Михаил Николаевич Загоскин СТИХОТВОРЕНИЯ
ПОСЛАНИЕ К Н. И. ГНЕДИЧУ
Расстался я надолго с вами,
Брега священные Невы!
Уже исчезли пред глазами,
Среди туманной синевы,
Небес Петрополя унылых
Последние главы церквей.
И я как вихрь лечу, друзей оставя милых,
На тройке удалых коней,
И в первый раз, живя досель с весельем в дружбе,
Узнал я горе не шутя.
А ты, товарищ мой по чувствам и по службе,
Бессмертных дев любимое дитя.
О Гнедич, может быть, с тобою
Навек, мой друг, простился я!
Увы! Сей грустною мечтою
Полна теперь душа моя!
Кто знает, что в своем совете
Творец небесный мне предрек?
Слепые смертные на этом жалком свете,
Играем в жмурки мы весь век!
Грядущего никто не знает —
Оно сокрыто от людей:
Таясь во мраке, как злодей,
Судьба удар свой совершает.
Сегодня я здоров, а завтра бил мой час!
И часто, может быть, забыв, о друг мой милый,
Что жизнь зависит не от нас,
Мы пляшем над своей могилой!
Так думал я, и дух невольно унывал,
Предчувствием во мне таинственным смущенный;
Казалось мне, что я, на скорби обреченный,
И счастье и друзей навеки покидал.
Далёко уж за мной роскошная столица;
И я, сквозь легкий сон, закутавшись в шинель,
Мечтаю о тебе, о севера царица,
О юных дней моя вторая колыбель!
В тебе я начал жить, в тебе я встретил друга;
В тебе я в первый раз знаком с любовью стал
И счастие в тебе ж семейственно познал,
Название приняв священное супруга.
Ты скрылася, но мне осталися мечты:
Средь их ищу я утешенья.
И вдруг, о чудо вображенья!
Моим глазам явилась снова ты.
В тебе опять с друзьями я встречаюсь,
Иду опять бродить по улицам твоим;
Любуюсь снова всем и молча восхищаюсь
Или спешу с утра к занятиям моим
И, свой окончив труд, народное теченье
Иду смотреть на Невский тротуар.
Какая пестрота и чудное смешенье!
Тут вижу персиян, бухарцев и татар,
Французов ветреных и англичан степенных;
Там храбры воины, отечества сыны,
В одеждах, златом испещренных,
И мирный квакер здесь, не знающий войны.
Или окрестности градские посещаю.
Вот в Царском я Селе, в волшебных сих местах,
Где всякий раз певца Торквато вспоминаю,
Мечтая быть в его Армидиных садах.
Иль, в шумном жить наскуча в мире,
Я мыслями лечу в унылый Петергоф,
И там на берегу морском я в Монплезире,
Дремлю под шум седых валов,
Гляжу, как бледная Геката
Верхи дерев сребрит в саду.
Или, в час солнечна заката,
В обитель Невскую иду;
Люблю смотреть я там на чудное сближенье
Предметов двух, столь разных меж собой.
Вот здесь в моих глазах, теряясь в отдаленье,
Та улица, куда веселою толпой
Стремятся все, где роскошью все дышит,
Где пышность дивную — причудницу творца
Волшебное перо едва ли нам опишет,
Где вечной суете и шуму нет конца,
Где все сулит нам век счастливый
Среди приятных жизни снов!
И что ж в конце сей гордой перспективы?
Жилище смерти, ряд гробов!
Невольно здесь душой я возвышаюсь,
Мирскую суету ничтожность всю узрев.
Но день уже протек; я дале отправляюсь.
С холодным чувством осмотрев
Умерших пышные могилы,
Предмет тщеславия и роскоши живых.
Теперь я на мосту, склонившись на перилы.
Встречаю сумерки. Вот шум градской затих:
Вечерние мольбы уж кончились во храмах,
И я смотрю, ночной любуясь тишиной.
Как светится Нева в своих прозрачных рамах.
Чуть-чуть волнуяся, течет передо мной:
Луна и ряд планет, как будто бы в картине,
На гладком зеркале ее прозрачных вод.
«Давно ль, — подумал я, — в ужасной здесь пустыне
Лишь ветер выл? Теперь кишит везде народ.
Давно ли здесь, среди болот, лесов дремучих,
Не смел и дикий зверь прокладывать следа?
Явился град Петров, краса царей могучих,
Прошли немногие года,
И слава уж его вселенну наполняет!
О русский царь, ты был воистину велик!
Ты восхотел — и флот твой море покрывает;
Сказал — и новый Рим на севере возник!»
Вот так-то, милый друг, мечтою обольщенный,
На краткий миг я горе забывал.
«О, если б, — я сказал, — восторгом увлеченный,
Небес священный дар, тобой я обладал!
Когда б я мог, певец Омирова рожденья,
Вослед тебе, на лире золотой,
Воспеть душевны наслажденья,
Беседы все с волшебною мечтой;
Когда бы мог...» Но вдруг, незнаемый дотоле,
По членам трепет пробежал;
Уста сомкнулись поневоле,
В груди священный огнь вспылал;
Все стало для меня приятней:
Свежее зелень на лугах,
И воздух чистый ароматней,
И тень прохладнее в лесах;
Всей, всей природы обновленной
Казался мне прелестней вид!
О, радость... наконец, восторгом упоенный,
Познал я в первый раз бессмертных Пиерид;
Познал небесно наслажденье,
Поэтов счастливых кумир,
Тебя, святое вдохновенье!
И новый мне открылся мир;
И новым озарилась светом
Моя душа и друг твой стал поэтом!
АВТОРСКАЯ КЛЯТВА
Как часто я слыхал, что главный наш порок —
Любовны клятвы все и нежны уверенья
Писать лишь на песке: повеет ветерок,
И мигом страстные исчезнут выраженья,
А с ними и любовь. Так точно иногда
Поэт, обиженный судом несправедливым,
Клянется с музами расстаться навсегда,
Навек прости сказать мечтам любимым,
И, чтоб верней свой выполнить обет,
Об этом он друзьям в посланье объявляет,
И, разругав путем коварный злобный свет,
Стихов он не писать... стихами обещает.
Что эту истину не трудно доказать,
В том спора нет нимало,
Лишь только б в вас, друзья, терпения достало
То выслушать, что вам хочу я рассказать.
Однажды в скуке я (тому назад неделю)
Дремал у камелька, десятый час пробил,
И я сбирался на постелю,
Как вдруг вбежал ко мне Людмил,
Старинный мой приятель,
Изрядный малый и с умом!
А ремеслом
Комический писатель.
«Что вижу, — я вскричал, — ты бледен и смущен!
Взглянувши на тебя, нельзя не испугаться». —
«Ах, дай прийти в себя и с мыслями собраться:
Я так замучен, разбешен!» —
«Да сказывай скорей, что сделалось с тобою?» —
«Ничтожный вздор; к чему рассказывать его?
Я только в дураках — и больше ничего! —
Осмеян, посрамлен — и сам тому виною!
Какой нечистый дух...» — «Да полно, не тужи!
Садись-ка лучше здесь — и все мне расскажи!» —
«Ты хочешь знать?» — «Весьма желаю». —
«Так слушай же, мой друг, и смейся надо мной!
От Вельского вчера письмо я получаю,
В котором просит он — любовию одной
К моим талантам побужденный —
Прочесть в кругу его лишь искренних друзей
Мой новый труд и что, заране восхищенный,
Творца он завтра ждет с супругою своей.
Попутал грех меня: подумал, соблазнился
И, давши мой ответ на сей проклятый зов,
Сегодня вечером я ровно в семь часов
С пиесою моей у Вельского явился.
Вхожу — и что ж? Полна гостиная людей.
«Кой черт, — подумал я, поклоны раздавая, —
Как много искренних у Вельского друзей!»
Меж тем хозяйка пожилая,
Известная своим умом,
Ужасно суетилась
Вокруг стола, покрытого сукном.
И вот толпа гостей по креслам разместилась,
Умолкли все — и начал я читать.
Увы! Язык гостей не долго был спокоен!
Чтоб тонкий вкус вполне свой оказать,
Знаток прямой ничем не должен быть доволен.
Хвалить! И кстати ли себя унизить так,
Хвалить ведь может и дурак;
Но тот, кто смело все бранит и осуждает,
Уж верно умница и все на свете знает.
Едва лишь первый акт окончить я успел,
Как вдруг один, словесности любитель,
Известный меценат, талантов покровитель,
Своим блеснуть умом и вкусом захотел.
Окинув взором всех надменно,
«Я вам,— сказал он мне,— признаюсь откровенно,
Что экспозиция ужасно не ловка». —
«Быть может, что долга?» — «О нет! Ее бы можно
Еще порастянуть». — «Что, вижу, коротка?» —
«И этого в ней нет, признаться должно». —
«Скучна?» — «Нимало, нет!» — «Так, видно, не верна,
Фальшива, сбивчива?» — «О нет, совсем другое!
И лучше б быть могла, конечно, вдвое...» —
«Позвольте мне сказать,— пристала тут одна
Премудрая жена,
Которая везде по городу считалась
Игрицей первою в бостон и модный вист, —
Мне кажется, у вас язык не очень чист:
Я это замечать, по чести, не старалась,
Но, признаюсь, мой слух давно уже отвык
От всех тяжелых выражений.
В комедии у вас слуга совсем мужик,
Везде он говорит без всяких украшений
Таким преподлым языком;
Признайтесь сами в том!
Ведь я не вовсе виновата,
И если критика вам кажется строга...» —
«Помилуйте! Да он не принц — простой слуга!» —
«Так что ж, не важная утрата —