—
Мы попираем эти тени.
Вот так, пока Любовь еще росла,
Она невольно за собой влекла
Оглядку, страх; а ныне — тень ушла.
То чувство не достигло Апогея,
Что кроется, чужих очей робея.
Но если вдруг Любовь с таких высот,
Не удержавшись, к западу сойдет,[241]
От нас потянутся иные тени,
Склоняющие душу к перемене.
Те, прежние, других
Морочили, а эти, как туманом
Сгустившимся, нас облекут самих
Взаимной ложью и обманом.
Когда Любовь клонится на закат,
Все дальше тени от нее скользят —
И скоро, слишком скоро день затмят.
Любовь растет, пока в Зенит не станет,
А минет Полдень — сразу Ночь нагрянет.
СОНЕТ. ПОДАРОК[242]
Пришли мне что-нибудь не в дар, а в знак
Надежды, успокой мою тревогу, —
Безделицу, какой-нибудь пустяк,
Для улья моего хоть каплю меда.
Не жду я ленты, вышитой тобой, —
Двух наших чувств в одно не свяжешь ею,
В знак верности и простоты святой
Колечко у тебя просить не смею.
Не присылай старинный свой браслет —
Кораллов крупных нить иль вереницу,
Желая показать, что им вослед
Так и должны сердца соединиться.
Я твой портрет желанный не возьму,
И даже опознав любимый почерк,
Пожалуй, не обрадуюсь письму —
Игре и блеску остроумных строчек.
Подарки — вздор и блажь, ни то ни се.
Люблю тебя. Ты веришь? Вот и все.
ИДЕАЛЬНЫЙ ПРЕДМЕТ[243]
Я не могу любить того,
Кто влюбчив чересчур;
Любовь — неволя для него,
Тиран ему — Амур.
Но и разборчивых особ
Любить — опасный труд;
Такой легко изменит, чтоб
Отведать новых блюд.
Душе претит тот верхогляд,
Кто лишь к красоткам льнет;
Но если кто уродке рад,
Тот сам в душе — урод.
Я остряков не выношу,
Их желчь несносна мне;
Но и болванов попрошу
Держаться в стороне.
Богач подарками скует
И сделает рабой;
Но много ль проку от свобод,
Коль кавалер скупой?
Кого же выбрать из мужчин,
Без страха полюбя?
Всего надежней — без причин —
Любить саму себя.
ЭЛЕГИИ
РЕВНОСТЬ[244]
Вот глупо! Ты желаешь стать вдовой
И тем же часом плачешься, что твой
Супруг ревнив. Когда б на смертном ложе
С распухшим чревом, с язвами на коже
Лежал он, издавая горлом свист
Натужно, словно площадной флейтист,
Готовясь изблевать и душу с ядом
(Хоть в ад, лишь бы расстаться с этим адом),
Под вой родни, мечтающей к тому ж
За скорбь свою урвать хороший куш, —
Ты б веселилась, позабыв недолю,
Как раб, судьбой отпущенный на волю;
А ныне плачешь, видя, как он пьет
Яд ревности, что в гроб его сведет!
Благодари его: он так любезен,
Что нам и ревностью своей полезен.
Она велит нам быть настороже:
Без удержу не станем мы уже
Шутить в загадках над его уродством,
Не станем предаваться сумасбродствам,
Бок о бок сидя за его столом;
Когда же в кресле перед очагом
Он захрапит, не будем, как доселе,
Ласкаться и скакать в его постели.
Остережемся! ибо в сих стенах
Он — господин, владыка и монарх.[245]
Но если мы (как те враги короны,
Что отъезжают в земли отдаленны[246]
Глумиться издали над королем)
Для наших ласк другой приищем дом, —
Там будем мы любить, помех не зная,
Ревнивцев и шпионов презирая,[247]
Как лондонцы, что за Мостом живут,[248]
Лорд-мэра или немцы — римский суд.[249]
АНАГРАММА[250]
Женись на Флавии, мой дорогой!
В ней сыщешь все, что было бы в другой
Прекрасным: не глаза ее, а зубы
Черны, как ночь;[251] не грудь ее, а губы
Белей, чем алебастр; а нос — длинней
Ее, как перлы, редкостных кудрей;
Глаза — красней бесценного рубина;
И если взвод — не в счет, она невинна.
В ней есть все элементы красоты,
Ее лицом гордиться должен ты,
А не вникать, как именно смешалась
В твоей любезной с белизною алость.
В духах неважно, что за чем идет:
За амброй мускус иль наоборот.
И чем тебя смущает эта дама?
Она — красы небесной анаграмма!
Будь алфавит к перестановкам строг,
Мы б не смогли связать и пары строк.
Взять музыку: едва прелестной песней
Мы насладимся, как еще прелестней
Другой певец нам песню пропоет,
А сложена она из тех же нот.[252]
Коль по частям твоя мадам похожа
На что-то, то она уже пригожа;
А если не похожа ни на что,
То несравненна, стало быть, зато.
Кто любит из-за красоты, тот строит
На зыбком основаньи. Помнить стоит,
Что рушится и гибнет красота, —
А этот лик надежен, как плита.
Ведь женщины, что ангелы: опасней
Падение — тому, кто всех прекрасней.[253]
Для дальних путешествий шелк не гож,
Нужней одежда из дубленых кож.
Бывает красота землей бесплодной,
А пласт навоза — почвой плодородной.
Коль ты ревнив (затем, что грешен сам),
Жена такая — истинный бальзам
От всех тревог: ей не нужна охрана —
Тут испугается и обезьяна.
Как наводнений мутная вода
Фламандские хранила города[254]
От вражьих армий, — так в отлучку мужа
Ее лицо, мужчин обезоружа,
Хранит ее от скверны. Рядом с ней
И мавр покажется куда светлей.
Немыслимо, что можно покуситься
На эту сласть: девицей мнят блудницу.
Рожай она — побьются об заклад,
Что это у нее кишки болят.
Сама покайся в блуде — не поверят,
Подумают: уродка лицемерит,[255] —
Ведь даже чурка, взятая в кровать,[256]
И та побрезгует ее чесать.
Она чудна? нелепа? превосходно!
Пригожая-то всякому пригодна.
ИЗМЕНЧИВОСТЬ[257]
Пусть накрепко перстами и устами
Союз любви скрепила ты меж нами
И, пав, тем паче в любящих глазах
Возвысилась, — но не развеян страх!
Ведь женщины, как музы, благосклонны
Ко всем, кто смеет презирать препоны.[258]
Мой чиж из клетки может улететь,
Чтоб завтра угодить в другую сеть,
К ловцу другому; уж таков обычай,
Чтоб были женщины мужской добычей.
Природа постоянства не блюдет,
Все изменяют: зверь лесной и скот.[259]
Так по какой неведомой причине
Должна быть женщина верна мужчине?[260]
Вольна галера, хоть прикован раб:[261]
Пускай гребет, покуда не ослаб!
Пусть сеет пахарь семя животворно! —
Но пашня примет и другие зерна.[262]
Впадает в море не один Дунай,
Но Эльба, Рейн и Волга — так и знай.
Ты любишь; но спроси свою природу,
Кого сильней — меня или свободу?
За сходство любят;[263] значит, я, чтоб стать
Тебе любезным, должен изменять
Тебе с любой? О нет, я протестую!
Я не могу, прости, любить любую.
С тобою я тягаться не рискну,
Хоть мой девиз: «не всех, но не одну».
Кто не видал чужих краев — бедняга,
Но жалок и отчаянный бродяга.
Смердящий запах у стоячих вод,
Но и в морях порой вода гниет.
Не лучше ли, когда кочуют струи
От брега к брегу, ласки им даруя?
Изменчивость — источник всех отрад,
Суть музыки и вечности уклад.[264]