И ночью готов на парад,
От радости плакать не смея.
Безногий товарищ комбат,
Почетный красноармеец,
Ты видишь:
Проходят войска
К размытым и черным окопам,
И пуля поет у виска
На Волге и под Перекопом.
Земляк и приятель погиб.
Ты видишь ночною порою
Худые его сапоги,
Штаны с незашитой дырою.
Но ты, уцелев, на парад
Готов, улыбаться не смея,
Безногий товарищ комбат,
Почетный красноармеец.
А ночь у окна напролет
Высокую ноту берет,
Трубит у заснувшего дома
Про восемнадцатый год,
О первом приказе наркома.
1927
Ожидание
Грудь слезами выпачкав,
Снова к вербе, к омуту
Ты уйдешь на цыпочках,
Покидая комнату.
Только хлопнут двери там,
Где кончалась комната, —
Ходит ветер берегом
К омуту от омута.
И приносит вести он,
И уйдет назад, —
На лице невестином
Полыхнет закат.
Руки сломит надвое,
Плача и любя,
Волны встанут, падая,
Прямо на тебя…
Криками совиными
В ельники игольчатые…
Только за овинами
Дрогнут колокольчики.
Никого в овинах нет, —
Может, тройка дикая
На поляну вымахнет,
Звякая и гикая.
Кручами и срывами,
А над нею вóроны —
Пристяжные гривами
Машут в обе стороны.
Тропками забытыми
На лугах и насыпях
Коренник копытами
Рвет поляну наспех.
Недолга у девушек
И тоска и жалоба.
Где она? Где уже?
Сам жених пожаловал.
Постели ему постель
Без худого словушка, —
Сбоку ходит коростель,
В головах — соловушка.
Убаюкай, успокой,
С новою тревогой
Тихо ласковой рукой
Голову потрогай.
Высоко заря горит,
Скоро утро будет,
Ветер ходит, говорит
И тебя разбудит.
Никого в долинах нет,
И путями новыми
Вороной не вымахнет,
Стукая подковами.
Не дрожали у реки
Кони, колокольчики,
Где шумят березники,
Ельники игольчатые.
Не любили, не могли, —
Нива колосистая, —
Милый водит корабли,
Песенку насвистывая.
На веселый хоровод
У реки, у хутора
Милый больше не придет,
Уходя под утро.
Не твои картузы
И сапожки лаковые,
Не в последние разы
Глазыньки заплаканные.
1927
Старина
Скажи, умиляясь, про них,
Про ангелов маленьких, набожно,
Приди, старину сохранив,
Старушка седая, бабушка…
Мне тяжко…
Грохочет проспект,
Всю душу и думки все вымуча.
Приди и скажи нараспев
Про страшного Змея-Горыныча,
Фата и девический стыд,
И ночка, весенняя ночь моя…
Опять полонянка не спит.
Не девка, а ягода сочная,
Старинный у дедов закон, —
Какая от этого выгода?
Все девки растут под замком.
И нет им потайного выхода.
Эг-гей!
Да моя старина, —
Тяжелая участь подарена, —
Встают на Руси терема,
И топают кони татарина.
Мне душно,
Окно отвори,
Старушка родимая, бабушка,
Приди, шепелявь, говори,
Что ты по-бывалому набожна,
Что нынче и честь нипочем,
И вера упала, как яблоко.
Ты дочку английским ключом
Замкнула надежно и наглухо.
Упрямый у дедов закон, —
Какая от этого выгода?
Все девки растут под замком,
И нет им потайного выхода…
Но вот под хрипенье и дрожь
Твоя надвигается очередь.
Ты, бабушка, скоро умрешь,
Скорее, чем бойкие дочери.
И песня иначе горда,
И дни прогрохочут, не зная вас,
Полон,
Золотая орда,
Былины про Ваську Буслаева.
1927
На Керженце
Мы идем.
И рука в руке,
И шумит молодая смородина.
Мы на Керженце, на реке,
Где моя непонятная родина,
Где растут вековые леса,
Где гуляют и лось, и лиса
И на каждой лесной версте,
У любого кержачьего скита
Русь, распятая на кресте,
На старинном,
На медном прибита.
Девки черные молятся здесь,
Старики умирают за делом
И не любят, что тракторы есть —
Жеребцы с металлическим телом.
Эта русская старина,
Вся замшённая, как стена,
Где водою сморена смородина.
Где реке незабвенность дана, —
Там корежит медведя она,
Желтобородая родина,
Там медведя корежит медведь.
Замолчи!
Нам про это не петь.
1927
Лирические строки
Моя девчонка верная,
Ты вновь невесела,
И вновь твоя губерния
В снега занесена.
Опять заплакало в трубе
И стонет у окна, —
Метель, метель идет к тебе,
А ночь — темным-темна.
В лесу часами этими
Неслышные шаги, —
С волчатами, с медведями
Играют лешаки.
Дерутся, бьют копытами,
Одежду положа,
И песнями забытыми
Всю волость полошат.
И ты заплачешь в три ручья,
Глаза свои слепя, —
Ведь ты совсем-совсем ничье,
И я забыл тебя.
Сижу на пятом этаже,
И все мое добро —
Табак, коробочка ТЭЖЭ
И мягкое перо —
Перо в кавказском серебре.
И вечер за окном,
Кричит татарин на дворе:
— Шурум-бурум берем…
Я не продам перо, но вот
Спасение мое:
Он эти строки заберет,
Как всякое старье.
1927
Обвиняемый
Не лирике больше звенеть…
В конвульсиях падаю наземь я,
Мирáжи ползут по стене,
По комнате ходит фантазия.
И, очень орать горазд,
В теоретическом лоске
Несет социальный заказ
Довольный собой Маяковский.
Любимая, извини,
Но злобен критический демон,
Я, девочкам изменив,
Возьму нелюбовную тему…
И вот —
Из уютных квартир
К моей односпальной кровати
С улыбкой дешевых картин
Идет пожилой обыватель.
Он, вынув мандаты свои,
Скулит о классической прозе,
Он в тему встает
И стоит
В меланхолической позе.
Он пальцами трет виски
И смотрит в глаза без корысти…
Я скромно пощупал листки
Служебных характеристик,
И, злобою ожесточен,
Я комнату криком пронзаю:
— Тут лирика ни при чем,
И я, извини,
Не прозаик,
А радость вечерних икот
Совсем не хочу отмечать я.
Вот —
Каждый прошедший год
Заверен у вас печатью.
Житье вам нетрудно нести,
И месяц проносится скоро.
Зарплату по ведомости
Выписывает контора,
И вы, хорошо пообедав,
Дородной и рыхлой жене
Читаете о победах
Социализма в стране.
А ночью при синих огнях,
Мясистое тело обняв…
… … … … …
И мучает, туго старея,
Хроническая гонорея[2].
Вам эта болезнь по плечу,
У вас не тощает бумажник,
Но стыдно явиться к врачу,
Боясь разговоров домашних…
Вдали розовеет восток,
Неискренне каркает ворон,
Хохочет и пляшет восторг
В бреду моего разговора.
Глядит на бумаге печать
Презрительно и сурово.
Я буду суду отвечать
За оскорбление словом,
И провожает конвой
У черной канвы тротуара,
Где плачут над головой
И клен и каналья гитара.
1927
Музыка
Она ходила Волгою,
Она ходила Доном
За брякавшей двуколкою,
За легким эскадроном.
И из оркестра нашего
Летело на простор:
— Валяй, давай — вынашивай
Отвагу и упор…
Украинская ведьма,
Шалишь и не уйдешь,
Даешь, даешь Каледина,
Юденича даешь…
Но я теперь постарше,
И по полям окрест
Не бьет походным маршем
Оскаленный оркестр…
Не звякает железо,
Вокзальные звонки,
Отпела «Марсельеза»,
Не грохают клинки…
Приду и руки вымою
От гари заводской, —
Хорошую, любимую
Встречаю за рекой.
И петь себя заставлю,
Как не певал давно, —
За Невскою заставою
По вечерам в кино.
И под шальную музыку
Почудилось сквозь дым —
Родная сабля узкая
И кольчики узды.
Не потому ль, товарищи,
Лицо мое бело?
Товарищи, давай еще
Припомним о былом.
Почет неделям старым, —