У пальто отлетела одна пуговица от борта
И виснет на огненной нитке,
А люди глупые вопят: «Метеор-то!»
Я дроблюсь в неистовой пытке.
С противоположного тротуара спрыгивает дом и пробирается сквозь гущу движения послушать лирика. Какой-то трамвай в бешенстве стал на дыбы.
Посмотрите, близорукцы! Я наступил
Бипланом на юбку вальсирующих облаков!
У моих стихов
Нет больше рявкающих сил,
А вместо них выросла сотня слоновьих клыков.
И моя пытка длинна, как хобот слоновий,
Мне кажется, что я и сам слон —
Такой я большой и добрый, и столько из меня течет крови,
А город вбивает мне в уши перезвон.
Перезвон влез в мой слух, стал жутким и рослым,
Сдавил щипцами идей мою розовую похоть.
Меня город мотором сделал, и я сюда послан,
Чтобы вас научить быстреть и не охать.
Женщина
Ты никогда не видал, как море зелено-железные завитки
Прибоя вплетает в косы прибрежий?!
Лирик
Зато у меня миллион и еще четыре руки,
А искренность всё реже.
Только это ничего. Можно водку
Пить и без салата густого;
Я вчера утром завязил в асфальте мою походку,
Зато выиграл в лотерее-аллегри корову.
Женщина
Ты растратил мысли, как спички.
Купи новую коробку — это стоит пустяки;
А то смешно: у тебя кружевные лифчики,
А на глазах продранные чулки.
Ты косишь правым сердцем!
Сторож
А левое
Трамвай расплющил!
Трамвай
Мммммммпушшш!
Лирик
Эй, здравый смысл — тубо! Куш!
Я — голенький! Но меня зовут королевою.
Потому, что только на меня время льет холодный душ,
Ведрами дней меня окачивает впопыхах.
Ко мне небрежные протягивают виадуки,
Хватают меня за шею, колышатся в моих глазах
Эти стопудовые, литые руки.
Только для меня сквозь ресницы портьер блестят зрачки люстр, как головки на вербе,
А век, сквозь слезы, мне предлагает многотронье.
А я удивленно, как ставший отцом апаш,
Обещанье кидаю в мозг ваш.
Электричеством вытку
Вашу походку и улыбку.
Вверну в ваши слова лампы в тысячу свеч,
А в глазах пусть заплещется золотая рыбка
И рекламы скользнут с индевеющих плеч.
А город в зимнем белом трико захохочет
И бросит вам в спину куски ресторанных меню,
И во рту закопошатся куски нерастраченной мочи,
И я мухой по вашим губам просеменю.
А вы, накрутив витрины на тонкие пальцы,
Скользящих трамваем огненные звонки
Перецелуете, глядя, как валятся, валятся, валятся
Бешеные минуты в огромные зрачки.
Я, обезумев, начну прижиматься
К вспыхнувшим бюстам особняков,
И ситцевое время с глазом китайца
Обведет физиономию стрелкой часов.
Так уложите, спеленав, сердца в гардеробы,
Пронафталиньте ваш стон,
Это я вам бросаю с крыши небоскреба
Ваши привычки, как пару дохлых ворон.
Старики
От твоих слов теплеют наши беззубья и плеши,
Ты, наверное, вешний!
У тебя такая майющая голова,
Мы, как молочко, пьем твои слова!
Лирик
Вы думаете, я с вами шамкать рад!
Ведь вы только объедки,
Вам каждому под пятьдесят;
Двадцать лет назад
Вы уже были марионетки!
А теперь вы развалились по всем
Частям, и к вам льнет черной мастью взлохмаченная лопатой могила,
От вас пахнет загробьем, вы не надушились совсем
Жизненной брыкающейся силой.
Юноши
Но мы не успели постареть, и хоть
Нам ты вывороти своей души карман со словами!
Лирик
А зачем
Вы унесли свою плоть
И сами
Заложили ее в ломбарде?!
Я не кий, чтобы вами,
Как шарами,
Играть на огромном городском биллиарде.
Смотрите,
Вот вы стоите
Огромной толпой,
Толпой огромною очень,
А я вас бью, и никто, с кошачьей головой,
Не бросит ответно мне сто пощечин.
Смотрите,
Вот вы стоите,
А воздух нищий,
Как зеркало, и в нем отображено
Каркающее, летящее кладбище, —
Разве не похоже на вас оно?
(Растет.)
Разбиваете скрижали и кусками скрижалей
Выкладывайте в уборных на площади полы!
Смотрите, вас заботы щипцами зажали,
И вы дымитесь, клубясь, как сигара средь мглы.
Из ваших поцелуев и из ласк протертых
Я сошью себе прочный резиновый плащ
И пойду кипятить в семиэтажных ретортах
Перекиси страсти и цианистый плач.
Чу! Город захохочет из каменного стула,
Бросить плевки газовых фонарей,
Из подъездов заструятся на рельсы гула
Женщины и писки детей.
А вдруг это не писки, а мои мысли, задрав рубашонки,
Шмыгают судорожно трамваем меж.
Они привыкли играть с черепахой конной конки,
А вместо матраца подкладывать мятеж
Огненный, как небоплешь.
Еще растет. Показывается наряд Армии Безопасности, окружающий лирика. У лирика трескается голова, и думы выползают, как сок из котлеты. Лирик ловит у себя на ноге мотор, который кусал его. Предметы собираются и слушают его. Аэропланы птичьей стаей кружатся около его головы: некоторые, более доверчивые, садятся на его голову. Толпа моторов собирается у ног. Из небоскребов выползают комоды, кровати, динамомашины. Несколько вывесок и крыш аплодируют говорящему. Юноши недовольно слушают. Лирик нагибается и прикуривает сигару о фонарь.
Вы думаете, я пророк и стану вас учить,
Как жить
И любить,
Как быть
К силе ближе?!
Да из вас можно только плети ссучить
И бить
Плетьми вас самих же.
Вы все глупые, как критики, вы умеете только
Выставляться картинами на вернисаже,
Чтоб приходили женщины с мужьями, садились за столик
И вас покупали на распродаже;
И, даже
Повешенные в спальне, боитесь вылезть из рамы,
И у вас хватает
Трусости смотреть,
Как около вас выползают
Из юбок грудастые дамы,
Перед тем, как ночную рубашку надеть!
А вы висите смирно
Вместо того, чтоб вскочить и напасть
На лежачую
И прямо
В лицо ее жирное
Швырнуть, как милость, беззрячую
И колючую страсть.
Измять, изнасиловать, проглотить ее,
— Торопливую служанку прихоти!
— Ну, чего вы развесили глупцо свое,
Точно манекены из резины
При выходе
Из магазина?!
(Опирается на каланчу.)
Это мне было скучно, и потому
Я с вами
Болтал строками
Веселыми,
А теперь я пойду ворошить шатучую тьму,
В небоскребные окна швыряться глазами
Голыми.
Это я притворялся, чтоб мои пустяки
Жонглировали перед вами, а вы думаете, что это откровенья!
Посмотрите, у меня уже только четыре руки,
Но зато солидные, как мои мученья.
А эта женщина боится пойти со мной,
У нее такое хилое тело, с головы до пяток,
Ей кажется, что она влезет в меня с головой,
А я проглочу женщин еще десяток.
Поэт-академик
(Торжественно, пророчески и задушевно)
Благословляю разрушителя!
Ты — пуля, молния, стрела!
Но за меня, за охранителя
Святынь людских, — и тьма, и мгла.
Пусть нá-душу твою покатую,
Как крыша, каплет солнца дождь.
С тобой сражусь, клянусь Гекатою,
Я, книг и манускриптов вождь.
Ты — с дикой силой авиации
Меня разишь, свиреп и дик,
Но тайной чарой стилизации
Я трижды изменяю лик.
Ты — резкой дланью электричества
Проникнешь ли в глухой альков,
Где панцирь моего владычества —
Святая пыль святых веков;
Где, как вассал пред королевою,
Склоняюсь я в венке из звезд,
Где сатане творю я левою,
А правою — могучий крест,
Где, кудри русые иль черные
На седину переменив,
Найду в листах мечтой упорною
Я Пушкинский иероглиф.
Дано судьбою мне печаль нести
И песнь с востока на закат.
Над башнею оригинальности
Мое лицо, как циферблат.
И ты, кто родствен с бурей, с птицами,
Следи зрачками вещих глаз,
Как на часах в ночи ресницами
Я укажу мой смертный час.
Лирик
Бросайтесь в Ниагару потому, что это обыкновенно,
Потому, что ступенится площадь домами.
Вы слышите: из-за угла воет надменно
Огромный аэро с кометистыми хвостами.
Громоздится вскрик у руля высоты,
Спрыгивает похоть в экстазе,
У нее моторы прыгают в каждой фразе,
Она оплевывает романтику и цветы.
И в ее громоздкий живот запрячусь я на ночь,
Что уррра с новой мощью поутру кричать.
А нас каждого зовут Иван Иваныч,
И у каждого на глазу бельмится мать.
Вы умеете только говорить по телефону,
А никто не попробует по телефону ездить,
Обмотайтесь, как шарфом, моим гаерским стоном.
Вы, умеющие любовниц только напоказ созвездить!