Эдна Сент-Винсент МиллейСтихотворения и сонеты
Переводы Маргариты Алигер
Отвага матери моей,
Кусок скалы, кусок гранита,
Ушла со светом вместе с ней
И вместе с ней в земле зарыта.
А мне осталась брошь ее
Из драгоценного металла.
Она — сокровище мое,
Но я-то о другом мечтала.
Ах, матушка, когда б она
Распорядилась по-другому!
Отвага мертвым не нужна.
Как без нее прожить живому?
В воздухе холодок.
Мудрый его постиг и с ним освоиться смог.
И я догадаться могу,
Что вся эта радость скроется скоро в снегу.
Солнце в облаке скрылось вдруг,
И его уж не разглядеть.
Красота, что звучала вокруг,
Для того только уха звучит,
Что звучанья ее не забыло.
И сердце отныне стучит
Лишь о том, что некогда было.
Опустилась глухая ночь.
День минувший ушел прочь.
И с темнеющего холма
В дверь мою подула зима.
Три снежинки… Четыре… Пять…
Больше! Больше!.. Не сосчитать.
Вьется снежная кутерьма.
RECUERDO
Усталые и веселые, впервые сбежав из дому,
Всю ночь мы ходили взад и вперед по парому.
Паром был голый и светлый, и пахло, как в хлеве, соломой.
И мы глядели в огонь, садились за стол незнакомый.
Потом мы легли на палубе, залитой лунным светом;
И свистульки свистели, свистели, и ночь завершилась рассветом.
Усталые и веселые, впервые сбежав из дому,
Всю ночь мы ходили взад и вперед по парому.
Мы купили яблок и груш, купили их целую дюжину,
Ты ел яблоко, я ела грушу — цены нет такому ужину;
И небо светлело, и ветер повеял предутренним холодом,
И поднималось солнце огромным ведром, наполненным чистым золотом.
Усталые и веселые, впервые сбежав из дому,
Всю ночь мы ходили взад и вперед по парому.
Мы купили утреннюю газету, но ее мы читать не стали.
«Доброе утро, матушка!» — мы сказали старушке в шали.
Со слезами взяла она груши и яблоки: «Благослови вас Боже!»
И, оставив лишь горстку монет на метро, мы ей деньги отдали тоже.
Переводы Владимира Кормана
I shall forget you… (Я о тебе забуду…)Вольная переделка на тему сонета Эдны Миллей
Любовь не длится вечно, нам в угоду.
Люби покрепче. Не теряй ни дня.
А минет месяц, даже пусть полгода —
потом тебе не удержать меня.
Так водится. Такая в нас природа.
Затухнет жар сердечного огня.
Хитри и льсти, Придумывай подходы,
но я тебе отвечу не темня.
Да, я мечтаю, чтоб любовь не тлела,
чтоб наши клятвы не были хрупки —
натуре ж нет до тех обетов дела.
Смешно идти природе вопреки.
Как знать, чем будешь ты вознаграждён?
Превыше нас естественный закон.
I SHALL forget you presently, my dear,
So make the most of this, your little day,
Your little month, your little half a year,
Ere I forget, or die, or move away,
And we are done forever; by and by
I shall forget you, as I said, but now,
If you entreat me with your loveliest lie
I will protest you with my favourite vow.
I would indeed that love were longer-lived,
And oaths were not so brittle as they are,
But so it is, and nature has contrived
To struggle on without a break thus far, —
Whether or not we find what we are seeking
Is idle, biologically speaking.
Эдна Сент-Винсент Миллей (1892–1950) — известная американская поэтесса, лауреат Пулитцеровской премии 1923 г.
Приведённое стихотворение, можно найти в Интернете, переведённое в 1999 г. Лилией Мальцевой и во многих других переводах, сделанных позднее.
Мёртвый воробушек(По мотивам оригинала)
Смерть пожирает всё, что мило:
и Лесбия, и воробей
почили в тесноте могилы,
где больше нет скорбей.
Хранит ли память прошлый дождь?
Когда б ни пили, нам всё мало.
Рука дерзка, а в пальцах — дрожь:
хрупки бокалы!
Мой прежний милый! Не язви!
Хоть свергнут с пьедестала,
не говори, что не было любви,
когда её не стало.
Death devours all lovely things;
Lesbia with her sparrow
Shares the darkness — presently
Every bed is narrow.
Unremembered as old rain
Dries the sheer libation.
And the little petulant hand
Is an annotation.
After all, my erstwhile dear.
My no longer cherished,
Need we say it was not love,
Now that love is perished?
«Любовь — не всё…»(Перевод с английского)
Любовь — не всё, не мясо и не пиво,
не отдых, не укрытие в грозу,
и не бревно в реке среди разлива,
когда пловец то сверху, то внизу.
Любовь не может оживить дыханье.
Ей не сподручен костоправский труд.
Не пустит кровь, не приведёт в сознанье,
но если не придёт, то люди часто мрут.
Быть может, в затруднительное время,
когда в нужде — поддержки никакой,
совсем запутавшись в своей проблеме,
твою любовь я променяю на покой,
а память этой ночи — на съестное… —
но вряд ли я куплюсь такой ценою.
Love is not all: It is not meat nor drink
Nor slumber nor a roof against the rain,
Nor yet a floating spar to men that sink
and rise and sink and rise and sink again.
Love cannot fill the thickened lung with breath
Nor clean the blood, nor set the fractured bone;
Yet many a man is making friends with death
even as I speak, for lack of love alone.
It well may be that in a difficult hour,
pinned down by need and moaning for release
or nagged by want past resolution's power,
I might be driven to sell your love for peace,
Or trade the memory of this night for food.
It may well be. I do not think I would.
ИзбранноеПереводы Галины Ицкович
Из цикла «Несколько смокв с репейника»[1]
Первая смоква
Я с двух сторон свечу зажгла.
Не встретить ей рассвет.
Но — милые! враги! друзья!
Какой чудесный свет!
My candle burns at both ends;
It will not last the night;
But ah, my foes, and oh, my friends —
It gives a lovely light!
После полудня на холме
Счастливой нет другой такой —
Лицом в траву!
Я ста цветов коснусь рукой
И не сорву.
Обрыв и облака — гляжу,
И тих мой взгляд.
Там бриз баюкает траву
Вперед, назад.
Когда ж покажутся огни
Из городка,
Свой свет я отыщу средь них —
И вниз с холма!
I will be the gladdest thing
Under the sun!
I will touch a hundred flowers
And not pick one.
I will look at cliffs and clouds
With quiet eyes,
Watch the wind bow down the grass,
And the grass rise.
And when lights begin to show
Up from the town,
I will mark which must be mine,
And then start down!
Взрослая
Ругала предрассудков косность,
Рыдала, с лестницы катилась —
И что же? Нынче с миной постной
Спать отправляюсь в восемь тридцать.
Was it for this I uttered prayers,
And sobbed and cursed and kicked the stairs,
That now, domestic as a plate,
I should retire at half-past eight?
Четверг
Что ж, я любила в среду,
Но вот настал четверг.
В четверг тебя я не люблю,
Мил человек.
Не понимаю, ты о чем?
И злишься на кого?
Да, в среду был ты так любим, —
А мне-то что?
AND if I loved you Wednesday,
Well, what is that to you?
I do not love you Thursday —
So much is true.
And why you come complaining
Is more than I can see.
I loved you Wednesday, — yes-but what
Is that to me?
Возможно, что Ему
Благословенен уголок
Мой, украшенье мира.
Но я не видела еще
Китая и Каира.
Не упиваться мне цветком
Под самым моим носом,
Пока мне запах незнаком
Из Карфагена розы.
Ткань нежная любви моей
Не блекнет и не рвется,
Пока я здесь. Но если мне
Пуститься в путь придется!..
How shall I know, unless I go
To Cairo or Cathay,
Whether or not this blessed spot
Is blest in every way?
Now it may be, the flower for me
Is this beneath my nose;
How shall I tell, unless I smell
The Carthaginian rose?
The fabric of my faithful love
No power shall dim or ravel
Whilst I stay here, — but oh, my dear,
If I should ever travel!
Пир
Бродила вдоль стола,
Пила из рюмки каждой,
Но не нашла вина
Прекраснее, чем жажда.
Грызя земли плоды,
Пришла я к убежденью,
Что в мире нет еды
Вкуснее вожделенья.
Всю эту канитель
Я распродам отважно
И лягу на постель
Из голода и жажды.
I drank at every vine.
The last was like the first.
I came upon no wine
So wonderful as thirst.
I gnawed at every root.
I ate of every plant.
I came upon no fruit
So wonderful as want.
Feed the grape and bean
To the vintner and monger:
I will lie down lean
With my thirst and my hunger.
Непутешественница
Тропинка мимо дома шла.
Была уж очень хороша! —
Но матушка меня предупредила:
«В конце тропинки, доченька,
Найдешь ты дом молочника»
(И с той поры я дальше не ходила).
THERE was a road ran past our house
Too lovely to explore.
I asked my mother once — she said
That if you followed where it led
It brought you to the milk-man's door.
(That's why I have not traveled more.)