дождик, —
Серебряный гвоздик с алмазною шляпкой.
Он брызнул из маленькой-маленькой тучки
И шел специально для дачного леса,
Раскатистый гром, его верный попутчик,
Над ним хохотал, как подпивший повеса.
На Пушкино в девять идет электричка.
Послушайте, вы отказаться не вправе:
Кукушка снесла в нашей роще яичко,
Чтоб вас с наступающим счастьем
поздравить!
Не будьте ленивы, не будьте упрямы.
Пораньше проснитесь, не мешкая встаньте.
В кокетливых шляпках, как модные дамы,
В лесу мухоморы стоят на пуанте.
Вам будет на сцене лесного театра
Вся наша программа показана разом:
Чудесный денек приготовлен на завтра,
И гром обеспечен и дождик заказан!
1945
Поэмы
Приданое
В тростниках просохли кочки.
Зацвели каштаны в Тусе.
Плачет розовая дочка
Благородного Фирдуси:
— Больше куклы мне не снятся,
Женихи густой толпою
У дверей моих теснятся,
Как бараны к водопою.
Вы, надеюсь, мне дадите
Одного назвать желанным.
Уважаемый родитель!
Как дела с моим приданым?
Отвечает пылкой дочке
Добродетельный Фирдуси:
— На деревьях взбухли почки
В облаках курлычут гуси.
В вашем сердце полной чашей
Ходит паводок весенний,
Но увы, к несчастью, ваши
Справедливы опасенья:
В нашей бочке — мерка риса,
Да и то еще едва ли.
Мы куда бедней, чем крыса,
Что живет у нас в подвале.
Но уймите, дочь, досаду,
Не горюйте слишком рано:
Завтра утром я засяду
За сказания Ирана,
За богов и за героев,
За сраженья и победы,
И, старания утроив,
Их окончу до обеда,
Чтобы вился стих чудесный
Легким золотом по черни,
Чтобы шах прекрасной песней
Насладился в час вечерний.
Шах прочтет и с караваном
Круглых войлочных верблюдов
Нам пришлет цветные ткани
И серебряные блюда,
Шелк и бисерные нити,
И мускат с имбирем пряным,
И тогда, кого хотите
Назовете вы желанным!
В тростниках размокли кочки,
Отцвели каштаны в Тусе,
И опять стучится дочка
К благородному Фирдуси:
— Третий месяц вы не спите
За своим занятьем странным,
Уважаемый родитель!
Как дела с моим приданым?
Поглядевши, как пылает
Огонек у вас ночами,
Все соседи пожимают
Угловатыми плечами.
Отвечает пылкой дочке
Рассудительный Фирдуси:
— На деревьях мерзнут почки,
В облаках умолкли гуси,
Труд — глубокая криница,
Зачерпнул я влаги мало,
И алмазов на страницах
Лишь немного заблистало.
Не волнуйтесь, подождите,
Год я буду неустанным,
И тогда, кого хотите
Назовете вы желанным.
Через год просохли кочки,
Зацвели каштаны в Тусе,
И опять стучится дочка
К терпеливому Фирдуси:
— Где же бисерные нити
И мускат с имбирем пряным?
Уважаемый родитель!
Как дела с моим приданым?
Женихов толпа устала
Ожиданием томиться.
Иль опять алмазов мало
Заблистало на страницах?
Отвечает гневной дочке
Опечаленный Фирдуси:
— Поглядите в эти строчки,
Я за труд взялся, не труся,
Но должны еще чудесней
Быть завязки приключений,
Чтобы шах прекрасной песней
Насладился в час вечерний.
Не волнуйтесь, подождите,
Разве каплет над Ираном?
Будет день, кого хотите
Назовете вы желанным.
Баня старая закрылась,
И открылся новый рынок.
На макушке засветилась
Тюбетейка из сединок.
Чуть ползет перо поэта
И поскрипывает тише.
Чередой проходят лета.
Дочка ждет, Фирдуси пишет.
В тростниках размокли кочки,
Отцвели каштаны в Тусе.
Вновь стучится злая дочка
К одряхлевшему Фирдуси:
— Жизнь прошла, а вы сидите
Над писаньем окаянным.
Уважаемый родитель!
Как дела с моим приданым?
Вы, как заяц, поседели,
Стали злым и желтоносым,
Вы над песней просидели
Двадцать зим и двадцать весен.
Двадцать раз любили гуси,
Двадцать раз взбухали почки,
Вы оставили, Фирдуси,
В старых девах вашу дочку.
— Будут груши, будут фиги
И халаты, и рубахи,
Я вчера окончил книгу
И с купцом отправил к шаху.
Холм песчаный не остынет
За дорожным поворотом, —
Тридцать странников пустыни
Подойдут к моим воротам.
Посреди придворных близких
Шах сидел в своем серале.
С ним лежали одалиски,
И скопцы ему играли.
Шах глядел, как пляшут триста
Юных дев, и бровью двигал.
Переписанную чисто
Звездочет приносит книгу:
— Шаху прислан дар поэтом,
Стихотворцем поседелым… —
Шах сказал: — Но разве это —
Государственное дело?
Я пришел к моим невестам,
Я сижу в моем гареме,
Тут читать совсем не место
И писать совсем не время.
Я потом прочту записки,
Небольшая в том утрата. —
Улыбнулись одалиски,
Захихикали кастраты.
В тростниках просохли кочки,
Зацвели каштаны в Тусе.
Кличет сгорбленную дочку
Добродетельный Фирдуси:
— Сослужите службу ныне
Старику, что видит худо:
Не идут ли по долине
Тридцать войлочных верблюдов?
— Не бегут к дороге дети,
Колокольцы не бренчали,
В поле только легкий ветер
Разметает прах песчаный. —
На деревьях мерзнут почки,
В облаках умолкли гуси,
И опять взывает к дочке
Опечаленный Фирдуси:
— Я сквозь бельма, старец древний,