Знашь, ту, чт'о полюбили
Волны, звезды и цветы,
А задумали - сложили
Ночи вешние да ты.
Ответ фельетонисту
Я горжусь 44-м
За нее, за страсть мою:
Для чего ж пером истертым
Нацарапал ты статью?
Чт'о глумишься над собратом,
Как мальчишка - хи - хи - хи?
Вспомни, милый, в 35 - м
Я прощал тебе стихи;
Так, конечно, обороны
И отместки не ищу
И, конечно, фельетоны
В 57 - м прощу.
Сумерки
Оттепель… Поле чернеет;
Кровля на церкви обмокла;
Так вот и веет, и веет -
Пахнет весною сквозь стекла.
С каждою новой ложбинкой
В'одополь все прибывает,
И ограниченной льдинкой
Вешняя звездочка тает.
Тени в углах шевельнулись,
Темные, сонные тени
Вдоль по стенам потянулись,
На пол ложатся от лени…
Сон и меня так и клонит…
Тени за тенями - грезы…
Дума в неведомом тонет…
Н'а сердце - крупные слезы.
Ох, если б крылья да крылья,
Если бы доля, да доля,
Не было б мысли - "бессилья".
Не было б слова - "неволя".
Арашка
Дворовые зовут его Арашкой…
Ученые назвали бы ар'а;
Граф не зовет никак, а дачники милашкой
И попенькой…
Бывало, я с утра
Росистою дорожкою по саду
Пойду гулять, - он, на одной ноге,
Стоит на крыше и кричит: "Эге! "
Потом хохочет до упаду,
За клюв схватившись лапою кривой
И красною качает головой.
Никто не помнит, как, когда, откуда
Явился в дом Арашка?.. Говорят,
Что будто с коробля какого-то, как чудо,
Добыл его сиятельный…
Навряд!
Мне кажется, Арашку подарили -
Или визирь, или не знаю кто?
Быть может, что сама
Державина бессмертная Фелица?..
Положим - так…
А попугай - все птица…
Он не забыл Америки своей, -
И пальмовых лесов, лиановых сетей
И солнца жаркого, и паутины хочет,
И над березами и соснами хохочет.
Не знаю, почему припомнилось…
Читал
Когда-то я индийское преданье
О племени… Забыл теперь названье,
Но только был героем попугай…
Вот видите… в Америке есть край,
На берегах - пожалуй - Ориноко.
Там ток воды прорыл свой путь глубоко
Сквозь кручу скал… И брызжут, и гремят,
И в прорезь рвутся волны… Водопад…
Сюда-то в незапамятное время,
Укрылося войной встревоженное племя,
Затем, чтоб, с трубкой мира, отдохнуть,
В тени утесов и пещер прибрежных
От дней, вигвамам тяжких и мятежных;
Пришло сюда и кончило свой путь…
И спит теперь от мала до велика
В пещере: - всех горячка унесла…
Но нет, не всех: осталася улика,
Что был народ какой-то, что была
Когда-то жизнь и здесь…
Над водопадом,
На выступе гранитных скал, сидит
Седой ара и с потускневшим взглядом
На языке утраченном кричит
Какие-то слова…
И наотмашку
Гребет веслом испуганный дикарь;
Все - мертвецы, а были люди встарь…
(25 мая 1853 г.)
ОДУВАНЧИКИ
(ПОСВЯЩАЕТСЯ ВСЕМ БАРЫШНЯМ)
Расточительно-щедра,
Сыплет вас, за грудой груду,
Наземь вешняя пора,
Сыплет вас она повсюду;
Где хоть горсточка земли, -
Вы уж, верно, расцвели.
Ваши листья так росисты,
И цветки так золотисты!
Надломи вас хоть легко, -
Так и брызнет молоко…
Вы всегда в рою веселом
Перелетных мотыльков,
Вы в расцвет - под ореолом
Серебристых лепестков,
Хороши вы в день венчальный;
Но… подует ветерок,
И останется печальный,
Обнаженный стебелек…
Он цветка, конечно, сп'орей:
Можно выделать цикорий!
(30 мая 1858 г.)
ПРИ ПОСЫЛКЕ СТИХОВ (КАТЕ МЕЙ)
Года прошли с тех пор обычным чередом,
Как, силы юные в семейной лени тратя,
С тобою вечера просиживал я, Катя,
В глуши Хамовников и на крылечке том,
Где дружба и любовь давно порог обила,
Откуда смерть сама раздумчиво сходила…
Года прошли, но ты, не правда ли, все та?
Все так же для тебя любезны те места,
Где в праздник, вечером, умчась из пансиона,
Ты песню слушала доверчиво мою
И знала, что пою - не зная, что пою,
Под звучный перелив знакомого нам звона?
Возьми же, вот тебе тетрадь моих стихов,
На память молодых и прожитых годов…
Когда нас Чур стерег, дымилась вечно трубка,
И жизнь цвела цветком, как ты, моя голубка!
(1858)
ПОЛЕЖАЕВСКОЙ ФАРАОНКЕ
Ох, не лги, не лги,
Даром глазок не жги,
Вороватая!
Лучше спой про свое,
Про девичье житье
Распроклятое:
Как в зеленом саду
Соловей на беду,
Расыстомную
Песню пел - распевал -
С милым спать не давал
Ночку темную…
(27 января 1859 г.)
ФЕЙРВЕРК
Много взвивалось потешных огней,
Брошенных смелой рукою людей, -
Дна допроситься у неба;
Да неизведанно дно в небеси,
И в бирюзовой бездонной выси
Звезды, сопутницы Феба,
Не увидали взлетевших ракет,
Будто их не было в небе и нет,
Будто из темного сада,
С каждого дерева, с ветки, с листка,
Не разбросала их чья - то рука,
И не глядела дриада?..
Нет: меж ветвей не глядит уж она…
Но, как богиня лесов, зелена -
В дымке струится хитона,
Вся, как цветок, создана для венца,
Кисти и песен, струны и резца,
Ты поглядела с балкона,
Вслед за ракетой, и быстрой мечтой
Обогнала ее в мгле голубой,
Выше надзвездной границы,
И замечталася - бог весть о чем?..
Между тем тени вставали кругом
Из повседневной гробницы;
Шли по аллеям, дорожкам, кустам,
По закуренным до сна цветникам
Ладаном ночи; скользили -
Где меж толпы, обогнувшей балкон,
Где меж далеко белевших колонн
Черный свой саван спустили,
Где охватили, припавши за куст,
Мраморный цоколь иль бронзовый бюст,
Или предсение храма…
Вот и бенгальские гаснут огни -
И потонуло в росистой тени
Все - и картина и рама…
Все… Воцарилась ночная краса…
Что ж ты пытливо глядишь в небеса,
Что же не сводишь с них взора?
Что тебе звезды с небес говорят?
То ли, что гаснет и огненный взгляд
Так же безвременно-скоро,
Как и ракета, что в их вышине
Дщерям земли недоступны оне,
И что лазурной стезею
Много земных звезд умчалось туда,
Только назад ни одна никогда
С неба не спала звездою?
То ли они говорят, что, пока
Летний день долог и ночь коротка,
Надо ловить наслажденья;
Что пред святым алтарем красоты
Надо кошницами сыпать цветы,
Жечь фимиам воскуренья;
Что потому-то все дышит кругом
И красоты и любви торжеством:
Пышные эти палаты,
Статуи, куполы, арки, столпы,
Шелест внизу изумленной толпы,
Стройные звуки сонаты,
Сдержанный шопот привычных похвал,
Вся эта роскошь, весь блеск и весь бал -
Все для тебя?..
Отчего же,
В небо взглянувши, задумалась ты?
Знаю, ты светской бежишь суеты,
Да и оков ее тоже;
Знаю, устала ты сердце губить, -
Хочется жить тебе, хочется жить
Страстью разумно-свободной,
И отрекаешься ты со стыдом -
Быть человеку потешным огнем,
А не звездой путеводной.
(20 июля 1859 г.)
НАД ГРОБОМ
Не может быть, чтоб этот труп
Был все… Не может быть: иначе
Юдольный рок наш был бы груб
И жизнь не стоила задачи…
Пусть все не вечно на земле;
Но это все, что духом жило, -
К нему у трупа на челе
Печать бессмертья приложило.
Усопший! Я твой бренный лоб
Лобзаю с верой, что когда-то,
Как брат, ты сам мне вскроешь гроб
И восресишь лобзаньем брата!
(24 октября 1859 г.)
МИМОЗА
(С…)
Цветут камелия и роза.
Но их не видит мотылек:
Ты жизнь и смерть его, ты - греза
Певца цветов, моя мимоза,
Мой целомудренный цветок -
Затем, что в звучном строе лета
Нет и не будет больше дня
Звучней и ярче для поэта,
Как тот, когда сложилась эта
Простая песнь: "Не тронь меня".
(1859)
ЗЯБЛИКУ
Мне гроза дана в наследство:
Гром и молнию стеречь
Научило рано детство,
И понятна мне их речь.
Только молния-первинка
В сердце врежется стрелой, -
Оживал я, как былинка,
Освеженная грозой.
Только в серой тучке грянет
Громозвучная краса,
За собою так и манит
Душу прямо в небеса!
А пройдет гроза, бывало,
В нашем садике цветы
Все поднимут покрывало:
Запоешь тогда и ты.
И тогда, смеясь над няней,
Убегал я в мокрый сад,
Под малинник, где зараней
Мне готов был водопад.
И бумажный мой кораблик
В лужу мутную спускал.
Но тогда, мой милый зяблик,
Я тебя не понимал.
Не слыхал твоей я песни,
Хоть звучала мне она:
"Божье деревцо, воскресни,
Где гроза, там и весна! "
(1859)
КАНАРЕЙКА
Говорит султанша канарейке:
"Птичка! Лучше в тереме высоком
Щебетать и песни петь Зюлейке,
Чем порхать на Западе далеком?
Спой же мне про за-море, певичка,
Спой же мне про Запад, непоседка!
Есть ли у тебя такое небо, птичка,
Есть ли там такой гарем и клетка?
У кого там столько роз бывало?
У кого из шахов есть Зюлейка -
И поднять ли так ей покрывало?"
- Ей в ответ щебечет канарейка:
"Не проси с меня заморских песен,