Ведь мы и стих встречаем как бойца,
Ведь он в строю шагает вместе с нами.
И голосом и ростом не чета
Всем остальным — ему все рамки узки, —
Поднялся Маяковский.
Он читал
Поэму о бессмертии и Курске.
А мы сидели где-то наверху,
Восторженно любому слову рады,
Прислушиваясь к каждому стиху,
Что без цезур катился к нам с эстрады.
И после песен жалостных таких
О деревнях соломенной России
Нас выводил его могучий стих
К грядущему расцвету индустрии.
Страна моя! Былые голоса
Зовут меня опять в просторы странствий…
Как разгорелась света полоса
Над первыми из тех электростанций,
Что строили мы в давние года,
Я помню сам…
В лесной дремучей чаще
Вдруг зажигалась яркая звезда —
Как первый знак идущего к нам счастья.
Всё изменилось на эстраде вдруг, —
Как будто больше стало в зале света,
И быстрым плеском многих сотен рук
Все слушатели чествуют поэта.
В его стихе грядущее живет,
И чувствуешь, как слово необъятно.
Кто б смог сказать нам, что поэт — завод,
А он сказал — и стало всем понятно,
Что вдохновенье — это тоже труд,
Как труд рабочих, радостный и зримый,
Что только те поэмы не умрут,
В какие жизнь вошла неодолимо.
Он говорил с эпохой, со страной,
Он против школ с их узенькой программой.
И тихий голос Анны Ильиной
Мне то же повторял сейчас упрямо.
«Твой труден путь, — она сказала мне, —
И мой нелегок: каждый шаг на сцене
Уж потому всегда трудней вдвойне,
Что должен счастьем новых поколений
Стать легкий танец…»
Был я нелюдимым
И слов любви не смел произнести.
Крепчал мороз. Костры горели. Дымом
Заволокло проезжие пути.
Снега мерцали. Брезжил тусклый свет.
В Большом театре шел тогда балет.
Я и программку эту сохранил:
«Рапсодия» и «Дева ледяная»,
И Глинка нас мазуркою дарил,
И лебедей плыла по сцене стая.
Но лучше всех народный танец твой:
То медленно, то с плавной быстротой,
Шаль распустив, пленительно светла,
Передо мной по сцене ты прошла.
На этот раз признали все тебя…
Ты этим днем была гордиться вправе,
А я смотрел, волнуясь и любя,
Как будто был к твоей причастен славе.
Потом мы шли по улицам Москвы,
По переулкам узеньким, горбатым,
Какой-то дом, где каменные львы,
Запомнился далеко за Арбатом.
Молчали мы. Бывает иногда
Молчание красноречивей речи.
В тот день был праздник. Ты была горда
Своим успехом в этот зимний вечер.
На город мы глядим не наглядимся…
Скрипит, скрипит под каблуками снег…
Да, город весь такое же единство,
Как и его строитель — человек.
Москва зимой в суровых очертаньях,
Как песня, вся устремлена вперед.
И новые растут повсюду зданья,
На праздник свой она весь мир зовет.
Мы не любили в молодые годы
Тоску сентиментальных повестей,
Полутона и полупереходы
Отвергли мы на утре наших дней.
«Пусть всё пройдет, а ты со мной останься,
Хоть в памяти, а всё побудь со мной», —
Прохожий пел…
От давнего романса
Такою вдруг пахнуло стариной,
Что засмеялись мы.
Но неужели
И нам уже разлука предстоит?
А в переулке слышен рев метели,
И колкий снег навстречу нам летит.
«А знаешь, жаль мне этой синевы
Сейчас, в дни предотъездные…»
— «Но разве
Ты уезжаешь?»
— «В горы Средней Азии
Бригаду направляют из Москвы;
Мы едем к пограничникам, а дальше
Поездка предстоит по всей стране…
Подумать только, целый год на марше,
В пути, в пути…
Даст это много мне…
Людей увижу новых, и приметы
Наставших дней мне будут так ясны.
Поможет это мне и для балета,
Который назван „Праздником весны“.
Ведь жизнь — праздник…
Каждый день в трудах,
Но труд-то — радость,
нет на свете выше…
Как Маяковский хорошо на днях
Сказал о том, когда на сцену вышел».
…………………………………
…………………………………
А через день я Анну провожал.
Я помню окна первого вагона,
Огромный переполненный вокзал,
Гул голосов вдоль низкого перрона.
«Мы встретимся,—
она сказала мне,
Когда, гремя, рванулися вагоны, —
Жди писем…»
Небо дымное в огне,
И милый голос, ветром повторенный…
Весною я уехал из Москвы
В далекий край, к верховьям Енисея.
Там небо необычной синевы
Становится вдруг черным, грозовея.
Там бакены гудят, не умолкая,
На гулких волнах света полоса,
Там ветролом от края и до края,
Там смотрят ввысь могучие леса.
Охотничьего строгого уклада
Я в странствиях не нарушал в те дни,
Но как порой бывало сердце радо,
Когда я видел на реке огни.
Как в городке я ждал московской почты…
Однажды рылся в ворохе газет,
Чтобы найти в коротких строчках то, что
Шло из Москвы на весь широкий свет.
Вдруг в хронике газетной, в нонпарели,
Четыре строчки медленно прошли,
Они, казалось, пламенем горели,
Они, казалось, руки обожгли.
«Передают нам: на Каспийском море
Шел катер рано утром по волнам
Вразрез валов, — нежданно на просторе
Жестокий вал ударил по бортам.
На катере — московская бригада,
Артистов ждал в тот день погранотряд.
В двух километрах от погранотряда
Был опрокинут катер.
Говорят,
Все спасены…
Лишь Анны Ильиной
Недосчитались… Сметена ль волною?
Нет, кажется, надежды никакой
Ее найти…
Артисткой молодою
Театр гордился… Все потрясены
Тяжелой этой раннею потерей…»
……………………………………
Как позабыть мне зори той весны?
Как версты счесть, что я в те дни измерил?
Казалось мне, что не пройдет беда,
Что должен я погибнуть в том же море.
Далекий день… Ведь я не знал тогда,
Что тихнет боль и что проходит горе,
Что боль рассеют медленно года,
Оставив только память на просторе…
Прошли года — я много испытал,
Так прожил жизнь, как и мечтал когда-то.
Там, где войны железная пята
Гремела долго, я прошел солдатом.
И вот опять знакомые просторы
Зовут меня из отошедших дней —
Нескучный сад, и Воробьевы горы,
И переулок юности моей.
Я вновь пришел в тот тихий переулок.
Не изменился мой любимый дом.
Засиневело небо над прудом.
По-старому был двор широкий гулок.
Хозяйственные старые скворцы
Неспешно у скворечен хлопотали,
И на пригорке липы зацветали,
И пыль с цветов несли весны гонцы.
И снова я ту молодость увидел,
Которая лишь к подвигам звала,
И в испытаньях трудных и в обиде,
В потерях, в горе крепла и росла.
Падучею звездой воспоминаний
В рассветный час опять озарена,
Из светлых дней, из давней, давней рани
Вновь предо мной является она.
Поет, смеется, вьется светлый локон…
Всё так же ясен этот чистый взгляд…
Она со мною, как в том дне далеком,
Тогда, двадцатилетие назад.
Я вижу снова платьице простое
Из ситчика цветного, и со мной,
Как будто позабыв пережитое,
Она идет по насыпи крутой.
Всё круче путь, всё выше восхожденье,
В театре шумно, музыка гремит…
…………………………………
Так в юности мелькнет одно виденье,
Хоть смерть придет — и оборвет свершенье,
Но не умрет вовеки вдохновенье,
И, может быть, другое поколенье
Тот милый образ в сердце сохранит.
Да, молодость твоя была чиста,
Вся в поиске и вся в одном порыве,
Одна тебя всегда влекла мечта:
Найти свой путь в могучем коллективе.
Ты так легко, так празднично жила,
Как песня ты вошла в воспоминанье,
По сцене ты как майский день прошла, —
Всё надо мной горит его сиянье.
Ведь то, чем мы дышали и горели,
О чем мечтали, будет жить всегда.
Дню завтрашнему мы в глаза смотрели —
И в нем частица нашего труда.
От правил чести наше поколенье
Не отступало в жизни ни на миг…
Пройдут года, и хоть узнают тленье
Страницы наших самых первых книг,—