Стихотворения и поэмы — страница 5 из 10

НикомуИз времен крепостного праваПеревод М. Исаковского

1

Кончена работа,

Солнышко зашло,

И осенний вечер

Прилетел в село.

В тихих избах тени

Черные легли.

Наступило время

Зажигать огни.

Вынимай лучину,

Хату освети,

И начнем, ребята,

Разговор вести.

Я готов поведать,

Рассказать готов

О тяжелой доле

Крепостных годов.

Только — слушать молча,

Не перебивать.

Стихли… Но с чего же

Мне рассказ начать?

2

Удалая думка,

Ты меня неси

По родной сторонке,

По Белой Руси.

Уноси в былое,

Расскажи, как тут

Тягостно и горько

Жил наш бедный люд;

Как входило горе

В тихие дворы,

Как паны справляли

Шумные пиры.

Смерть стучалась в двери,

И не к одному,

Жалобы людские

Были ни к чему…

Пронеслось, минуло

Время-лиходей,

Но навек осталось

В памяти людей.

3

Средь холмов песчаных

И густых лесов

Выросла деревня —

Больше ста дворов.

И в деревне этой,

Да из года в год,

Должен был работать

Каждый на господ.

Пан деревней правит, —

Грозен панский кнут.

Изошел слезами

Беззащитный люд.

Если ты ошибся,

Розгами секут;

Если провинился,

В рекруты сдают.

Батька пашет ниву,

Сын в солдаты взят,

А у пана вечно

Пьянство и разврат.

4

В той деревне дальней,

На беду, на грех,

Выросла девчина,

Да красивей всех.

Выросла Алена,

Девушка-душа.

Ну и полюбила

Крепко Тамаша.

И Тамаш — не против,

И Тамаш был рад,

Ведь его Алена —

Настоящий клад.

Так они любились —

Двое молодых,

Только, видно, счастье

Было не для них.

Лес шумел и плакал,

Предвещал беду.

Ох, не зря Алену

Пан имел в виду!

5

Раз, принарядившись,

Будто на кирмаш^{19},

Со своей Аленой

К пану шел Тамаш.

В дом вошли и в ноги

Повалились враз:

«Разреши венчаться,

Осчастливь ты нас!»

Пан сказал: «Венчайтесь, —

Вам давно пора…

Но когда же свадьба?»

«Свадьба — на Петра^{20}».

Весело с невестой

Шел Тамаш домой, —

Пан такой хороший,

Добрый пан такой!

Шли они, не чуя

Ни тоски, ни бед.

А за ними мчалось

Злое лихо вслед.

6

Шум, и гам, и крики

Средь высоких зал:

Пан собрал магнатов,

Пан устроил бал.

Дорогие яства

На столе горой,

Дорогие вина

Потекли рекой.

Спьяну забавляться

Стали господа

Так, что даже жены

Скрылись от стыда.

Это лишь и нужно!

Все кругом пьяны.

«Девок! Дайте девок!» —

Требуют паны.

И хозяин хочет

Угодить гостям.

Погулять с девчиной

Он не прочь и сам…

7

Стали молодые

Мужем и женой,

Ехали из церкви,

Ехали домой.

Он глядел в глаза ей,

О любви шептал,

У нее румянец

На лице играл.

Но, как видно, счастья

Нет для молодых.

Скверные приметы

Поджидали их:

Пересек дорогу

Заяц раз и два,

Ворон закружился,

Гукнула сова.

И друг к другу в страхе

Молодые льнут.

Если бы не знать им

Тягостных минут!

8

Над деревней звезды

Ясные встают.

Ближе, ближе, ближе

Бубенцы поют.

Едут поезжане —

Пыль из-под колес…

Сходят молодые

На белый помост.

Вышли молодые

Под руку вдвоем.

Устлана дорога

В хату полотном.

Стали возле входа

И отец и мать,

Чтобы хлебом-солью

Молодых встречать.

Музыка играет —

Аж трясется пол.

И садятся гости

За широкий стол.

9

Села молодая,

Рядом молодой.

По бокам родные

Тесной чередой.

Пьют, едят, гуторят —

Никаких забот.

Заиграла скрипка,

Танцевать зовет.

Весела невеста,

Радостен жених,

И глаза, как солнце,

Светятся у них.

Вдруг — беда!.. Ватага

Панских гайдуков

Ворвалася в хату,

Словно сто волков.

«Где, — кричат, — Алена?

Выходи вперед!

На свою пирушку

Пан ее зовет!»

10

Гости онемели,

Речь оборвалась,

Ой, не миновала

Черная напасть!

Знали, что с молодкой

Делать будет пан.

Знали — он распутный,

Знали — он тиран.

Побледнел и страшно

Задрожал Тамаш.

Что ж это такое?

Неужель шабаш?

Для того ль Алену

В жены взял теперь,

Чтоб над ней глумился

Сластолюбец-зверь?

Как стерпеть напасти,

Как снести позор?

И Тамаш несчастный

Выхватил топор.

11

«Эй вы, слуги пана, —

Закричал Тамаш, —

Подлые людишки,

Как хозяин ваш!

Понапрасну, шельмы,

Вы явились к нам:

Я не дам Алены,

На позор не дам!

Пусть сгнию в остроге

Иль в яру на дне,

Не видать Алены

Ни ему, ни мне!»

И в одно мгновенье,

Глазом лишь моргнуть,

Сталь вошла с размаху

В молодую грудь.

Рухнула Алена,

Сгибла красота,

И лежит Алена,

Кровью залита.

12

Так окончен праздник

Молодой четы,

Тихое кладбище,

Серые кресты.

Над могилой ранней

С тех глухих времен

Поднялася липа,

С нею рядом — клен.

В зиму клен и липу

Застилает снег;

И мороз находит

Там себе ночлег.

Летом клен и липа

Зеленью шумят,

Солнышку и ветру

Что-то говорят.

Люди к ним приходят

Раннею весной.

Люди их прозвали

Мужем и женой.

13

Много лет промчалось,

Много лет прошло,

Многое травою

Дикой заросло.

Но преданья жили,

Шли из года в год,

О неправде черной,

Что терпел народ.

Шли от дедов к внукам,

От отцов — к сынам,

И от них в наследство

Достаются нам.

И вот этот случай,

Случай страшных лет,

Рассказал мне как-то

Седовласый дед.

Вы узнать хотите —

Что же с Тамашом,

Как он жил на свете

И к чему пришел?

14

В кандалы беднягу

Заковали враз.

В рудниках сибирских

Каторжник угас.

Не увидел больше

Родины своей.

Умер возле тачки

Он под звон цепей.

Ну, а пану что же?

Как и всякий пан,

Властвовал в округе,

Был и сыт и пьян.

Когда ж отменили

Крепостной закон,

Видимо, от злости

Удавился он.

Опустели залы,

Только, говорят,

Призраки в них бродят,

Словно мстить хотят.

1906

ЗимойПеревод М. Комиссаровой

Колядная ночка весь мир покрывает,

Над белой от снега землею бредет;

Метелица в поле гудит, завывает,

И ветер спокойно заснуть не дает.

Он воет в трубе и затихнуть не хочет, —

Звучит его песня могильной тоской;

То стонет, то плачет, то дико хохочет,

Как будто смеется над долей людской.

Дорожки и стежки метель заметает,

Невесть где болото, где пашня, где лог;

И где-то с метелицей в лад завывает,

Бредет за поживою из лесу волк.

И синее небо от звезд не светлеет,

И месяц исчез за метельною мглой,

Нахмурилась ночь, и мороз не слабеет,

Снег сыплет и сыплет, как белой золой.

Прохожему горе такою порою,

С дороги собьется, тропы не найдет,

Легко ему здесь поплатиться душою —

Метелью засыплет, зверье разорвет.

Но кто это ночью, метельной такою,

Лишился покоя и полем идет,

Идет, опираясь на палку рукою,

И сзади и спереди ношу несет?

Но кто это, хату покинув, шагает

В такое ненастье ночною порой?

Как жутко на сердце, душа замирает:

Крестьянка с младенцем плетется домой.

История старая: бедная Ганна

На хлеб заработать в поместье пошла,

Нуждою и горем гонимая рано

От хаты своей, от родного угла.

Семнадцатый год шел Ганнусе пригожей,

Ей только б теперь припеваючи жить,

Гулять, и работать, и даже, быть может,

Кого-то любить, чтоб вовек не забыть.

На зависть подругам своим, на досаду,

Красавицей девушка эта слыла,

Но вот красота отняла и отраду

И радость навек у нее отняла.

О молодость, молодость! Сколько с собою

Ты горьких ошибок приносишь подчас.

Ты сердце волнуешь, играешь душою,

Ты путаешь мысли и чувства у нас.

И я побеждал то, что жить мне мешало,

Я тоже надеялся, тоже мечтал, —

Ты ж, молодость, злою мне мачехой стала…

Да что говорить! Я тебя и не знал!

Смотрела Ганнуся на свет этот божий

И верила людям неверным она;

Была эта девушка очень похожа

На тех, что в деревне встречались и нам.

Слуг разных в поместье немало найдется —

И добрых и честных, но встретишь и злых.

Тимох лучше всех, и за ним не ведется

Поступков, которые есть у иных.

Пригожая девушка, парень пригожий —

Два любящих сердца людей молодых,

Забудут они даже свет этот божий,

Как кровь молодая взыграет у них.

Кто в юные годы любви не изведал,

Хотя бы на миг ее не повстречал?

Кто милой о чувстве своем не поведал

И ей в тишине обо всем не сказал?

И ровня и пара Ганнуся с Тимохом.

Беднячка она, да и он не богат.

Любили друг друга, жениться б не плохо, —

Но счастье прошло мимо рук, словно клад.

И парня-беднягу угнали далеко,

Забрили в солдаты — его ты не жди!

И Ганна осталась совсем одинокой,

А доля ее — хоть на свет не гляди.

Сегодня, в такую-то стужу, плетется

С несчастьем своим и с отрадой своей,

Хоть воет метель и хоть дико смеется,

Как люди чужие, хохочет над ней.

Идет и идет. Снег все падает с неба,

И плачет ребенок. Ночь, жутко… беда.

В котомке краюха промерзшего хлеба,

Фунт сала, что дали за труд: коляда.

Идет по сугробам, по снежной дороге, —

Как путь этот трудный ее истомил, —

А ветер холодный и руки и ноги

Давно заморозил и заледенил.

* * *

Лежит среди поля широкого

В постели пуховой из снега, —

С ребенком усни, одинокая,

Не встретить вам лучше ночлега.

Не бойтесь, от ветра и холода

Метелица снегом укроет,

Затянет вам песню протяжную,

И волк с нею вместе завоет.

Но посвисты вихрей могильные

И жалоба волчья над бором

Пускай не пугают вас, бедные,

Печальным своим приговором.

И небо такое ненастное

Пускай не страшит темнотою,

И ваша судьба горемычная

Пускай вам не кажется злою.

Иль хаты встречали вас ласковей,

Чем это вот снежное поле?

Скажи мне, жена ты безмужняя,

Была ли светлей твоя доля?

Жила ль с тобой молодость ясная,

Что песни веселые пела,

Могли ли жалеть люди добрые?

Что люди? Какое им дело?

Подумай, моя горемычная,

Я в песню сложу твои думы,

С тобою споем мы протяжную,

Споем под метельные шумы.

* * *

Всю жизнь обездоленный стонет,

Дней лучших ему не видать,

Царь-голод несчастного гонит

Кровавого хлеба искать.

И хату спешит он оставить, —

Да вряд ли имел он ее, —

От бедности хочет избавить

Свое горевое житье.

И вот уж бедняк богачами

Затравлен, кругом обойден,

Он днями идет и ночами,

С дороги сбивается он.

Он в сети легко попадает,

Что недруг расставил тайком.

Богатый беднягу лишает

Всей силы, как есть, целиком.

Заплатит жестокой обидой

За кровь, за мозоли, за труд,

Медяк ему даст он для вида:

Работал, мол, ты не за кнут.

Всю силу возьмет понемногу,

Признает негодным к труду,

Погонит тернистой дорогой

На горе ему, на беду.

Утратит бедняк несчастливый

Здоровья и силы расцвет,

Пойдет через бор, через нивы

С бедняцкой котомкою в свет.

* * *

Ты, видно, уж дремлешь, девчина!

Не спи, мы еще пропоем!

Эй, что там, калина-малина!..

Нам петь будет легче вдвоем.

Ты песнею будешь довольна,

В ней горькое горе твое,

Ну, слушай, хоть сердцу и больно,

С твоей моя доля поет!

* * *

Ты помнишь, Ганнуся, как матушка в лапти

Впервые тебя обрядила,

Как ты подрастала и жесткую, грубую

Рубашку на теле носила?

Ты, в поле трудясь, голодала и плакала,

Ты вдоволь не видела хлеба,

На пастьбу гоняла ты стадо крестьянское,

Не видела милости неба.

Томил тебя зной, ты, одетая в рубище,

Слезой обливалась кровавой.

А осень студила ненастьем безжалостно,

Ты зябла в одежде дырявой.

И шла ли ты в поле широкое, вольное,

И шла ли обратно ты с поля,

Никто не встречал тебя лаской приветливой —

Ни свой, ни чужой и не доля.

Ты выросла, стала пригожею девушкой,

Но жизнь тебе горькую дали,

Семья твоя бедной была, обездоленной, —

И в люди тебя отослали.

Послали на хлеб тебя черствый и горестный,

Бездомной по людям ходила,

Не зная заботы и ласки родительской,

Навек ты себя погубила.

Все смотрят теперь на тебя, на заблудшую,

И все над тобою смеются,

И кровью все сердце твое обливается,

И слезы из глаз твоих льются.

Еда не мила тебе вовсе хозяйская,

Кусок, этот считанный каждый,

А в зыбке от крика дитя надрывается,

Наследник твой плачет сермяжный.

Ни мать, ни отца этим ты не утешила,

С ребенком ты лишняя в хате,

С работы тебя рассчитали, уволили

И отняли хлеб у дитяти.

Что ждет тебя нынче, жена ты безмужняя?

На свет ты сквозь слезы лишь глянешь.

Ты больше венка не наденешь девичьего,

На место невесты не сядешь.

Теперь навсегда твоя молодость сломлена,

Она темной ночи тоскливей, —

На этой дороге, в такую метелицу,

Пожалуй, ты будешь счастливей.

Метель, как ребенка, пушистою белою

Пеленкой тебя спеленала,

Внизу постелила и сверху закутала, —

Ты лучших ночлегов не знала.

Не знала, не правда ль? Как сладко сегодня ты

С ребенком уснула, не дышишь.

Спи! Песни, пропетой тебе, моя бедная,

Ты больше теперь не услышишь.

Усни ты, пока еще солнышко красное

Не вышло гулять над землею.

А может, заснешь навсегда, горемычная,

Чтоб век не бороться с судьбою.

Курган

* * *

Вечно не может мучить метелица,

Вечно не может ночь нависать,

Зимнее небо солнцем засветится,

Ветер немеет, туч не видать.

Искрится белое поле холодное,

Бор говорливый тихо стоит.

Дикая песня волчья голодная

Больше над полем уже не гудит.

Радостно всходит утро пригожее,

Светит над белой от снега землей,

Тихо сияют дали погожие,

Будто и не было бури ночной.

Гомон и скрип из деревни доносятся,

Солнышко всех разбудило и тут,

Дым, поднимаясь над крышами, клонится, —

Знак, что под ними люди живут.

Люди проснулись, из хат выбираются,

День коляды они встретить хотят.

Пар изо рта на мороз вырывается,

В инее брови, щеки горят.

Заняты бабы работою важною —

Все сковородники в дело идут;

Ждут и заботы и хлопоты каждую —

Праздник сегодня — блины пекут.

Ганнина мать встала ранью рассветною,

Мужа и дочку ждет на блинки,

Дров принесла она в хату бедную,

Печь затопила — ставит горшки.

В сотый уж раз она, может, с тревогою

В окна смотрела из хаты на двор:

Уж не беда ли случилась дорогою —

Что-то не едет с Ганной Егор.

Утром вчера он в дорогу отправился,

Думал вернуться к ночи домой,

С тощей лошадкой, наверно, намаялся

В поле такой непогожей порой.

Что за причина, что так задержался?

Трудно понять ей, как ни тужи:

Может, в сугробах где заплутался,

Может, заехал к родне в Рубежи.

Скрипнули сани… В окна морозные

Старая смотрит с тревогой на двор,

Смотрит, глаза напрягая слезные,

Видит — в ворота въезжает Егор.

«Где же, где Ганна?» — мать убивается.

«Разве и дома ее еще нет?»

И у обоих сердце сжимается,

И помутился в глазах белый свет.

Ганна в то время другою дорогою

Шла, когда ехал за нею отец.

«Думал, что дома, — сказал он с тревогою. —

«Нет ее. Где ж она, где наконец?»

Ищут напрасно в селе, у околицы,

В церковь идут, чтоб на свечку подать.

Стонет старик, а старуха все молится, —

Ганны не видно, нигде не слыхать.

С тех самых пор, как беда приключилася,

Стало поверье в народе ходить:

Если столбушкой метель закружилася,

Небо бедой начинает грозить,

Поздней порой у леска недалекого

Призрак увидишь — охватит страх,

Выбраться хочет из снега глубокого,

Ищет дорогу с ношей в руках.

Кто ни идет, кто ни едет — пугается,

Встретить такое путник не рад,

Полураздетый призрак шатается,

Косы растрепаны, очи горят.

Вырвана грудь до костей, и ужасная

Рана зияет, страх наводя.

Кровь из нее льется красная-красная,

Руки к груди прижимают дитя.

Жалобно стонет, песню печальную,

Страшную песню слезно поет, —

Слышат такую песню прощальную

В час, когда смерть к изголовью придет.

Песню о тех, что с миром разлучены,

И о потерянном в жизни пути,

Песню о матери бедной, замученной —

Молит ее обогреть, подвезти.

Крестятся люди, каждый пугается.

Страшное место обходит скорей,

Снова виденье в лес удаляется

С песней, с котомкой, с ношей своей.

В памяти это преданье далекое

В селах и ныне еще берегут:

В чаще сосновой яму глубокую

«Ганниным яром» люди зовут.

Эпилог

Скажет мне добрый читатель с досадою:

«Снова ты грустную песню поешь.

Ею ты сердце нам не порадуешь, —

Может, иную нам в дар принесешь?

Чтоб вместо снега над нашею нивою

Видели мы ликованье весны,

Видели Ганну живую, счастливую,

Чтобы ей снились веселые сны».

Знаю, друзья, вы неласково встретили

Полную горечи песню мою,

Вашу недолю беру я в свидетели,

Ею я мысль подтверждаю свою.

Дайте мне лето, где б землю печальную

Буря не била, не гнула людей,

Дайте мне хату, хотя бы случайную,

С вечно живущей радостью в ней.

Ночь опустилась тенями могильными,

Гибнет и старый и малый, — смотри —

Слабые гибнут, обижены сильными,

Стонут, горюют с зари до зари.

Цепи да казни, злоба звериная, —

Кто только в жизни их не терпел, —

А человека, считая скотиною,

И пожалеть никто не хотел.

К вечным страданьям горем приученный

Бедный не видит невзгоды своей,

Если ж порою и плачет, измученный, —

Ты хоть, читатель, его пожалей.

1906

Извечная песняВ 12 картинахПеревод М. Исаковского

Картины

I. Крестины. VII. Покос и жниво.

II. На службе. VIII. Осень.

III. Свадьба. IX. Праздник.

IV. Весна. X. Зима.

V. За сохою. XI. Похороны.

VI. Лето. XII. На кладбище.

I. Крестины

Деревенская бедная хата. Ночь. Все спят. В осиновом корыте, завернутое в холщовые пеленки, лежит дитя. Над ним появляются тени и поют.

Жизнь

Всесильной рукою творенья

Даю ему жизнь и стремленья,

Все земли, леса, и моря,

И душу даю ему я.

В руках своих будет иметь он,

Что водится только на свете;

Всех сильных он будет сильней,

Всех мудрых он будет мудрей.

И реки, и долы, и горы

Внимать ему будут покорно;

Там высушит топи болот,

Там сроет, там насыпь взметнет.

Он вырубит пущи седые,

Распашет поля молодые,

Он выстроит богу чертог,

Себе же — тюрьму и острог.

Так будет он долгие годы

Царем, властелином природы.

И царь этот будет весь век

Названье носить — человек.

Доля

А я ему песню по праву

Спою про богатство и славу,

О радости светлой спою,

О солнце в счастливом краю.

И, песню услышав такую,

Не раз он вздохнет, затоскует,

И, счастья не в силах поймать,

Он будет меня проклинать.

И станет гоняться за мною

Он мыслями, сердцем, душою.

А я пропою, убегу

То ль в поле, то ль в лес, то ль в реку,

И будет он жить и молиться,

Своей незадачей хвалиться,

Покамест не смолкнет навек

Владыка земли — человек.

Беда

Вот тут моя сила и воля —

Ему уж не вырваться боле.

И летом и снежной зимой

Он будет повсюду со мной.

Напрасно меня будет гнать он, —

Я буду с ним в поле и в хате.

И так он сживется со мной,

Что стану его я душой.

Взвалю ему ношу большую,

В лозовые лапти обую.

И жить ему станет невмочь,

И день ему будет как ночь.

Голод и холод

(вместе)

Мы будем ходить за ним вместе,

Бросать его в дрожь и в болезни

И душу и хату трясти,

Извечные сказки плести.

Пусть знает он — силен и молод, —

Как страшен и холод и голод;

И рухнет в могильный песок

От стужи, за черствый кусок.

Хор

Мы, кровь со слезами мешая,

Крестины его совершаем.

Пусть будет ни мал, ни велик,

Пусть носит он имя: Мужик.

Дитя плачет. Тени разбегаются и исчезают.

II. На службе

Помещичье поле. Недалеко лес. День хмурый; моросит дождь. Пасется скотина; возле нее маленький пастушок. Одежда на нем рваная. Босой. В озябших руках он держит трубку из бересты. На дороге, идущей из леса, показывается женщина — мать пастушка.

Пастушок

Я у матери когда-то

  Жил иль нет?

Горе выгнало из хаты

  В белый свет.

Всяк толкает, всяк ругает —

  Свой, не свой.

Ой ты, служба — жизнь лихая!

  Боже мой!

Ой ты, доля, ой вы, слезы,

  Тяжкий труд.

Люди дали до морозов

  Мне приют.

Хлеб несут и смотрят строго, —

  Знай, мол, честь;

Не съедай, мол, слишком много…

  Есть?… Не есть?

Волк завоет за горою

  В тишине…

Ой, ни ласки, ни покоя

  Нету мне.

Мать

(подходя)

Что не весел, мой орленок,

  Мой птенец?

Братья шлют тебе поклоны,

  Шлет отец.

Говори же, сын мой кровный,

  Мой родной, —

Как работа, как здоровье,

  Как с едой?

С чем поутру провожают,

  Что дают?

Может статься, обижают,

  Может, бьют?

Ой, когда ж тот праздник будет,

  Та пора,

Чтоб не шел ты больше в люди

  Со двора?

Пастушок

Как живет за летом лето

  Кровный твой,

Ты спроси у птицы этой

  Полевой.

Разузнай у тучи мглистой,

  Полной слез;

У цветка, у трав душистых

  И у лоз.

И у груши среди поля,

  У ручья:

Им видна моя недоля,

  Жизнь моя.

Мать

Их расспрашивать не надо,

  Сокол мой:

Для меня у них отрады

  Никакой.

Родила тебя, растила,

  Как могла…

Что ж теперь я получила?

  Что нашла?

Пастушок

Что напрасно сокрушаться?

  Что тужить?

Дай мне только сил набраться,

  Будем жить!

Вечереет. Пастушок гонит скотину домой. Мать, всхлипывая, идет за ним.

III. Свадьба

Хата жениха. Много народу. На столе водка и всевозможная еда. За столом сидят на скамейках сват, сватья, молодые, дружки и поезжане. Все — веселые. Музыка, гулянье.

Сват

Вот где, братцы, разгуляться!

Вот потеху развели!

Поднимайся, не стесняйся!

Эй, в присядочку пошли!

Ходят чарки, пышут шкварки, —

Разговоры, шум и крик.

Вот где весело сегодня,

Где беду забыл мужик!

Всюду шумно, всюду людно,

Словно сходка иль кирмаш,

Здесь Марыся, Даминися,

Юрка, Савка и Тамаш.

Пальцы гибки, и на скрипке

Жарит, шпарит наш Авлас.

Бьет проворно и задорно

В звонкий бубен Апанас.

Трилли! Трилли! Вот кадриль вам,

Вот лявониха пошла.

Валят просто, словно с моста,

Ой, веселые дела!

Сватья

Вот забава! Честь и слава

Нашей паре молодой!

И достатком и порядком —

Всем доволен люд честной.

Всюду густо, все-то вкусно,

Хоть ты рот не закрывай.

Сыру, сала — до отвала!

А пирог! А каравай!

Девок наших нету краше —

Как заря у них лицо.

А ребята — тороваты,

Молодцы из молодцов.

Так не ели, так не пели,

Не гуляли так давно.

Ну-ка, спляшем-раздокажем!

Вот веселье! Вот оно!

Молодой

Тем, кто весел, хоть и в горе, —

Наша слава, наша честь!

Чем богаты, тем и рады, —

Будем пить и будем есть!

(Обращаясь к молодой.)

Ты, сестрица, брось журиться,

Прочь печаль свою пошли,

Ешь, лебедка, выпей водки,

Душу песней весели!

Час настанет, гости встанут, —

Всяк пойдет к себе домой.

По-другому, по-иному

Заживем тогда с тобой.

Молодая

Гуляй, милый, сколько силы!

Грусть-тоска моя пройдет,

Слезы брызжут, — я ведь вижу

Дом чужой, чужой народ.

Не родные здесь — чужие

Мать, отец и вся семья.

Что за люди? Что-то будет?

Что-то в жизни встречу я?

Хор

Редки смехи да потехи,

Часто горе входит в дом!

Громче бубен! Всё забудем!

Веселитесь все кругом!

Сват вылезает из-за стола и пляшет лявониху вместе со сватьей; за ним молодая и молодой и все гости.

IV. Весна

Раннее утро. Деревенская хата; вид ее бедный, безрадостный. Через маленькое оконце пробивается бледный свет. Полумрак. Мужик сидит на полатях, свесив ноги, курит трубку и напряженно думает. Входит Весна. На голове у нее венок из подснежников и курослепов, в руках разорванная цепь.

Весна

(задорно, тоненьким голосом)

Как здоров, мужичок?

В гости в дом твой иду.

Живо вилами в бок

Бей нужду и беду!

Хватит зимнего сна!

Выходи из жилья.

Где соха, борона?

Где севалка твоя?

Уж просохли поля,

И луга зеленей.

Призывает земля.

На работу людей.

Слышишь, речки бурлят

И в просторы бегут.

Буйно рощи шумят,

Звонко птицы поют.

Да и солнце, гляди,

Ярко светит с утра.

Так иди же! Иди!

На работу пора!

Мужик

(поминутно вздыхая)

Я готов, я иду,

Ясна пани Весна,

Только нет, на беду,

У меня ни зерна.

Посмотри в закрома:

Все, что Осень дала,

Лиходейка Зима

Без метлы подмела.

Пуст чулан мой и ток,

Сам без хлеба живу:

Ведь последний мешок

Я смолол к рождеству.

И посеял бы я,

Только где ж семена?…

Ой ты, доля моя!

Ой, Весна, ой, Весна!

Весна

Что бормочешь ты там?

Надо в поле идти.

Я совет тебе дам,

Как беду провести.

Пуст и ток и чулан, —

Что же думать-гадать?

Значит, нужно семян

В магазине^{21} достать.

Много ты не проси:

Твой загон не богат;

Пуда три принеси, —

Будет все в аккурат.

Мужик

Мой сердечный поклон

За хороший совет.

Но известен мне он

С незапамятных лет.

Знаю я магазин,

Только с ним каждый год

Результат все один:

Недород, недород.

Весна

Бог с тобой! Я иду,

Чтоб дать Лету наказ.

Знай одно: я в году

Не бываю двух раз.

(Исчезает.)

Мужик слезает с полатей, снимает с колышка хомут и дугу и выходит из хаты. В окошко приветливо светит солнце.

V. За сохою

Поле. Ясное небо. Недалеко, в соседней роще, кукует кукушка. Мужик пашет. Низкорослая и худая лошадь поминутно останавливается. Высоко в небе поют жаворонки. По большаку, приближаясь, идет прохожий.

Пахарь

(шагая за сохой)

Гей же бороздою,

Конь мой черногривый!

Гей же за сохою,

Пахарь несчастливый!

Экое раздолье!

Не окинешь взором.

Вспашем наше поле

Мы с тобою скоро.

Полной горстью смело

Разбросаем зерна,

Чтоб зазеленела

Ширь поляны черной.

И проедут люди,

И пройдут по шляху, —

Всяк дивиться будет,

Что тут сделал пахарь.

Гей же бороздою,

Конь мой черногривый!

Гей же за сохою,

Пахарь несчастливый!

Прохожий

(приближаясь)

С верой в дни иные,

С песнею весенней

Всяк поля родные

Вспашет и засеет!

Дождь ли поливает,

Буря ль плачет, воет,

Не переставая,

Птицы гнезда строят.

Никогда не знает

Труженик заране,

Чем земля отплатит

За его старанье.

С песнею весенней,

С верой в дни иные

Вспашет и засеет

Полосы родные.

Пахарь

(как бы про себя)

Лемехи — тупые,

Конь идти не хочет.

Руки — как чужие,

Пыль забила очи.

Боль в спине, ломота —

Сила, знать, пропала.

И с обедом что-то

Женка запоздала.

Стой же, стой, лошадка!

Покурю я малость.

Может, легче станет,

Как пройдет усталость.

Прохожий

(проходя мимо, кланяется)

Помоги вам боже

Силою своею!

Вспахано пригоже,

Осталось посеять.

Знать, живешь счастливо:

Хата есть и поле…

Где ж мой дом? Где нива?

Доля ж моя, доля!

(Идет дальше.)

Пахарь

Он идет и плачет,

Я порою — тоже…

Где же, где удача?

Где она, прохожий?

(Распрягает коня.)

Жена приносит обед.

VI. Лето

Поле. Вдали, по краям его, чернеют леса. На меже под дикой грушей сидит, задумавшись, мужик; напротив него Весна, а вдали — большак и помещичья усадьба, окруженная садами. Налево — залитый паводком сенокос; направо — засеянные полоски; яровые посевы покрывает сурепка; озимые, побитые градом, также наполовину с сорными травами. На небе с востока поднимается туча, слышен гром. К мужику подходит Лето, неся в одной руке серп, а в другой косу.

Лето

Что задумался так, мужичок?

Погляди хоть чуть-чуть веселей!

Вот коса, молоток и брусок,

Вот и серп для хозяйки твоей.

Травы выросли — нечего ждать!

И хлеба созревают как раз.

Ты косить собирайся и жать, —

День петров не напрасно у нас.

Час настал — не валяться в избе…

И коль вздумаешь силы жалеть,

Всё зимою припомнят тебе

И сарай запустевший, и клеть;

И припомнит голодный твой скот,

И семья не забудет твоя.

И пурга зашумит, запоет,

Хоть умри: ни пути, ни житья!

На! Бери, что тебе я даю,

И скорей на работу иди.

Собирай в поле жатву свою,

Тяжкий труд до конца доводи.

Мужик

(растерянно озираясь)

Что? Куда ты велишь мне идти,

Лето ясное, жать и косить?

Речь такую нетрудно вести,

А попробуй взаправду пожить!

Свой лужок я подчистил весной;

Сеял — брал семена под заклад;

Ныне ж, глянь! Луг мой залит водой,

А колосья — пустые торчат.

Ел, не ел я, одет, не одет,

Делал все, как у добрых людей;

Знает силу мою белый свет,

Только кто ж я на ниве своей?

Не поднимется с горя рука,

Опостылело это житье.

Эх ты, доля, — беда мужика!

Ой ты, ясное Лето мое!

Лето

И не стыдно ль тебе, — что ни год, —

Хоть и крепок, как дуб вековой,

Говорить про нужду, недород

И клониться увядшей травой?

Стоном ты не прогонишь беду,

Слез твоих не боится нужда,

Счастье ходит однажды в году

По полям, да и то не всегда.

Так не жди ж, не сиди, не зевай,

Не дремли, как под лавкой топор.

Поскорее свой хлеб убирай

И — в поденщики к пану на двор.

Мужик

Панский двор мне известен давно,

Там всю жизнь я работал не впрок,

И всегда выходило одно,

Что пуста моя хата и ток.

Вышибала мне барщина дух,

Думал: воля даст счастье и хлеб.

Вышла воля. А глянешь вокруг —

Как и прежде, я беден и слеп.

Лето

Ну, поехал же, братец ты мой…

Видно, толку не будет у нас.

На-ка серп со стальною косой!

Иду Осени дать я наказ.

(Бросает косу и серп под ноги мужику и уходит.)

Мужик точит косу, пробует ее на меже и, миновав деревню, идет на панский двор. Буря поднимается не на шутку. Сверкает молния, все сильней и сильней гремит гром. Полил дождь, посыпался град.

VII. Покос и жниво

Луг и поле, рядом груша. Жара стоит невыносимая. Расстегнув ворот, мужик косит. Жена, в одной рубашке, жнет. Возле нее на козлах, завешанных холстиной, висит в люльке ребенок; двое других ползают вслед за матерью.

Мужик

(обтирая пот руками)

Эх, работушка

Неизбытная!

Эх, коса моя,

Потом мытая!

А когда ж с тобой,

Да с блестящею,

Жизнь пойдем искать

Настоящую!

Век звенит коса

Закаленная,

Век течет слеза,

Да соленая.

Где-то вихрь гудит,

Лес качается,

Там поет косарь,

Потешается.

Здесь же — долюшка

Неизбытная.

Эх, коса, коса,

Потом мытая!

Жена

(перевязывает ногу, пораненную жнивьем)

Не пали огнем,

Красно солнышко,

Не коли мне ног

Ты, соломушка!

Трудно спину гнуть

Утомленную,

Трудно ниву жать

Поврежденную.

Тучным колосом

Не похвалишься,

Только потом вся

Обливаешься.

Бог везде гостил

С доброй ласкою,

Только, знать, забыл

Рожь крестьянскую.

Мужик

Уж рука моя

Утомилася

И коса моя

Затупилася.

Отобью ее

Молотком стальным,

Наточу ее

Оселком своим;

Снова в ход пущу!

С песней слезною!

Вновь пусть видит свет

Силу грозную!

Жена

(вытаскивая занозу из пальца)

Плачет дитятко,

Надрывается,

Посмотрю пойду,

Как там мается.

Надо полосу

Поскорей убрать:

За нее уже

Звали к пану жать.

Мужик и жена

(вместе)

Ох, житье, житье,

Жизнь голодная!

Ох, не лучше ли

Преисподняя?

Мужик садится отбивать косу. Жена идет к козлам и кормит грудью ребенка.

VIII. Осень

Предутренняя мгла. Ток. На стене чадит маленькая лампочка. Мужик молотит. Цеп гудит. Ему глухо подвывает ветер. Дверь открывается, входит Осень. В одной руке держит пучок сухих трав, в другой — пустой мешок.

Осень

Я повсюду ходила,

Я повсюду была.

Что земля уродила,

Счет всему я вела.

И к тебе добралась я

Посмотреть и узнать,

Как ты жил, как старался,

Что видать, что слыхать.

Весна, Лето бродили,

Гостевали в селе.

Хорошо ли растили

Урожай на земле?

Чем меня повстречаешь

Ты в родимом краю?

Что, скажи, получаешь

За работу свою?

Много ль собрано жита?

Хороши ли корма?

Ведь у пана набиты

До краев закрома.

Мужик

Осень, ясная пани,

Я не вру тебе, знай:

Хлеба мне недостанет,

Как угодно считай.

Наши песни знакомы —

Горевать да тужить:

Две копенки соломы,

Гречки с возик лежит;

Сена самая малость,

Да еще ячменя…

Вот и все, что досталось,

Все, что есть у меня.

Думай так или этак,

А расход-то велик

Сам, да семеро деток,

Да жена, да старик.

Осень

И правдиво и честно

Говоришь ты со мной.

Но тебе ведь известно

Это все не впервой.

Знать, такая дорога —

Все терпеть до конца.

Что ж, прикупишь немного

Для скотины сенца.

Купишь хлеба с мякиной,

Да гороху возьмешь,

Да картошки осьмину —

Как-нибудь проживешь!

Мужик

Да, совет твой хороший:

Докупать, покупать…

Только где ж мои гроши,

Где прикажешь их взять?

Все, что раньше собрал я,

На посев положил.

Летом штраф за потраву

Не однажды платил.

Осень

Беден ты, погляжу я,

Отчего — не пойму…

Будь здоров! Ухожу я,

Чтобы встретить Зиму.

(Уходит.)

На дворе все сильней завывает ветер. Капли холодного дождя хлещут по гнилым стенам. Мужик набирает вязку соломы и несет скоту. Дверь со скрипом закрывается.

IX. Праздник

Хата — та же, что и весной. На столе — стопка гречневых блинов. На полатях лежат двое больных детей, остальные, босые, в одних рубашонках, ползают вслед за матерью по хате. На печи кашляет старый отец. Мужик сидит на лавке и бормочет себе под нос.

Мужик

Ну, бедняга, ну, несчастный,

  Нечего крушиться!

Что прошло, то — дело ясно —

  Вновь не возвратится.

Спину гнул весной и летом,

  Аж только держися!

Отдохни теперь за это

  Да повеселися!

Женка что-то все болеет,

  Захворали дети…

Выпей чарку! Веселее

  Будет жить на свете.

Юрку надо было в школу, —

  Только что ж стараться? —

Как и ты, он будет голым,

  Лучше так остаться.

Башмачки бы нужно Насте,

  Сымону шубенку.

Ох ты, горе! Ох, несчастье!..

  Не пора ль в казенку!?

Жена

Что бормочешь там, проклятый,

  Что скребешь за ухом?

Вишь, какой ты стал богатый,

  Вишь, нашелся ухарь!

Прогуляться… до казенки…

  Вот так молодчина!

А во что обуться женке?

  Где дрова, лучина?

Нужно новое корыто

  И кафтан для Зоей;

Просит фельдшера Никита, —

  Плохо ведь пришлося.

Пить и бражничать, бездельник,

  Нам с тобой некстати:

Не до песен и веселья,

  Если горе в хате!

Староста

(входит подвыпивший; он немного смешон в своей важности и строгости)

Вот и я к тебе добрался…

  Наступили сроки:

Ты бы, братец, рассчитался,

  Заплатил оброки.

За тобой и поземельный,

  За тобой и пени,

Был приказ, чтоб в срок недельный

  Выколотить деньги.

Надоело мне с тобою,

  Дорогой, возиться,

Ты с коровкой и с избою

  Можешь распроститься.

Магазинщик

(входит; он также подвыпил)

Мир и счастье вам, соседи!

Наш почет и дружба!..

Уж Зима к нам в гости едет, —

Рассчитаться б нужно.

За ячмень, что брал весною,

За три меры жита…

Отсыпай своей рукою.

Вот и будем квиты!

Мужик

Что же это? Что же это?

Долго ли так будет!

Никакого нет просвета…

Ну житье, ну люди!

(Хватает шапку и выбегает вон из хаты.)

Жена платком утирает слезы. Староста и магазинщик выходят.

X. Зима

Лес. Деревья покрыты инеем. Мужик в залатанном кожухе и в войлочной шапке стоит по колено в снегу и рубит сосну. Издали приближается Зима. У нее в одной руке кувалда и молот, в другой — связка железных цепей. Когда она идет, молот ударяет по кувалде, и цепи звенят.

Зима

Как жил ты, как ты маешься?

Чем счастье отозвалося?

Повсюду я шатаюся,

Вот и к тебе добралася.

Звеня, гремя оковами,

Пришла к тебе — всесильная;

Припомнив жизнь суровую,

Пришла к тебе — могильная.

Над полем, над дубравами

Я панной разгостилася.

Мои снега — как саваны,

В мой лед река укрылася.

Шумливая, упрямая,

Гуляю я со стужами.

Смеюся над слезами я —

И все осилю, дюжая.

Взгляни глазами смелыми,

Оставь мечту унылую!

Сильней ты снега целого, —

Померяемся ж силою!

Мужик

Ой, Зимка, пани ясная!

Пусть верится, не верится,

Но речь твоя напрасная:

Не мне с тобою меряться.

Мы с силою разлучены,

Она из сердца вынута.

И я — нуждой замученный

И радостью покинутый.

Не мучь невиноватого,

Не бей меня, убитого,

Иди в дворцы богатые,

Под шубы, мехом крытые.

Семья моя голодная,

И хата моя валится.

Иди ж, Зима негодная, —

Не мне с тобою справиться.

Зима

Держи ответ свой иначе!

Не верю лживой повести,

Что ты слезами вынянчен,

Что ты родился в горести.

Зачем же сосны гордые

Твоей пилой загублены?

Кому дрова отборные

Твоей рукой нарублены?

Из той сосны крестьянская

Твоя изба ведь сделана?

В твоей печи ведь ласково

Горит береза белая?

Мужик

Весною в дни веселые

Деревья те высокие

Плывут водою полою,

Плывут в края далекие.

Широкими дорогами

Дрова те в город тянутся,

За нашими порогами —

Поленца не останется.

Зима

Перед тобою стелется

Вся жизнь-тоска проклятая…

Пошлю-ка я метелицу,

Она с бедой рассватает.

(Уходит.)

Начинается метель. Темнеет. Подрубленная сосна с треском и стуком падает и убивает мужика. Стая голодных волков приближается к бедняге. Лес стонет.

XI. Похороны

Хата. Напротив дверей в гробу лежит мужик. Столяр разбирает полати и из снятых досок делает крышку для гроба. За столом причитают соседи. Жена голосит и приговаривает. Дети всхлипывают. Старик, кряхтя, слезает с печи. Шумит метель. В трубе завывает ветер.

Жена

Ох, мой ты голубочек!

Навек закрыл ты очи.

Лежишь, не встанешь боле…

О, доля ж моя, доля!

Без времени могила

Житье твое сгубила.

В несчастную годину

Сироток ты покинул.

Покинул малых деток,

Голодных и раздетых.

Дров нету ни полена,

И нет в сарае сена.

Как жил ты с нами, милый,

То все иначе было:

И в поле ты… и в люди…

Что ж нынче с нами будет?

Зачем на свет родиться,

Коль надо с ним проститься,

Семью в беде оставить

И по миру отправить?

Отец

(утирая набежавшие слезы)

Смерть не берет седого,

Взяла вот молодого,

Раскрылась домовина

Не для отца — для сына.

Мне нету места в хате:

Работать сил не хватит.

При чьей тут жить опеке

Несчастному калеке?

Возьму с собою внука —

Тут не нужна наука;

Пойдем мы с ним по хатам —

И к бедным и к богатым.

Скорей, старик, сбирайся,

В лохмотья одевайся,

Иди, больной, голодный,

На ветер на холодный!

(Вытаскивает из-за печи лохмотья и лапти.)

Столяр

(кончив крышку для гроба)

Вот и готово дело,

И крышка подоспела.

Давайте же достойно

Простимся мы с покойным.

Простимся с ним навечно

Душевно и сердечно!

Жена, отец и детки,

Соседи и соседки!

Был неплохим соседом,

Шел прадедовским следом,

Людей он не обидел,

Но сам обиду видел.

Младший сын

(целует у покойника руку и, обращаясь к матери, спрашивает)

Зачем его, скажи мне,

В тот ящик положили?

Он весь холодный, синий,

Рукой и то не двинет.

Старший сын

Ты ничего не знаешь:

Он умер, понимаешь?

Душа его из тела

На небо улетела.

Дети отходят от гроба. Подходят прощаться другие. Столяр накладывает на гроб крышку. Соседи берут гроб на плечи и выносят из хаты.

Хор

Дай, боже справедливый,

Рай светлый и счастливый

Всем бедным, подневольным,

Забитым и бездольным.

Жена и дети голосят. Старик отец с нищенской сумой берет внука за руку, и все выходят из хаты. Хата остается пустой. Слышен звон. Воют собаки.

XII. На кладбище

Темная ночь. Кладбище. Летают совы и летучие мыши. На упавшем кресте — тень мужика.

Тень мужика

Зачем на могиле размыла

  Песчаную насыпь вода?

Зачем эта темная сила

  Слетается ночью сюда?

Прочь, гадины, жабы и слизни!

  Все сгиньте в пучине на дне!

Явитесь, видения жизни

  И добрые духи, ко мне!

Мне спать под землей надоело,

  Мне хочется знать до конца:

Что слышно на свете на белом?

  Как дети живут без отца?

Хватает ли на зиму хлеба?

  Богато ли родит земля?

Иль, может быть, милости неба

  Не знают, как некогда я.

Свободны иль, может, как мухи,

  Попалися в сеть паука?

Про все говорите мне, духи,

  Что сделано для мужика.

Слетаются те же тени, что и на крестинах. Они вертятся возле тени мужика и попеременно поют.

Беда

Тебе мы с большою охотой

  Расскажем, как люди живут.

Не отперты к счастью ворота,

  И слезы обильней текут.

Голод

Поля, как и раньше, пустые,

  И голодно в каждой избе.

И по небу тучи густые

  Плывут, как тогда, при тебе.

Холод

По всем городам и по селам

  Проклятья, да скрежет, да стон.

Ни смеха, ни песен веселых,

  А только кладбищенский звон.

(Хором.)

Завалены тропы к просвету

  Гробами, крестами могил.

А брат твой, мужик безответный,

  Живет без надежды и сил.

Доля

Ты хочешь услышать, как видно,

  О жизни своих сыновей?

Живут они все незавидно,

  И каждый с невзгодой своей.

Твой старший за сошкою ходит,

  Порой веселится в корчме.

Второго чужбина изводит,

  А третий томится в тюрьме.

Четвертый замучен, засечен

  За горькую правду свою.

Машиной меньшой искалечен

  И нищенством кормит семью.

Жизнь

Узнал, как живется на свете?

  О детях услышал своих?

Я ловко расставила сети:

  Попробуй распутай-ка их!

Я силам безжалостным в руки

  Проклятое зелье дала:

Пусть сеют страданья и муки,

  Пусть гибнут от горя и зла!

Тень мужика

Не радостно слушать, не мило

  С земли моей этот привет.

Раскройся же снова, могила, —

  Страшней тебя люди и свет!

Могила раскрывается. Где-то запел петух. Тени исчезают. Никнет тень мужика. Слышны крики зайцев и сов. В воздухе свистят крылья летучих мышей и ночных птиц.

1908

Бондаровна

КурганПеревод Н. Брауна

^{22}

1

Меж болот-пустырей белорусской земли,

На прибрежье реки быстротечной,

Дремлет памятник дней, что ушли-утекли,

Обомшелый курган вековечный.

Ветви дуб распустил коренастый над ним,

В грудь сухие впилися бурьяны,

Дикий ветер над ним стонет вздохом глухим,

О минувшем грустит неустанно.

В день Купалы там пташка садится, поет,

А в филипповки^{23} волк завывает,

Солнце в полдень там косы свои расплетет,

Ночью ясные звезды сверкают.

Тучи в небе прошли, может, тысячу раз,

Били грозы от края до края, —

Он, как память людская, стоит напоказ…

Только ходит легенда такая.

2

На горе на крутой, над обвитой рекой,

Лет назад тому сотня иль боле

Белый замок стоял неприступной стеной —

Грозно, хмуро глядел на раздолье.

А в ногах у него расстилался простор

Сосен стройных и пахоты черной,

Деревушек и хат обомшелых узор,

Где рабы властелину покорны.

Князь-владелец известен был свету всему,

Неприступный, как замок нагорный,

Кто хотел не хотел — бил поклоны ему,

Спуску он не давал непокорным.

Над людьми издевался с дружиной своей:

Стражи князя — и дома и в поле;

Гнев копился в сердцах угнетенных людей

И проклятия горькой недоле.

3

В замке княжеском свадьба однажды была:

Замуж дочку-княжну выдавали,

Вин заморских река, разливаясь, текла,

Звуки музыки даль оглашали.

И немало на свадебный пир, как на сход,

Собралось богачей с полумира,

Все в роскошных одеждах, — дивился народ,

Он не помнил подобного пира.

День-другой уже в замке гульба эта шла,

Громко гусли и чарки звенели;

Что ни день, то потеха иная была,

У гостей было все, что хотели.

Третий день наступил — князь придумал одну

Для дружины потеху-забаву:

Приказал он позвать гусляра-старину,

Гусляра с его громкою славой.

4

Знал окрестный народ гусляра-звонаря,

Песня-дума за сердце хватала,

И о песне о той старика дударя

Сказок дивных сложилось немало.

Говорят — только к гуслям притронется он

С неотступною вольною песней, —

Сон слетает с ресниц, затихает и стон,

Не шумят тополя и черешни

…

Пуща-лес не шумит, белка, лось не бежит,

Соловей-пташка вдруг затихает,

И река меж кустов, как всегда, не бурлит,

Плавники свои рыба скрывает.

Притаятся русалки и леший седой,

Чибис «пить» не кричит, замолкает,

И под звоны гусляровой песни живой

Для всех папоротник расцветает.

5

Из деревни глухой гусляра привели

Слуги княжьи в тот замок богатый,

На крыльце посадили меж кленов и лип,

На кирпичном пороге магната.

Домотканая свитка — наряд на плечах,

Борода, словно снег, вся седая,

Полыхает огонь в его грустных очах,

На коленях легли гусли-баи.

Вот он пальцами водит по звонким струнам,

Петь готовится, строй проверяет,

Бьется отзвук от струн по холодным стенам

И под сводом, дрожа, замирает.

Вот настроил и к струнам, склоняясь, приник,

Не взглянув на пирушку ни разу,

Белый, белый, как лунь, и печальный старик:

Ожидает от князя приказа.

6

«Что ж молчишь ты, гусляр, нив, лесов песнобай,

Славой хат моих подданных славный?

Спой нам песню свою да на гуслях сыграй —

И с тобой расплачусь я исправно.

Запоешь по душе, на утеху гостям,

Гусли полные дам я дукатов^{24};

Если ж песня твоя не понравится нам, —

То пеньковую примешь ты плату.

Знаешь славу мою, знаешь силу мою…»

«Нет людей, что тебя бы не знали.

И о том, что я знаю, тебе я спою…»

«Ну, старик, начинать не пора ли!»

Не ответил ни слова тут князю гусляр,

Лишь нахмурил он брови седые,

Раздается под сводами первый удар,

И заплакали струны живые.

7

«Гей ты, князь! Ты прославлен на весь белый свет!

Не такую задумал ты думу, —

Гусляра не подкупят ни золота цвет,

Ни пиров твоих пьяные шумы.

Не продам свою душу за золото я,

И не правит закон гуслярами:

Перед небом ответ держит песня моя,

Рядом с звездами, с солнцем, с орлами.

Лишь поля да леса могут ей приказать,

Правят только они гуслярами,

Волен, князь, заковать, волен голову снять —

Только дум не скуешь ты цепями.

Славен-грозен и ты, и твой замок-острог,

Льдом от стен его каменных веет,

Твое сердце — как этот кирпичный порог,

И душа, словно склеп, холодеет.

8

Посмотри, властелин, ты на поле свое:

За сохою там пахарь плетется,

А слыхал ли ты, князь, о чем пахарь поет,

Знаешь, как этим людям живется?

Ты в подвалы свои загляни лучше, князь,

Что под замком ты сам понастроил:

Братья корчатся в муках там, брошены в грязь,

Черви точат их тело живое.

Разве золото все, что ты хочешь, затмит?

Приглядись-ка: всего не затмило, —

Кровь на золоте этом людская горит,

И твоя не сотрет ее сила.

Ты усыпал брильянтами бархат и шелк —

Это сталь кандалов заблестела,

Это висельных петель развитый шнурок,

Это рук твоих черное дело.

9

На столе твоем яства, а что под столом?

Кости умерших в тяжкой неволе.

Утешаешься белым и красным вином —

Это слезы сиротской недоли.

Замок выстроил ты, и глазам твоим мил

Стен его отшлифованный камень —

Это памятки-плиты безвестных могил,

В них — сердец каменеющих пламень.

Любо слушать тебе этой музыки звон:

Ты находишь в ней, князь, наслажденье,

Но ведь в музыке этой проклятия стон

И тебе, и твоим поколеньям.

Побледнел и дрожишь ты, владыка земной,

И вся дворня твоя онемела…

Что ж, настала пора расплатиться со мной!

Ты прости, если спел неумело!»

10

Князь стоит, князь молчит, злоба бьет из очей,

Звуки стихли, ни шуток, ни смеха…

Думал князь, размышлял, стукнул саблей своей,

Только лязгом откликнулось эхо.

«Эй ты, солнцу родня, не затем тебя звал

Я на свадьбу из милости княжьей.

Ты безумный, старик! Кто тебя где скрывал?

Ты, знать, выродок голи сермяжной.

Как осмелился ты против князя восстать

И вызванивать трели пустые?

Что ж, немалою платой сумею воздать

Я за дерзкие речи такие.

Платой княжеской я расплачусь с храбрецом,

Ты не хочешь дукатов — не надо!

Старика вместе с гуслями — в землю живьем,

Пусть он панскую знает награду!»

11

И схватили тогда гусляра-старика,

Вместе с гуслями звонкими взяли

И на берег крутой, где шумела река,

На погибель седого пригнали.

В три сажени тут вырыли ров шириной,

Старика-гусляра в нем зарыли

И насыпали холм трехсаженный крутой,

Кол высокий осиновый вбили.

Не тесали и гроба ему столяры,

И ничьи не заплакали очи,

Смолкли гусли, замолк и гусляр — до поры:

Все затихло, как позднею ночью.

Только княжеский замок гудел, не молчал:

Гости музыке в такт хохотали,

Князь вина не одну уже бочку кончал,

Шумно, весело свадьбу играли.

12

За годами года потекли чередой…

На песчаном холме гусляровом

Распустилась полынь, вырос дуб молодой,

Зашумел непонятным он словом.

Может, сотня прошла, может, более лет,

Но хранится преданье в народе,

Будто в год один раз ночью с гуслями дед,

Бел как снег, из кургана выходит.

Гусли ладит свои, струны звонко звенят,

Он играет рукой онемелой

И все что-то поет, чего нам не понять,

И на месяц глядит он на белый.

Говорят, кто поймет, что звучит в песне той,

Горя горького как не бывало.

Можно верить всему, только слушай душой…,

У курганов преданий немало.

1910

Бондаровна(По народной песне)Перевод А. Прокофьева

^{25}

I

То не буря лес колышет,

То не волки воют,

Не разбойники проходят

Буйною толпою, —

На Украйне пан Потоцкий,

Из Канева родом,

С бандою своей лютует

Над бедным народом.

Где попало он пирует,

Пьет и угощает

И ни старым и ни малым

Шуток не прощает.

Если же краса девичья

Пану попадется,

Обесславит, обесчестит,

Вдоволь насмеется.

Стоном стонет Украина,

Пана проклинает,

Но Потоцкого богатство

От беды спасает.

По сегодня у людей он

Проклят при вспомине

На родной на Беларуси

И на Украине.

В селах как его прокляли,

Так и проклинают,

И его в палатах панских

Только вспоминают.

О пригожей Бондаровне

И о пане этом

Песня с той поры далекой

Разнеслась по свету.

II

Жил в то время в Берестечке

Славный Бондаренко.

У него дочь Бондаровна.

Поглядеть — паненка.

Красоты такой на свете

Не было, не будет:

О ней люди говорили,

Словно бы о чуде.

Как малина ее губы,

А лицо — лилея,

Словно звезды ее очи,

Взглянет — свет милее.

С плеч спадают ее косы,

Золотые косы,

И искрятся, как на солнце

Алмазные росы.

Всем взяла: красивым станом

И высоким ростом,

В люди выйдет — загляденье,

Королевна просто!

Вот в корчме она сегодня,

Сердцу лишь послушна,

Шутки шутит с казаками,

Вся, как тень, воздушна.

В пляску первою выходит,

Хороша, нарядна,

Всех собою удивляет,

Как заря — отрадна.

Ой, красуйся, Бондаровна,

От зорьки до зорьки!

Тебя враг подстерегает,

Будет тебе горько.

III

Той порою в Берестечко

К дружине казачьей

Прикатил сам пан Потоцкий

С бандою пропащей.

Как прослышал, что в корчме той

Звон звенит чудесный,

Он пошел туда с недоброй

Славою бесчестной.

Он пирует с казаками,

Льется мед рекою,

К молодицам и девчатам

Липнет пан смолою.

Пуще всех он к Бондаровне

Пристает, — всем видно,

Целовать, обнять он хочет,

А девчине стыдно.

Осторожно, пан каневский!

Будет плохо, будет,

Не забудь, имеют совесть

И простые люди!

Не дадут они в обиду

Славу и свободу,

Хоть ты сильный, и богатый,

И панского роду.

Ой, порой народ умеет

За себя вступиться,

Осветить пожаром землю,

Местью насладиться.

Пристает пан к Бондаровне,

Не дает покоя, —

Бьет она его при людях

По лицу рукою.

IV

Страшно-страшно дым пожара

Заклубился ночью.

А страшней того у пана

Задымились очи.

Яро машет кулаками,

Угрожает люто:

«Вся родня ее в ответе

С этой вот минуты!»

«Ты угрозами, вельможный,

Не грози своими!» —

Старики так отвечали,

Молодежь — за ними.

Выбегает пан Потоцкий

Звать свою дружину,

И жалеют люди, учат

Бедную девчину:

«Убегай, пока есть время,

Дочка молодая,

Не настал пока день ясный,

Сил пока хватает!

Не помилует пан лютый

Красоты девичьей,

Не щадить ее вовеки —

Вот его обычай».

Бежит в поле Бондаровна

Прочь из теплой хаты,

Обнимала ее ночка,

А ветер крылатый

Расплетал льняные косы,

Ласкал ее груди;

Он жалел девчину больше,

Чем иные люди.

V

Убегала Бондаровна

Как можно скорее,

Трое кинулись в погоню

Гайдуков за нею.

Пробежала так два поля,

Вот уже и третье,

Только силы не хватает

Дальше так лететь ей.

Ой, голубка Бондаровна,

Отдохни, коль можешь,

За себя здесь помолись ты,

За Украйну тоже!

На сырой приляг землице,

Стан накрой косою,

Пусть тебе девичье сердце

Даст хоть миг покою.

Думай думки, что же делать

В злой беде нежданной,

Когда слуги пана схватят

И притащат к пану!

Но недолгий отдых выпал

Милой Бондаровне, —

Налетела, отыскала

Дикая погоня.

С диким смехом ухватились

За косы и руки,

Потащили к лиходею

На позор и муки.

Ночка темная глядела

И темнее стала,

Одна звездочка мерцала,

Да и та пропала.

VI

Кто спасти голубку сможет,

Смерть уйти заставит,

Коль голубку схватит коршун

И к земле придавит?

Вырвет сердце у несчастной,

Насладится стоном,

И останутся лишь кости

На земельке сонной.

И останется лишь память

В стае сизокрылой

О лихой беде кровавой,

О голубке милой.

Притащили Бондаровну

К пану во светлицу,

Как преступницу какую

Или чаровницу.

Наряд девичий изорван,

В беспорядке косы,

И в глазах искрятся слезы,

Словно летом росы.

Слезы то ли от обиды,

То ль от страшной злости,

Что ее к лихому пану

Притащили в гости.

И стоит она пред паном,

Словно та калинка,

Что в лугу за речкой ветер

Гнет, как сиротинку.

Думы в голове теснятся

И не затихают,

И она в глаза пустые

Смотрит, не мигая.

VII

Посадил пан Бондаровну

В красный угол хаты,

Как в чести невесту, в славе

На свадьбе богатой.

Ставит пан на стол дубовый

Вино дорогое,

Стол от яств обильных гнется,

Льется мед рекою.

Музыкантов пан вельможный

В хату призывает,

По всему видать, пирушка

Предстоит большая.

Не прельщает Бондаровну

Панская потеха.

Панской милости не верит

И не верит смеху.

Она свесила головку,

Руки заломила,

Пан из горницы выходит —

Здесь ему не мило.

Тотчас он ружье приносит,

Пулей заряжает

И последний Бондаровне

Выбор дать решает:

«Ну, что хочешь себе выбрать,

Пышная паненка:

То ль беседовать со мною

Вот у этой стенки,

Коротать со мною ночки,

Пить, гулять в светлице, —

То ль навеки кости парить

Во сырой землице?»

VIII

Закипело местью сердце,

И глаза зажглися,

Нахмурились черны брови

И совсем сошлися.

Не такую, пан вельможный,

Видишь пред собою,

Что захочет честь и славу

Продавать с тобою.

Свое золото, палаты

Оставь, пан, себе ты,

Сам вино пей дорогое,

В бархат разодетый.

Пей, гуляй с родней своею,

Пока ваша сила, —

Чем с тобою обручаться,

Лучше лечь в могилу.

Честь девичья неподкупна,

Совесть непродажна,

Не боится Бондаровна

Лютой смерти даже.

Перед паном тем каневским

Девчина стояла

И в глаза глядела смело,

Смело отвечала:

«Ты силен своим богатством,

Знатностью своею,

За мной правда и народ мой,

Я тебя сильнее!

Чем с тобою дни и ночи

Коротать в светлице,

Лучше вечно кости парить

Во сырой землице!»

IX

Тут как выстрелил пан лютый

В смелую девчинку,

И упала Бондаровна

Скошенной травинкой.

Захлебнулась кровью алой,

Сердце обомлело,

Не травинкой повалилась,

А березкой белой.

Золотые ее косы

Расплелися ровно,

Легли прядями льняными

Возле Бондаровны.

Лишь глаза одной обидой

Наполнены были,

Как бы всех спросить хотели:

«За что погубили!»

Видно, в сердце та обида

К лиходею входит —

Пан Потоцкий туча тучей,

Места не находит.

Проклинает сам себя он

И такую ночку.

Зовет мать, отца убитой,

Чтобы взяли дочку.

Пришел старый Бондаренко,

А с ним Бондариха,

И над дочкой причитали,

Причитали тихо.

Ой, они ломали руки

Над своей родною:

«Полегла ты, наша дочка,

За всех головою!»

X

Взяли мать с отцом скорее

Доченьку родную,

Несли тихо, осторожно,

О судьбе горюя.

Как шли с нею — кровь из раны

Каплями упала

И по всей тропе-дорожке,

Как роса, сверкала.

Внесли в хату Бондаровну,

И в светлице новой,

Как цветок, легла девчина

На скамье дубовой.

Наряжали, как невесту,

Ее, молодую,

Ленты алые вплетали

В косу золотую.

Позлащенные на пальцы

Кольца надевали,

В туфельки из белой замши

Ножки обували.

Из зеленой руты-мяты

Ей веночек свили,

Как короной королевне

Голову накрыли.

Из тесовых досок белых

Сбили домовину,

В нее, плача, положили

Бедную девчину.

Спит сном вечным Бондаровна,

И, ее жалея,

Вечную поют ей память

Старики над нею.

XI

Неспокоен пан Потоцкий:

В голову запало,

Что девчина молодая

Попусту пропала.

Хочет грех свой он загладить

И вину убавить,

Бондаровну хоть посмертно

Думает прославить.

Спесью панскою гонимый,

Он приходит в хату,

Он приказывает шелком

Гроб обить дощатый;

Шелка, золота, атласа

Тратить не жалея,

И чтоб кисти золотые

Путь мели за нею.

Обложить велел могилу

Каменной стеною,

Чтоб вовеки не размыло

Никакой водою.

Приказал он путь к могиле

Выстелить коврами,

Приказал тот путь усыпать

Белыми цветами.

Как из хаты Бондаровну

Провожать все стали,

Приказал он, чтоб печально

Трубы заиграли.

Как в могилу Бондаровну

Люди опускали,

То еще, еще печальней

Трубы заиграли.

XII

Закопали Бондаровну

В венке и вуали,

Только думок украинцев,

Нет, не закопали!

Пусть народ терпеть умеет,

Но и мстить умеет

Тем обидчикам смертельным,

Тем, кто зло посеет.

Весть о смерти Бондаровны

Разлилась, как море,

Зашумела Украина, —

Горе панам, горе!

Бондаренко созывает

Вольницу казачью,

За смертельную обиду

Пусть паны поплачут!

Всюду панские усадьбы

Охвачены дымом,

Полилася кровь рекою

По лугам и нивам.

Не удержит месть казачью

Панская Варшава, —

Много казаки терпели,

Бой идет кровавый.

Сколько крови пролилось тут,

Говорить не смею,

Написать тогда мне кровью

Надобно своею.

Про недолю ж Бондаровны

И про ту годину

Только сказки нам остались,

Песни да былины.

1913

Она и яПеревод В. Рождественского

1. Встреча

Я с нею повстречался на раздолье…

Она не ведала, куда идти,

Не знал и я — в лесу наш путь иль в поле,

И многие предстали мне пути.

Как путники, блуждающие ночью,

Стояли мы под трудной ношей дум,

Один другому вглядываясь в очи,

В лесной неясный вслушиваясь шум.

Стояли мы. Невиданные дива,

Окутывая нас крылом своим,

Шептали мне: «Всегда будь с ней счастливым!»

Шептали ей: «Пусть будет он твоим!»

И руки нам сплели они навеки,

Благословенье дали нам свое.

Чтоб шли мы в мир чрез горы, долы, реки

И пополам делили бы житье.

Нам брачный гимн запели на прощанье,

Зарок нам положили не простой —

Над ней, невестой в белом одеянье,

И надо мной, укрытым темнотой:

«Пускай не победят вас силы злые,

Пусть ваши души не узнают ран,

Пусть ветры не согнут вас грозовые,

Могильный пусть не скроет вас курган!»

Такие положили нам зароки,

Цветов, плодов готовя пир для нас,

И расплылись, как дымка на востоке,

Расставшись с нами в добрый, светлый час.

И мы пошли, куда нас звали чары,

Без устали, все дальше ночь и день.

Светили нам широко зорь пожары,

Глухих лесов нас принимала тень.

2. В хате

Хозяйкой в хате будь моей отныне,

В ней будет жить отрадно мне с тобой.

В почетный угол сядь, моя богиня,

Подумаем над нашею судьбой.

Дворец мой, как ты видишь, небогатый,

Но сам его на славу я сложил,

Сам эти стены вывел я когда-то

И крышу сам соломою покрыл.

Атласом не обшиты эти стены,

И пол турецким не покрыт ковром,

Который бы сверкал своим бесценным,

Как пламя полыхающим, шитьем.

Над печкою, что стала у порога,

Печник не изощрялся. Посмотри!

Ее из глины и песка сырого

Сам клал я, побелив разочка три.

Кровать сбивал я собственной рукою,

Сосновые строгал я доски сам.

Сюда постель положим мы с тобою

Пуховую, чтоб мягче было нам.

В ночной тиши, в счастливом упоенье,

Вдвоем с тобой, вдали от всех людей,

Огонь души и сердца вдохновенье

С тобою сблизят нас еще тесней.

Над нами встанет радуги сиянье,

Нас молнии осветят на лету,

И полетят, как соколы, мечтанья,

Поднимутся до неба в высоту.

Любовь нас к счастью выведет с тобою, —

Ведь сердца жар ничем не одолим.

Моей ты вечно будешь госпожою,

И господином буду я твоим.

3. Проталины

Куда ни глянь, уже легли проталины,

Снега сползают, и звенит капель.

Пригорки сохнут, солнцем теплым залиты,

Ручей в овраге загудел, как шмель.

И там и тут уже глядят несмелые

Подснежники на яркий свет дневной,

То слез людских цветочки сине-белые

Днем ищут солнца, звезд — порой ночной.

А птицы с юга вереницей длинною

Уже плывут вдоль Млечного Пути

Над нашею весеннею равниною,

Чтоб гнезда старые скорей найти.

Небесное светило жаркое

На много верст свой удлинило шлях.

Лучи его, веселые и яркие,

Как светлый лен, ложатся на полях.

И к нам заглядывают в хату темную,

Хоть все оконца низкие у ней,

И озаряют нашу печку скромную

Семьей веселою своих лучей.

К подушкам белым и к постели ластятся,

Всё ласковей они целуют нас,

Как ветерок меж ульями на пасеке,

Гуляющий в июльский жаркий час.

Вставай, вставай, голубка сизокрылая,

И заспанные оченьки протри.

Подумаем, как будем жить мы, милая,

Как будем день свой начинать с зари.

В проталинах земля чернеет голая,

Подснежник пробудился ото сна.

Вставай скорее, солнышко веселое,

Нам златострунная поет уже весна!

4. За кроснами

За кросна сесть хотела ненаглядная,

Чтоб лен свой седоватый ткать,

Но не было станка у ней, и ладные

Я стал ей кросна собирать.

Я из березы сделал ставы новые,

Набелицы покрепче сбил,

Сам поножи ей выстругал кленовые,

Навой, как надо, смастерил.

Взял яблоню я дикую, сучкастую,

Челнок ей выстрогал простой,

Купил на рынке берда густо-частые,

А нитки плесть уж ей самой!.

Садится моя милая за кросенки,

Набелицами громко бьет.

Тугие со станка бегут полосыньки,

Сучу я цевки для нее.

Так дружно с ней взялись за это дело мы.

Она все ткет, а я сучу.

Слежу я за ее руками белыми,

Любуюсь ими и молчу.

Тки, милая! Недаром кровь взыгралася,

Мелькает молнией челнок, —

Вот только бы основа не порвалася

И скор и ловок был уток!

Пускай о берда твой уток колотится,

Широкий холст из рук бежит,

Как речка, что к морской волне торопится,

Как путь, что меж полей лежит.

Беги скорей, дорожка полотняная,

Туда, где клевер луг покрыл,

Беги туда цветущими полянами,

До самых дедовских могил!

5. Выгон скота в поле

Сползли в овраги зимние снега

И в море потекли живой рекою.

Запели жаворонки. И луга

Покрыты свежей первою травою.

Скотину в поле выгонять пора.

Есть и у нас буренка молодая.

Она — богатство нашего двора,

И сам хозяин в ней души не чает.

Буренушки не выгнала своей

Хозяйка в поле, где трава всходила,

Пока сама обряд старинных дней

Своей рукой над ней не сотворила.

Краюшку хлеба с солью и водой

Вокруг коровы обнесла три раза

И, к солнышку поставив головой,

Ее заговорила от заразы.

Три раза окунув кусок стекла

В криницу, прошептала над коровой

Хозяйка, как сумела и смогла,

Заветное от злых напастей слово:

«Ты, солнце ясное, ты, лунный свет,

Вы, в небе розовые зори,

Все, что кропит росой весенний цвет

И озаряет сушу или море,

Согрейте землю, чтоб дала траву,

Не пожалейте корма для скотины,

Ей лучшую стелите мураву,

Загон надежным оградите тыном.

Храните, стерегите от царя

Лесного, полевого, водяного,

От царенят его, от упыря

И от людского ока «нелюдского»!»

6. Осмотр поля

Как свет велик! Не оглядеть раздолья,

Что прадеды в наследство дали нам.

Вот лес, кусты, вот вспаханное поле,

Вот молодые всходы здесь и там.

Туда пойдем мы, милая с тобою.

Ты руку на плечо мне положи.

Я обниму тебя, и мы с тобою

Пойдем к холму, где носятся стрижи.

Как дети, позабытые всем светом,

Свои поля мы будем озирать

И, у загона солнышком согреты,

Начнем о жниве будущем гадать.

Полос у нас сейчас с тобою вволю.

Засеять их бы только, сжать бы их

Да в добрый час, вдвоем идя по полю,

Снопов расставить много золотых!

Вот так, рука в руке, родимым краем

С загона на загон идем мы с ней;

Где нам пахать и сеять, примечаем,

В надежде светлых урожайных дней.

И рядом мы на холмик с нею сели,

Там, где кресты по склону разбрелись.

Мы из-за них на ясный мир глядели,

И души наши улетали ввысь.

Мы небо синее благословили,

Что наши думы унесло к себе,

И в этот час судьбу благодарили,

Сдружившую нас в счастье и в борьбе.

Раскрыв земле и солнышку объятья,

Благословили вербы и цветы

И только смерти бросили проклятья,

Что возле нас расставила кресты.

7. Радуница

К могилам мы на радуницу^{26} шли,

Забрав с собой остатки разговенья, —

По всем обычаям родной земли,

Как делали былые поколенья.

Мы навестить хотели прах отцов.

Народу много средь могил сошлося,

И люди там и тут среди крестов

В поклонах наклонялись, как колосья.

На плитах каменных зеленый вырос мох,

Березки, елки плакали над ними.

Часовня посредине, как острог,

На свет глядела окнами слепыми.

На холмике мы сели в стороне, —

Здесь мать ее спала в сырой могиле, —

Сказала милая, склонясь ко мне:

«Один ты мне остался, братец милый…»

И на могилку слезы из очей

Горошинами часто упадали,

И плакало, казалось, небо с ней

Над этим садом, полное печали.

Кольнуло в сердце. Пали в нем на дно

Слезинка за слезинкой мелким градом…

А я-то думал — вылил их давно

И видеть мир сухим умею взглядом!

В могиле братья и отец родной,

Сестер моих земелька обнимает.

А я живу на свете сиротой, —

Знать, за грехи земля к ним не пускает.

Тоски была полна душа моя,

И сердце мне терзали думы эти,

И, как она, шептал печально я:

«Одна ты у меня, сестра, на свете!..»

8. Пахота

Соха моя совсем уже готова.

Я сделал новенькую плаху,

И сошники повыточил, и снова

Прочней набил к палице бляху.

Коня запрячь бы, часу не теряя,

Махнуть бы длинною лозою

И, на рогач тяжелый налегая,

Идти глубокой бороздою!

Мы поутру с ней вместе закусили, —

Чтоб сытно — трудно похвалиться,

Но поровну мы хлеб свой разделили

И запили его водицей.

Пошел легко я в поле за сохою.

Ногами конь перебирает,

Ложится полоса за полосою,

И в небе солнышко сверкает.

А вы, над пашнею рукою белой

Так не привыкшие трудиться,

Вы даже не поймете век свой целый,

Как сердце человека может биться

Того, кто осенью или весною

Вслед за сохой идет упорно

И, разрыхляя землю бороною,

Для вас же рассевает зерна.

Час пахоты и сева в вешнем поле

Святым для пахаря бывает.

Его душа волнуется на воле,

Как деревцо листвой играет.

Пашите, сейте, люди, кто что может,

Идите нивой, солнцем обогретой!

И пусть удача кончить вам поможет

Счастливым урожаем лето!

9. Беление холста

Чтоб было ей работать веселее,

Валек ей обтесал я гладко

И, взяв ее холсты, пошел за нею

Туда, где сажалка и кладка.

Она весь свиток в воду окунула

И, на мостки пройдя босою,

Мешавшую ей юбку подоткнула,

С вальком склоняясь над водою.

И расстилала, выстирав, полотна,

Привычно расправляя складки,

Водою вся обрызгана холодной,

Как утренней росою грядки.

А брызги, словно искры, разлетались

Ввысь радугою многоцветной,

И по воде, как краски, расплывались,

И тотчас гасли незаметно.

Стекали по рукам и по коленям

Они в сверкании огнистом

И пред ее красою в умиленье

Горели на груди монистом.

Так милая холсты свои белила

Вальком и свежею водою,

А после на плечи себе взвалила

И понесла тропой крутою.

Она несла их, и вода стекала,

Сверкая струйками. Умело

Она холсты на землю расстилала.

Теперь и солнцу хватит дела!

Теперь белитесь добела, холстинки,

Чтоб стать как день, как месяц белый,

Как молоко в коричневатой кринке,

Как стебелек соломы спелой!

10. Сев

Подсохла пашня, стала мягкой «вовной^{27}»,

И сеять нам пора настала,

Бросать зерно по полю горстью полной, —

Отцы учили так, бывало.

От тех запасов, что у нас в избушке

Хранились, бережно укрыты,

Отмерили мы с нею две осьмушки

В мешок, ее рукою сшитый.

И вышел сеять я. Она стояла

Здесь на меже со мною рядом,

На небе солнце золотом сияло,

И ветерок дышал прохладой.

И золотые полетели зерна

Дождем на полосу сырую,

Что я вспахал своей сохой упорной,

На землю нашу дорогую.

Она же, как березка молодая,

С межи за мною наблюдала

И, юной красотой своей сияя,

Наш общий труд благословляла.

Ложитесь, зерна, в борозду и спите,

Накройтесь мягкою землею,

А пробудившись, на небо взгляните

И станьте рожью золотою!

И чтобы засухой вас не сушило,

И чтоб дожди вас не смывали,

Чтоб градом вас тяжелым не побило,

Чтоб рожь в «заломы^{28}» не вязали.

11. Прополка огорода

Я выгон тыном городил, она полола гряды,

Чтоб всходам легче вырастать, рвала сорняк проклятый,

Подсаживала здесь и там по стебельку рассады

И пела, как поют у нас весенним днем девчата.

Кричали воробьи в саду над нашею черешней,

А над землею ветерок легко порхал крылатый,

И разливалася она такою песней вешней,

Какую любят петь у нас весенним днем девчата.

Веснянка

Ой, брала весна у солнца ключи,

Открывала ими землю сырую,

Выпускала на свет траву мураву,

Одевала в листья березы.

Где только ни шла она — на лугах

Густо сеяла, сеяла цветочки,

На край света она речки гнала,

Пташкам голос и волю давала.

Ой, выйду я, выйду на свежий луг,

Буду вить-завивать веночек,

Вместе с соловейкой буду я петь,

К сердцу песней весну закликая.

Приди ты ко мне, согрей ты меня,

Обними ты меня, как друг милый,

Посей на душе мне веселый мак,

А на сердце — любви пшеницу.

Чтоб доля моя, как мак, зацвела,

Чтоб любовь поднялась, как пшеница,

Чтоб милый меня всем сердцем любил

И голубил в светлице, как счастье.

* * *

Звенела песня и лилась, как рокот соловьиный,

И вместе с нею сад шумел — с беленой хатой рядом.

Весенний ветер шевелил березы и осины…

Я выгон тыном городил, она копала гряды.

12. Яблони цветут

Яблони в саду у нас цветут,

Покрыты белым легким пухом,

Пчелки от цветка к цветку снуют,

Гудят, жужжат над самым ухом.

В светлый праздник на траве рядком

Мы с ней под яблонею сели.

Под закатным солнечным лучом

Листки на яблоне зардели.

Легкий ветер ветки колыхал

И тихо шевелил цветами.

Пташек звонкий щебет не смолкал,

И плавала пыльца над нами.

Раем на земле казался сад,

Я в нем — Адам, она в нем — Ева.

Ветер нам в раю был брат и сват,

Нас зеленью венчало древо.

Нам на свадьбе пела птиц свирель,

И матерью нам посаженой

Пчелка стала, радуга постель

Постлала нам в траве зеленой.

Тихо осыпался яблонь цвет,

Как будто снег кружился белый,

Синевой был весь простор одет,

И мир душа обнять хотела.

Милая, так много принесла

Ты счастья сердцу молодому,

Сколько ласки, света и тепла

Ты отдала родному дому.

Этой лаской ты меня согрей,

К моей груди прижмись теснее,

Станем мы богами средь людей,

Небесных всех князей сильнее.

13. На сенокосе

Вышли с нею мы туда, где трав краса

Многоцветный свой раскинула ковер

И где острая не шла еще коса,

Где цветы соткали звездный свой узор.

Две души, соединенные навек,

Вышли мы из ночи в свет живой

Поглядеть на все, чем счастлив человек,

И весенней подивиться красотой.

Многоцветный улыбается нам луг —

Одуванчики, ромашек лепестки,

Колокольчики — куда ни глянь вокруг, —

От цветка к цветку порхают мотыльки.

Речка бурная струится средь камней,

На бегу вода приветливо блестит,

Что-то шепчет средь высоких камышей,

И, как в зеркале, в ней солнышко горит.

Рвем цветы мы с ней, венок себе плетем,

Он невиданной красою блещет нам,

Как мила ты, тем украшена цветком!

Густо волосы упали по плечам.

Мы, обнявшись, с ней плывем в траве густой.

По колени мы в цветах. Пылает день.

Грудь и щеки тронул пламень золотой.

Взор сверкает, ищем мы густую тень.

И чем громче в жилах кровь у нас поет

И чем ласковей к коленям льнет трава,

Тем вернее сердце с сердцем встречи ждет,

В забытьи у нас пьянеет голова.

И ногам идти по лугу все трудней,

Губы слились в поцелуй любви живой,

И друг к другу мы прижались потесней

И смешались — с солнцем, ветром и травой.

Она и я

14. Красота мира

Весна, весна! В тебе так много счастья,

И столько радости приносишь ты с собой!

Душа всегда в твоей пылает власти,

В груди порыв родишь ты огневой.

Весь мир ты залила горячим светом,

Зеленый в нем раскинула шатер

И, землю пробудив своим приветом,

На кроснах яркий выткала узор.

Смотри, как ты прекрасна, как богата!

Благословляют все красу твою,

Земля и небо, ветерок крылатый

Поют тебе, и с ними я пою.

И ожило земли былое пепелище!

Взыграли речки, плечи поднял лес.

Хор пташек весело поет и свищет,

Купаясь в вольной синеве небес.

И дума ввысь летит полетом вольным,

Как будто небу хочет рассказать

Об этом светлом празднике раздольном,

Каким весна умеет чаровать.

Лети же, дума, легче будь, чудесней,

Лети все выше в голубую даль!

Ты у грозы возьми стальные песни

И дай мне волю, твердую как сталь!

Я песней милую свою прославлю

Среди чужих народов и своих,

Чтоб, как цветок, не сгинувший в бесправье,

Она цвела бессмертно для живых.

А воли мне железной надо много!

Хочу я мстить за милую сполна.

Ведь горькою была ее дорога,

В цепях томилась столько лет она!

1913

Над рекой ОрессойПеревод М. Исаковского

Вместо вступления

Много есть на свете

И легенд и песен,

Что сложили люди

Про свое Полесье.

Но не знал я песни

Про большое дело:

Как сюда явились

Коммунары смело;

Как они работой

Топи покоряли,

Для страны советской

Славу добывали.

Но не знал я песни

О сраженьях жарких:

Как со всеми вместе

Вышли коммунарки;

Как они в работе

Завели обычай:

Не жалеть ни силы,

Ни красы девичьей.

Но не знал я песен,

Не слыхал я что-то

О героях славных,

Взявших в плен болото;

Как через преграды

В глухомани дикой

Шли они к победе,

К радости великой.

Но не знал, не знал я

Новых звонких песен,

Что поет сегодня

Новое Полесье.

О минувшем

Ворон клюв свой свесил

Над гнилой колодой…

Приснились Полесью

Ушедшие годы.

Здесь век вековали

Тростник да осока,

Росли и сгнивали

В трясине глубокой.

А сколько ж трясина

Людей засосала:

Оступишься — сгинул,

Пиши, брат, пропало.

Тут не было жизни

От гнуси летучей,

От дикого зверя,

От гадов ползучих.

Медведь без заботы

Лежал тут в берлоге,

И лось по болоту

Ходил без дороги.

Брели втихомолку

Кабан с кабанихой,

И серые волки,

И всякое лихо.

Меж кочек, бывало,

Где воды открыты,

Здесь лодка блуждала,

Как гроб не зарытый…

Полесье родное

Молчало, дремало,

И только весною

Оно оживало.

Весенней порою

Споет соловейка,

Застонет зарею

Пастушья жалейка.

На тихой опушке,

Где ветви густые,

Считает кукушка

Невзгоды людские…

И снова могилой

Полесье застынет,

И спит его сила

В болотной пучине.

А люди? Что ж люди?

Их много — немного,

Но давят им груди

Нужда и тревога.

На бросовых землях,

На горках песчаных

Избушки их дремлют,

Как будто курганы.

Сидят полешане

И лапти мастачат,

Готовясь заране,

Чтоб… по миру, значит…

Убогой сохою

Пески поднимают,

Слезами, тоскою

Поля засевают.

Их ширью болото,

Как в плен, захватило,

Заставило верить

В нечистую силу.

И мрачные сказки,

И страшные вести

Шагали по вязким

Равнинам Полесья…

Был сказ нерушимый

На вечные веки:

«Полешуки мы,

А не человеки».

Зашумело и пошло

1

Зашумело и пошло,

Словно наводненье,

На полесское село

Хлынуло движенье.

Тьма народу в эти дни

Наплыла, как чудо.

Для чего пришли они?

Для чего, откуда?

Белорусы там и тут,

С ними украинцы.

Как на ярмарку идут

Покупать гостинцы.

Сколько хлопцев молодых,

Дядек бородатых!

Вилы острые у них,

Топоры, лопаты.

Что-то будет здесь теперь?…

«Ничего не будет!» —

Хитро думали в четверг

Полесские люди.

А воскресный день настал,

И пошла работа.

И лопаты тут и там

Врезались в болото.

Тут и там пила поет,

Топоры сверкают.

Шум и гром кругом идет,

Люди наступают.

Роют торф не как-нибудь,

Роют неустанно,

Видят цель и видят путь,

Ясный и желанный.

Люди знают хорошо —

Горе не вернется.

Люди видят — клад большой

В руки сам дается.

За канавой, как струна, —

Новая канава.

Все похожи, как одна, —

И слева и справа.

Взбудоражил страх зверей,

Их покой потерян.

В чащи, в дебри от людей

Убегали звери…

Ну, а люди шли и шли,

Покоряя недра,

И канавам уж вели

Счет на километры.

Скоро, скоро день придет,

И настанет время —

В почву черную болот

Пахарь бросит семя.

Зашумят хлеба вокруг

Здесь под солнцем ясным…

Неудачу полешук

Предвещал напрасно!

Не видал он из своей

Безоконной хаты

Новых дел и новых дней,

Радостью богатых…

Ночь прошла. Заря встает.

Вновь кипит работа…

Героический народ

Покорил болото.

2

И лежат канавы —

Ленты-магистрали.

Воды по канавам

Уплывают в дали.

Тучное болото,

Как ножом, разрезав,

Докатились воды

До реки Орессы.

До реки Орессы

Пролегла дорога.

Но еще заботы

Человеку много.

Надо труд великий

Довести до цели,

Чтоб на ровном поле

Тракторы запели,

Чтоб на этих землях —

Буйный, ровный, чистый, —

Как тростник, поднялся

Колос золотистый.

Ждет к себе Полесье

Смелых да умелых,

Что придут и сразу

Примутся за дело.

Ждет к себе Полесье

Сил горячих, новых,

Ждет бригад ударных,

На борьбу готовых.

И они сойдутся,

Свой костер разложат,

Вековую темень

Дружно уничтожат.

Им искать не нужно

Сказочного клада.

За труды другая

Будет им награда.

Коммуна

1

Их семеро весной пришло^{29},

Чтоб новый день начать.

А осенью пришли сюда

Еще семьдесят пять.

Самарская дивизия

Дала бойцов своих,

Коммуны пионеров,

Способных, молодых.

Пришли и фрунзенцы сюда

С болотом в бой вступить

И земли эти в первый раз

Заставить хлеб родить.

Чонгарцы дали восьмерых

Из стаи боевой.

И в край лесов, и в край болот

Пришли они весной.

Желанье строить новый мир

Их привело сюда,

И вера в радостный успех

Светила, как звезда.

Им, смелым, были не страшны

Ни холод, ни жара,

Ни мутный дождь, ни топкий снег,

Ни вьюжные ветра.

Звал Заболотьем тот бугор

В Полесье мал и стар,

Где ногу в первый раз тогда

Поставил коммунар.

Болото, заболоть иль топь —

Как хочешь называй,

Но раз пришли большевики,

Изменится весь край.

Палатки, пилы, топоры

Приволокли с собой,

И дружно, как одна семья,

Пошли они на бой.

Одни из них корчуют пни

И в груды их кладут,

Другие, сидя у огня,

Спешат сварить еду.

А третьи пилят, рубят лес,

Чтоб выстроить барак:

В палатке летом можно жить,

А уж зимой никак.

Корчуют вдоль, и вширь, и вглубь,

Вставая все чуть свет.

Палатки носят за собой —

Жилья другого нет.

Они идут — за метром метр,

Идут — за шагом шаг.

Просторней, чище с каждым днем

На торфяных полях.

2

Идет работа как нигде,

Кипит, горит она в руках.

И что ни час и что ни день —

Сильней удар и шире взмах!

И, кажется, чего б хотеть?

Работай, песни звонко пой…

Да вот паук расставил сеть

И здесь, в коммуне молодой.

Иные что-то хмурят бровь,

На свет невесело глядят,

Как будто здесь не их добро,

Как будто здесь враги сидят.

Кричат порою, разозлясь:

В коммуне, дескать, нелады…

Откуда ж та беда взялась,

И в чем причина той беды?

Причину ту легко понять,

Причина заключалась в том,

Что из восьми чонгарцев пять

Решили жить особняком.

Их потянуло к старине,

Им надоело быть в строю.

Палатку даже в стороне

Они поставили свою.

Им то и это не с руки,

Они едят, гуляют, спят,

На все глядят, как чужаки,

И сеют ссоры и разлад.

Цена такой работе грош, —

Успеем, дескать, не горит…

А что посеешь, то пожнешь, —

Людская мудрость говорит.

Пытливых взглядов не любя,

Стараясь быть всегда в тени,

От всех отдельно для себя

Участок выбрали они.

Но и на нем весь день-деньской

Они лежат да видят сны.

С работой «дружною» такой

Пришлось бы долго ждать весны.

Не стало больше сил терпеть

Таких людей, такой позор…

Пускай пустует лучше клеть,

Чем заводить в ней пыль и сор.

И молодежь собрала сход,

Негодованием полна,

И, как всегда, его ведет

Товарищ Модин, старшина.

И, слово взяв, сказал он так:

«Здесь не пристанище у нас

Для лежебок и для гуляк,

Здесь дорог каждый день и час.

Кто шел сюда привольно жить,

На хлеб надеясь даровой,

С такими — что нам говорить? —

Таким отсюда путь прямой!»

Один из пятерых

Легко ли здесь?

Руби, корчуй,

Вози, как вол,

В грязи ночуй!

Кругом комар

Затмил весь свет.

Воды и то

Хорошей нет.

Один из коммунаров

А что же, вы хотели

Пуховые постели,

Бутылок батарею,

Чтоб было веселее?

Да чтобы горка сала

С блинами тут лежала?

Да чтоб, не зная муки,

Сидеть, сложивши руки?

Второй из пятерых

Ты чепухи нам

Здесь не мели:

Много на свете

Свободной земли.

Земли хорошие —

Первый сорт.

Здесь же сломает

Ногу сам черт!

Один из чонгарцев

(пятерым)

Позорно вы себя вели,

И вам от нас один ответ:

Чонгарцами считались вы —

Вы не чонгарцы, нет!

Для славных дел и славных дней

Взяла коммуна вас к себе.

Чтоб новой жизни ясный путь

Прокладывать в борьбе.

Но вы коммуну подвели,

Вы потеряли стыд и честь.

И наше слово таково,

Что вам не место здесь.

Второй из коммунаров

Да что с ними нянчиться,

Да что хороводиться?

Подобных коммунщиков

Жалеть не приходится.

Не нам с отщепенцами

Дороги прокладывать.

Пора уж рассвататься

С такою «бригадою».

Третий из коммунаров

Мы идем к победе славной,

  Шаг не замедляя,

Помогает нам в работе

  Вся страна родная.

Мы старалися в коммуне,

  Силы не щадили…

Разве ж мыслимо позволить,

  Чтобы нам вредили?

С лежебокой, с нерадивым

  Разговоры кратки:

«Уходи из нашей хаты,

  Собирай манатки!»

Модин

Товарищи, потише!

  Уймите пыл и жар.

Шуметь нам непристойно,

  У нас ведь не базар.

У всех у вас, я вижу,

  Желание одно:

Прогнать от нас «пятерку»

  Пора давным-давно.

Но лучше сделать поздно,

  Друзья, чем никогда…

Итак, проголосуем,

  Проверим, как всегда.

Кто «за»? Повыше руки!

  Чтоб лучше сосчитать…

Кто против? Воздержался?

  Как будто не видать…

Прошло единогласно.

  И наш таков приказ,

Что пятеро чонгарцев

  Должны оставить нас.

Четвертый из коммунаров

(Модину)

Ты выдай им бумагу,

  Чтоб каждый мог прочесть,

Какие «коммунары»

  На белом свете есть.

…………..

А трое чонгарцев,

На радость краине,

В Полесской коммуне

Живут и поныне.

3

Горою с плеч свалилася

Постылая забота.

С «пятеркой» расквиталися

И снова — за работу.

И думы прояснилися

У коммунаров наших.

Коммуне укрепившейся

Разлад уже не страшен.

Кипит работа жаркая

С утра до темной ночи,

Идет вперед, старается

Вовсю народ рабочий.

Растет загон, расчищенный

От пней, корней, отростков,

И катят бревна пильщики

И пилят их на доски.

Готовят люди пахоту,

Уверены и стойки.

Деревья рубят звонкие

Под новые постройки…

Проходят дни и месяцы

За делом, за работой…

Но люди вдруг заметили,

Что нет у них чего-то.

Они переглянулися —

Земля кругом богата,

Но только жизнь налаживать

Без женщин трудновато.

* * *

Сход. На сходе, как обычно,

Председательствует Модин.

На собравшихся привычно

Он глядит и речь заводит:

«Я скажу всего два слова,

Я скажу вам без утайки:

Для коммуны нашей новой

Нам давно нужны хозяйки».

«Верно!.. Верно!..» — отвечало

Все собранье дружным хором.

«Верно!» — эхо повторяло

Над открывшимся простором.

«Ну, так что же, дело ясно,

Видно, всех забота гложет.

Голосую…» — «Мы согласны,

Возражений быть не может…»

«Значит, так теперь выходит, —

Продолжает снова Модин, —

Чтобы каждый понемногу

Собирался в путь-дорогу;

Чтобы каждый собирался

В дом родной, в село родное

Да скорей бы возвращался

С коммунаркою-женою.

Мы их примем, как родные,

Им у нас не будет хуже.

А ребята холостые

Пусть везут своих подружек».

Так на этом и решили

И пошли себе по хатам.

Нынче все довольны были —

Неженатый и женатый.

«Коль жениться так жениться! —

Рассуждает громко кто-то. —

Будет радостней в светлице,

Веселей пойдет работа!

И дружней любой порою

Выйдут жены на подмогу,

Будут вместе с нами строить, —

Только дайте им дорогу!»

* * *

Шум и говор кругом.

Что же здесь такое?

То в коммуне людей

Стало больше вдвое.

Коммунарам теперь

Стало веселее,

И работа пошла

Лучше и скорее.

Новый год настает —

Девятьсот тридцатый.

А какой будет он —

Бедный иль богатый?

Дни бегут, как вода,

Снег повсюду сходит,

И весна на земле

Речь свою заводит.

Лес зеленый шумит,

Ручейки смеются.

Высоко в небесах

Жаворонки вьются.

А в коммуне — гляди! —

Праздник и веселье:

Трактор много полей

Распахал, засеял.

И, гордясь, по полям

Ходят коммунары,

По-хозяйски глядят

На свои гектары.

Походили и вновь

Вышли на болото

Корчевать да пахать

Боевою ротой.

4

Много коммунары

Сделали в тот год:

Новые постройки

Встали средь болот.

Хаты и амбары,

Скотные дворы…

Стало жить в коммуне

Легче с той поры.

Мельницу пустили

Паровую в ход.

Рядом лесопилка

Целый день поет.

Мельница грохочет,

Мелется зерно,

Лесопилка пилит

За бревном бревно.

* * *

Был на лесопилке

Боец молодой —

Славный Борисенко,

Смелый и простой!

Подавал он бревна,

Доски убирал,

Да рукой могучей

Смерти не сдержал.

Смерть пришла нежданно,

Некуда уйти:

Доски сорвалися —

И прощай-прости!

Стукнуло беднягу,

Словно обухом…

Весь народ сбежался,

Обступил кругом.

Принесли носилки,

Унесли в барак.

Три дня и три ночи

Умирал бедняк.

Так погиб товарищ

На своем посту

За светлую долю,

За свою мечту!

Над могилой свежей

Много было слез.

Грустно речь над гробом

Модин произнес:

«Спи, наш Борисенко,

Коммунарский сын!

В племени отважном

Был ты не один.

В Армии ты Красной

Верный был солдат,

Шел вперед отважно,

Не глядел назад.

Ой, товарищ милый,

Рано ты угас,

Стойким коммунистом

Был ты среди нас.

Спи, наш Борисенко,

Спи спокойным сном,

Спи, не беспокойся

О сынке своем.

Будет он таким же,

Как его отец, —

Честный и отважный

Молодой боец.

Будет он ударник,

Будет бригадир…

Спи, всю жизнь отдавший

За счастливый мир…»

Полетели комья

На сосновый гроб,

И над гробом скоро

Вырос бугорок.

У могилы друга

Встал народ кругом,

Коммунарки горько

Плакали о нем.

Голосили бабки

Чуть не целый час:

«А куда ж ты, сокол,

Улетел от нас?»

5

Ширится работа —

Стройка, корчеванье,

Роют, пилят, рубят,

Воздвигают зданья.

Вот готовы ясли,

Школа вырастает.

Яркий свет динамо

Ночью зажигает.

Тучный скот в коммуне

Табунами ходит.

Буйно расцветают

Гряды в огороде.

А с пригорка глянешь —

Не окинуть оком:

Протянулось поле

Далеко-далеко.

Над рекой Орессой

Трактор громыхает,

Торфянище плугом

Пашет, поднимает.

Коноплю, пшеницу,

И овес, и жито

Коммунары в поле

Сеют деловито.

И растут посевы

Небывалым ростом.

Поглядишь, посмотришь —

Будто все так просто;

Будто здесь и раньше

Все так расцветало,

Будто и болота

Вовсе не бывало.

Так сдается… Только —

Создали все руки.

Их навек запомнят

Сыновья и внуки.

И всему, что было

На болотах этих,

Этот стих свидетель,

И весна — свидетель.

Сделана работа

Хорошо и чисто!

Тысяча гектаров

Да вдобавок триста!

* * *

Был я на усадьбе

И ходил по полю,

На житье коммуны

Насмотрелся вволю.

И не раз я видел

Чудо здесь такое:

Будто вся работа

Шла сама собою.

Каждый свое дело

Делал со стараньем,

Тут ни принужденья,

Тут ни понуканья.

Все равны в коммуне,

Всем дается право —

Жить, расти, работать

С честью и со славой.

Я еще такое

Видел не однажды,

Что для чужеземца —

Словно сон миражный.

И про то скажу я

Перед целым светом:

Здесь людей печальных

И в помине нету.

Не слыхать в коммуне

Жалоб и раздоров,

Вздохов затаенных,

Горестных укоров.

6

До совхоза «Сосны»[1]

Прямо из коммуны

Протянулись рельсы

Ровные, как струны.

Дружно коммунары

Их зимою клали;

Шла узкоколейка,

Уходила в дали.

Нелегко им было

Строить без прораба,

Сами это дело

Знали они слабо.

Было лишь понятно,

Что построить надо,

Что нужна дорога,

Как весна для сада.

Много было споров

О дороге этой,

Да к тому ж из Минска

Нет и нет ответа.

Вечером, бывало,

Соберутся люди —

Говорят и спорят,

Так и этак судят.

Вызвать инженера

Будет трудновато:

Средствами коммуна

Не так уж богата.

А самим за дело

Боязно им взяться:

Можно провалиться,

Можно просчитаться;

Зря растратить деньги,

Труд затратить даром…

Что же остается

Делать коммунарам?

Судят, рассуждают

Люди, брови хмуря,

Разговор то стихнет,

То шумит, как буря.

Только вдруг сорвался

С места Одериха:

«Сами все построим,

Что еще за лихо!

Был я на заводе

Мастером умелым:

Склепывал рессоры,

Шестеренки делал.

Сладим и чугунку —

Будьте уж спокойны!

Сделаем отлично,

Сделаем достойно…»

Под его командой

Началась работа.

Протянулась насыпь

Через все болото.

Протянулись рельсы,

Как на скрипке струны,

Новую дорогу

Принимай, коммуна!

Строил Одериха,

Делал свое дело,

Как красноармеец, —

Четко и умело.

Не был он во втузах,

Не был инженером,

Был он коммунаром

Стойким и примерным.

Был он коммунаром,

Был он коммунистом

И работу сделал

Хорошо и чисто.

Убегают рельсы

На семь километров,

Мчится паровозик,

Распевают ветры.

Пишут коммунары

О своих успехах,

Что по их дороге

Можно смело ехать.

Пишут: приезжайте;

Просят: поспешите,

На дорогу нашу

Сами поглядите.

* * *

Паровозик засвистел,

И — по перегонам —

Друг за другом, все быстрей

Катятся вагоны.

Ой, бегут они, бегут

По путям чугунным,

Прямо в «Сосны», в совхоз

От самой коммуны.

Из совхоза назад

До коммуны мчатся.

Сколько радости тут!

Сколько людям счастья!

То не шутка, не смех,

А в труде подмога!

Есть в хозяйстве теперь,

Есть своя дорога!

Ты кукуй иль не кукуй,

Птица, на опушке,

Но в коммуне паровоз

Все зовут «кукушкой».

7

А на речке на Орессе

  День встает высоко,

Снова люди наступают

  С севера, с востока.

И красуется коммуна

  На болоте буром.

Полешане ж одиночки,

  Как и раньше, хмуры.

Ой, не хмурься, полешанин,

  Погляди на поле!

Вырастает здесь коммуна

  Для твоей же доли.

* * *

А по речке по Орессе

  Бегает моторка.

На нее глядит уныло

  Старый челн с пригорка.

Он, убогий, доживает

  Дни свои глухие:

Ведь теперь челны в Полесье

  Новые, стальные.

Эти челны силы полны,

  Силы и дерзанья.

И встречает их Оресса

  Ласковым журчаньем.

* * *

А на речке на Орессе

  Труд повсюду жаркий:

Вышли утром коммунары,

  Вышли коммунарки.

И пошло соревнованье —

  Пашут, строят, рубят.

Каждый знает свое место,

  Каждый дело любит.

И для них не гаснет солнце

  И не гаснут зори.

Расширяется коммуна,

  Поле — словно море.

* * *

А на речке на Орессе

  Растут октябрята,

Пионеры, комсомольцы —

  Крепкие ребята.

Это — смена, это — люди

  С ясными глазами.

Как отцы их, они будут

  Стойкими борцами.

Не потерпят они кривды

  Ни за что на свете.

Мил им, дорог край родимый,

  Где им солнце светит.

* * *

А на речке на Орессе

  Дома чередою

Пахнет свежею замазкой,

  Свежею сосною.

Встали крепкие постройки,

  Нет в округе выше,

Окна — в сажень вышиною,

  Под железом крыши.

Электрические лампы

  Светятся ночами…

Это сделала коммуна

  Дружными руками.

* * *

А на речке на Орессе

  Много, много дива.

И живут все коммунары

  Весело, счастливо.

И гремят в коммуне песни

  Средь полей зеленых:

«Если недруги лихие

  Край родной затронут;

Если с нами потягаться

  Им придет охота,

Осушать пойдем с винтовкой

  Пинские болота!»

Совхоз

1

Марьино болото,

Что весь век дремало,

Сколько же богатства

Ты в себе собрало?

Марьино болото,

Вековая сила!

То не ты ль коммуну

И совхоз растило?

Не в твоих ли топях,

Что людьми разрыты,

Зашумели травы,

Колосится жито?

* * *

Шла по белу свету,

Шла молва людская,

Как росла коммуна,

Топи побеждая.

Люди о коммуне

Многое узнали…

Рядом с ней совхозы

Создаваться стали.

(Всем земли хватало —

Жирной, плодоносной.)

Первый появился

Под названьем «Сосны».

А второй — «Загалье» —

Вырос за рекою,

Чтобы рассчитаться

С топью вековою.

Взял себе гектаров

Сорок тысяч смело.

Это вам не шутки,

Не простое дело.

Впрочем, не хочу я

Восхвалять «Загалье» —

Пусть его уж лучше

Критики похвалят.

А свое я после

Выскажу сужденье, —

Там еще болотом

Пахнет, без сомненья.

* * *

Сосны мои, сосны,

Сколько лет росли вы?

Видели немало

В век свой несчастливый.

Плеть царя и пана

Видели вы, сосны;

В зимние метели,

В солнечные весны.

Видели голодных,

Голых и забитых,

Видели убогих,

Видели убитых.

* * *

«Сосны» мои, «Сосны»,

Вы набрались силы,

Хоть расти в болоте

Нелегко вам было.

Выросли вы буйно

Всего за три года,

Поднялись высоко,

Зашумели гордо.

Днем вам солнце светит

Жаркими лучами,

К вам выходит месяц

Темными ночами.

* * *

«Сосны» мои, «Сосны»,

Вы богаты стали,

Шире, чем в коммуне,

Ваши магистрали.

Глубже и длиннее

Ровные каналы…

Силы положили

Люди здесь немало.

Не тебя ль с опаской,

Поле торфяное,

Обходить старались

Летом и весною?

А сегодня глянешь —

По твоей равнине

Ходят люди, пашут,

Едут на машине.

2

Все, что видел, все, что слышал,

  Описать хочу я,

Как писали раньше в сказках,

  Свой рассказ начну я.

Об ударных о бригадах

  Вспомнить добрым сказом,

О рабочих, трактористах —

  Можно другим разом.

Я начну, как в старой сказке,

  Потому, признаться,

Что иначе не выходит, —

  Слушайте же, братцы.

За горами, за долами,

  Средь болот пустынных,

Вырастала, расцветала

  Новая краина.

Где стояли над трясиной

  Тростники да лозы,

Появились, зашумели

  Нивы, сенокосы.

Поле ровное такое,

  Словно стол огромный,

А на нем хлеба бушуют

  Силой неуемной.

Тракторы снуют по полю,

  Пашут, боронуют.

Трактористы распевают

  Про страну родную.

Две дороги на совхозном

  Сходятся вокзале.

Перекличку паровозов

  Слышат и в «Загалье».

То везут сюда, привозят

  На железных шинах

Удобренье для посевов,

  Новые машины.

То составы поездные

  Сеном нагружают,

То пеньку или картофель

  В город отправляют.

Ой, всего в совхозе много —

  Хлеб, машины, стадо…

Сосчитать его богатства —

  Целый месяц надо.

И стоишь ты, удивленный:

  Что с болотом стало!

Целый город на болоте,

  И притом немалый.

Да, совхозу, безусловно,

  Есть чем похвалиться:

Двухэтажные постройки,

  Клуб — ну, как в столице!

Здесь леченья никакого

  Не было вовеки,

А теперь свои больницы

  И свои аптеки.

Навсегда теперь забыты

  Знахари да бабки,

Наше время, наши люди

  Дали им по шапке!

Широко наука наша

  Распахнула двери:

Даже здесь, в совхозе дальнем,

  Свой рабфак вечерний.

На рабфаке на вечернем —

  Парни и девчата.

Будет племя молодое

  Знаньями богато!..

Электричество в совхозе —

  Что твоя жар-птица!

И по радио рабочий

  Слушает столицу.

Да, совхоз везде и всюду

  Приложил старанья:

Есть и школа, есть и ясли,

  Прачечная, баня…

Всюду труд горячий, дружный, —

  Нет здесь плети панской.

Здесь везде народ советский,

  Рабоче-крестьянский.

Есть, наверно, недостатки,

  Как везде и всюду.

Впрочем, их я не приметил,

  Говорить не буду.

Я кончаю. И одно лишь

  Чувствую при этом:

Сколько там простора, жизни,

  И тепла, и света!

Вместо заключения

И коммуна эта,

И этот совхоз

Перед целым светом

Встанут в полный рост.

И чтоб их успехи

Оценить самим,

И идти и ехать

Будут люди к ним.

И, любуясь новой

Силою полей,

Вспомнят добрым словом

Отважных людей.

О новом Полесье

Запоет певец,

И помчатся песни

Из конца в конец.

Воспоют в тех песнях

Труд и героизм,

Как в глухие дебри

Шел социализм,

Как под руководством

Партии побед —

Большевистской партии —

Вспыхнул новый свет.

И хоть жаждет ворог

Снова навредить,

Наше дело вечно,

Вечно будет жить!

Май, 1933

За рекой Орессой

Тарасова доляПеревод Б. Турганова

Памяти Тараса Шевченко

^{30}

1

Ходит весть по Украине

  Пышно-величаво,

Ходит степью Поднепровья

  Великая слава.

А ту долю, что когда-то

  Тарас напророчил, —

Эту долю видят люди,

  Узнали воочью.

А та воля, что когда-то

  Тарасу приснилась,

Степной ширью разгулялась,

  С солнцем породнилась.

А то счастье, что когда-то

  Тарасу мерцало,

Всем теперь народам вольным

  В Кремле засияло.

Добрым словом поминает

  Великого сына

Украина молодая,

  Краса Украина.

2

Как родился — не светили

  Звезды на просторе,

Зубы скалила неволя,

  Хохотало горе.

Песен радостных, веселых

  Над его колыской

Не певали молодухи

  Ни вдали, ни близко.

А как вырос, как поднялся,

  Встал на свои ноги —

Преградили путь-дорогу

  Панские пороги.

Надо гнуться перед паном

  Да вздыхать несмело,

И порой терзали плети

  Молодое тело.

Энгельгардты^{31}, энгельгардты!

  Не бывать вам боле,

Отплатила Украина

  За свою недолю.

3

Было в то глухое время

  Темно, как в могиле,

Люди гибли, словно мухи,

  Словно тень бродили.

Ни просвета, ни улыбки,

  Ни искры единой, —

Ночь покрыла Украину,

  Одну ль Украину?

И гремели и звенели

  Цепи ежечасно:

Панство людом торговало,

  Как скотом безгласным.

Продавало и меняло,

  На карту швыряло;

Слезам-горю конца-краю

  Беднота не знала.

Этой каторги да муки

  Пером не опишешь…

Все минуло. Только в песне

  О былом услышишь.

4

Народился на свет белый

  И Тарас в оковах.

Счастлив, братцы, кто не ведал

  Доли той суровой!

Мне вот тоже довелося

  Знаться с миром старым.

Право, сжег бы эти годы,

  Кабы мог, пожаром.

Прошли годы, Тарас вырос —

  Тополь в чистом поле.

Выкупили молодого

  Друзья из неволи.

Как брал выкуп пан вельможный

  Проклятой рукою,

Кровь сверкала на дукатах

  Мукою людскою.

Кровь родни закрепощенной,

  Крепостного сына,

Кровь сверкала на дукатах —

  Кровь всей Украины.

5

По дороге белорусской

  В дальнюю столицу

За, господскою каретой

  Паренек тащится.

Это наш Тарас бессчастный,

  Служка «ясне пана»;

Пан — богач, а он, бедняга,

  В одежонке рваной.

Белорусские березки,

  У дороги стоя,

Украинцу-мальчугану

  Кивали листвою.

Бор шумел над головою,

  Журчали потоки, —

Молодому было любо

  Видеть свет широкий.

Видел крытые соломой

  Нищие избенки,

Людей видел подневольных,

  Как в родной сторонке.

6

Как же в сердце белоруса

  Музыкой чудесной

Отозвалась, зазвучала

  Тарасова песня?

Как же ветер Украины

  С думкою крылатой

Долетал до Беларуси

  И шумел над хатой?

Рядом доля белоруса

  С украинца долей

Шли дорогою тернистой,

  Терзались неволей.

Рядом, с детства до кончины,

  Гнулись без ответа

Под ярмом и ожидали

  Ясного рассвета.

Как жилося, как велося,

  Как слабели силы, —

Эту повесть сохранили

  Курганы-могилы.

7

Полюбил Тарас девчину,

  Полюбил нежданно

И до самой своей смерти

  Не забыл Оксаны.

Вместе скот чужой гоняли

  Пастись на полянку,

Вместе бегали босые

  К речке спозаранку.

И о чем они, бедняжки,

  Думали-гадали,

Знают только Днепр могучий

  Да степные дали!

Было сердце у Тараса,

  Что любить умело,

А глаза умели плакать

  По милой век целый.

Только пан увез Тараса

  С собой на чужбину,

И пошла в чужие люди

  Бедная девчина…

8

Кто, скажите, мог подумать,

  Что в такой неволе

У Тараса клад хранится,

  Безвестный дотоле?

Ни цари, ни их вельможи,

  Ни паны, ни каты

Не могли вовек похитить

  Этот клад богатый.

А была его богатством,

  Кладом небывалым,

Была песня, что из сердца

  На свет вылетала.

Не тонула песня в море,

  В огне не горела,

Заковать не мог ту песню

  Сатрап озверелый…

Рисовал он и картины,

  Но в неволе дикой

Счастье срисовать с натуры

  Не мог, горемыка.

9

И не спится и не снится

  Тарасу на свете:

Где ни глянь — неволя всюду,

  Плачут мать и дети.

Украина под панами,

  Под царской пятою

Стоном стонет, погибает,

  Не зная покоя.

«Вешать катов, класть на плаху

  Головы царевы!» —

Зашумело по Украйне

  Тарасово слово.

Все то горе, все те муки,

  Что его терзали,

Изливал он на бумаге,

  Чтобы люди знали.

Звал искать иную долю,

  Долю и свободу,

Искать солнца, искать счастья

  Родному народу.

10

И пошли слова Тараса

  Странствовать повсюду, —

Прямо в сердце западали

  Крепостному люду.

Глаза люди проглядели,

  Поджидая волю:

«Справедлива речь Тараса

  О народной доле!»

А царя с кровавой свитой,

  А панов кровавых

Обуял великий ужас

  Перед этой славой…

Стали думать, как Тараса

  Лучше покарать им —

То ли в поле на кургане,

  То ль в отцовской хате?

И карали его карой, —

  Чтоб немым томился,

Чтоб слагать такие песни

  Навек разучился.

11

Ой, путь каторжный, нелегкий,

  Вытоптанный горем

Да костьми людскими устлан,

  Омыт слезным морем!

Тем путем вела Тараса

  Его злая доля —

Через пущи, через чащи,

  По дикому полю.

Глушь. Безмолвен, как пустыня,

  Край тот сиротливый,

Только зверь подчас завоет

  Жутко и тоскливо.

Вот куда загнал Тараса

  Подлый царь-душитель!

Положил живым в могилу

  Жестокий мучитель.

Тарасовы злые муки

  Камень только знает,

Да залетный ветер слышит,

  Как бедный рыдает.

12

Крепость Орская — острогом,

  Да с царским указом,

Чтобы за перо, за кисти

  Не брался ни разу.

Чтоб не брался, чтобы песен

  Не слагал крамольных.

Вот какую терпел кару

  Певец подневольный!

Сны приходят об отчизне

  И в этой могиле.

Но писать хотя бы кровью —

  И то запретили!

Песня просится из сердца,

  Жаркой кровью рдея,

Но и кисти и бумагу

  Взяли лиходеи.

Чахнет, сохнет отлученный

  От родимой нивы,

Под казенной царской палкой

  Тарас несчастливый.

13

Такой кары окаянной

  Не снести другому!..

Шел Тарас из заточенья

  К родимому дому.

Съела царская расправа

  Тарасову силу, —

Меньше он глядел на небо,

  А больше — в могилу.

Только песен, песен гулких

  Не забыл, бедуя,

Не забыл он в песнях-думках

  Украйну родную.

И писал бы думы-песни

  Он кровью своею, —

Да всю кровь из жил горячих

  Выпили злодеи.

Жадно кровь его из сердца

  Пили кровопийцы.

Так пусть память о той муке

  Навек сохранится!

14

И погиб Тарас. Не вынес

  Жизни подневольной.

Загудели, зарыдали

  Днепровские волны.

Шумно побежали волны

  Прямо в сине море.

Расскажите, волны, миру

  О великом горе!

И плакала Украина,

  Плакала, тужила,

Когда сына дорогого,

  Певца хоронила.

Холм насыпали высокий

  Над Днепром ревучим,

Чтоб далеко Украину

  Видно было с кручи.

Спит Тарас, уснул навеки

  В той могиле тесной,

Да не спит, жива в народе,

  Не спит его песня.

15

Эх, Тарас, кабы проснулся,

  Встал ты из могилы

Да на Украину глянул,

  Кобзарь ты наш милый!

Глянул бы, огни какие

  В степях засверкали,

Новой песней повстречал бы

  Днепровские дали.

Над твоей землей привольной

  Солнце ярко светит,

Сбросили ярмо навеки

  И отцы и дети.

Без царя живут, без пана

  Свободные люди.

Всюду стройки, всюду радость —

  Чудо здесь на чуде!

А о горе да печали

  Нету и помину.

Эх, кобзарь, взглянул бы нынче

  Ты на Украину.

1939

Павлинка