Виктор СоснораCтихотворения
ВСАДНИКИ1959–1966
ЗА ИЗЮМСКИМ БУГРОМ
За Изюмским бугром
побурела трава,
был закат не багров,
а багрово-кровав,
желтый, глиняный грунт
от жары почернел.
Притащился к бугру
богатырь печенег.
Пал ничком у бугра
в колосящийся ров,
и урчала из ран
черно-бурая кровь.
Печенег шел на Русь,
в сталь
и мех наряжен,
только не подобру
шел —
с ножом на рожон,
не слабец и не трус, —
получился просчет…
И кочевнику Русь обломала плечо.
Был закат не багров,
а багрово-кровав.
За Изюмским бугром
побурела трава.
Солнце
четкий овал
задвигало за гать.
Печенег доживал
свой последний закат.
У половецких веж
Ну и луг!
И вдоль и поперек раскошен.
Тихо.
Громкие копыта окутаны рогожей.
Тихо.
Кони сумасбродные под шпорами покорны.
Тихо.
Под луной дымятся потные попоны.
Тихо.
Войско восемь тысяч, и восемь тысяч доблестны.
Тихо.
Латы златокованы, а на латах отблески.
Тихо.
Волки чуют падаль,
приумолкли волки.
Тихо!
Сеча!
Скоро сеча!
И — победа,
только…
тихо…
Пир Владимира
Выдав на бойню отару,
бубен добыл берендей.
Купно придвинуты чары.
Бей, бубен,
бей, бубен,
бей!
Очень обижен Добрыня —
крутит чупрыною аж:
— Вот что, Владимир,
отныне
ты мне, племяш, — не племяш.
Красное Солнце,
не гоже
ложке шуршать на губе.
Тьфу!
Деревянные ложки! —
Бей, бубен,
бей, бубен,
бей!
Хмуро десятники встали:
— Выковать ложки пора!
Разве мы не добывали
разного злат-серебра?
Липовой ложкой
как можно
мучить дружину тебе?
Слава серебряным ложкам! —
Бей, бубен,
бей, бубен,
бей!
Бочки рядами
и рядом.
Днища мокры от росы.
Брызжет в жаровнях говяда.
Ромбами вырублен сыр.
В чаши, кувшины, ендовы
хлещет медовый ручей, —
добрый,
медово-бедовый!
Бей, бубен,
бей, бубен,
бей!
Рогнеда
На Днепре
апрель,
на Днепре
весна
волны валкие выкорчевывает.
А челны
черны,
от кормы
до весла
просмоленные, прокопченные.
А Смоленск
в смоле,
на бойницах
крюки,
в теремах горячится пожарище.
У Днепра
курган,
по Днепру
круги,
и курган
в кругах
отражается.
Во курган-
горе
пять бога-
тырей,
груди в шрамах — военных отметинах,
непробудно спят.
Порубил супостат
Володимир родину Рогнедину.
На передней
короге
в честь предка
Сварога
пир горой — коромыслами дымными.
Но Рогнеда
дичится,
сдвинув плечи-
ключицы,
отвернулась от князя Владимира.
Хорохорятся кметы:
— Дай рог
Рогнеде,
продрогнет Рогнеда под сорочкою. —
Но Владимир
рог не дал
нелюдимой
Рогнеде.
Он промолвил:
— Ах ты, сука непорочная
Ты грозишь:
в грязи
народишь сынка,
хитроумника, ненавистника,
и сынок
отца
завлечет в капкан
и прикончит Владимира быстренько.
Не брильянты глаза у тебя! Отнюдь!
Не краса —
коса
цвета просового.
От любви
убил
я твою родню,
от любви к тебе, дура стоеросовая! —
Прослезился князь,
преподносит — на! —
скатный жемчуг в бисерной сумочке.
Но челны
черны,
и княжна
мрачна,
только очи
ворочает
сумрачно.
Калики
Приходили калики к Владимиру.
Развлекали Владимира песенками.
И поили их винами дивными.
И кормили заморскими персиками.
Только стольники-прихлебатели
на калик возводили напраслину:
будто
утром
певучая братия
блуд вершила с княгиней Апраксией.
Взволновался Владимир за женушку.
Понасупил бороду грозную.
Выдал стольникам розги саженные…
И мычали калики под розгами.
Отмычав, подтянули подштанники.
Заострили кинжалы до толики.
Рано-раненько за баштанами
прикололи калики стольников.
Карачарово
В Карачарове селяне —
крикуны.
Ох и любят они глотку
размять,
ох и любят помянуть под блины
новоявленного бога
и мать.
Соберутся в кабаке —
и в бока
заскорузлые ладони:
— Дуду! —
И закатят в кабаке трепака
под дуду,
да так,
что бревна
гудут
в кабаке.
А кабацкая голь,
завшивевшая,
в парше голова,
уворовывает яйца и соль,
огурцы и куропаток в рукава!
В Карачарове селяне —
крепыши,
бабы — пышки,
а детворня
кривонога, на ушибе ушиб,
испекает на угольях воронят
и, прищурив хитрющие ресницы,
преподносит воронят папашам:
— Вот попашете,
попьете из криницы,
и откушаете
уточки
с кашей…
Скоморохи
В белоцерковном Киеве
такие
скоморохи —
поигрывают гирями,
торгуют сковородками,
окручивают лентами
округлых дунек…
И даже девы бледные
уходят хохотуньями
от скоморохов,
охают
в пуховиках ночью,
ведь ночью очень плохо
девам-одиночкам.
Одним,
как ни старайся, —
тоска, морока…
И девы пробираются
к ско-
морохам.
Зубами девы лязгают
от стужи.
Ночи мглисты.
А скоморохи ласковы
и мускулисты,
и дозволяют вольности…
А утром,
утром
у дев уже не волосы
на лбу,
а кудри
окутывают клубом
чело девам,
у дев уже не губы —
уста рдеют!
Дождь сыплется…
Счастливые,
растрепанные, мокрые,
смеются девы:
— В Киеве
такие скоморохи!
Калика
Посох тук-тук…
Плетется калика,
посох тук-тук…
в портянках плетеных,
посох тук-тук,
стихарь да коврига,
посох тук-тук,
у калики в плетенке.
За плечом
летописные списки
о российских
ликующих кликах.
Напевая
стишок
византийский,
вперевалку
плетется калика.
Над каликой
гогочут вприсядку
дядьки-ваньки
и девки-нахалки,
и кусают
калику за пятки
шелудивые псы-зубоскалы.
Посох тук-тук
по сухому суглинку,
посох тук-тук
по кремнистому насту.
Непутево
плетется калика.
Ничего-то
калике не надо.
Застольнаяновгородских мятежников
Приподнимем братины,
братья!
Пузырями в братинах
брага!
За отвагу прошедших
ратей!
За врагов,
размешанных с прахом!
Мы подлунны, как вся, мы —
смертны,
только преть в перинах
противно.
Приподнимем братины,
смерды,
за разгул — к потолку братины!
Приподнимем братины,
други,
за мятеж! Заострим рогати!
Всех владык толстобрюхих — крюком,
и на дыбу владык брюхатых!
Жрать горбуху и квас
не вечно
нам,
на пашнях дробящим камни.
Будет править Новградом вече —
не науськанное князьками.
Быть в Новграде
холопской правде,
быть холопскому дьяку в храме!
Приподнимем братины, братья!
Побратаемся с топорами!
Бой Мстислава с Редедей
Мстислав пучеглаз
и угрюм, как пучина.
Не ведал он ласк
и девичьей кручины
и не подносил полонянкам парчи.
Закрученный ус
у Мстислава торчит.
Мстислав солнцелик.
Но не ясен,
а красен
лицом,
а плечами устойчивей граба.
Мудрец Ярослав и молва не напрасно
прозвали Мстислава маститого Храбрым.
Из рощи,
где ропщет
в трясине осока,
ведет русых руссов Мстислав на косогов.
Из бора,
где ели
у кромки редеют,
ведет горбоносых косогов Редедя.
И сдвинулись армии.
Встали, горланя
орлами голодными
перед бранью
с орлами голодными.
Рявкнул Редедя:
— Вы, руссы,
вы — трусы,
собакины дети!
Ваш князь —
недоносок,
и харя вдобавок. —
Мстислав ухмыльнулся. Мстиславу забавно.
Мстислав до мизинцев улыбкою застлан:
— О, витязь Редедя опять нализался! —
Летят в лопухи оборонные латы.
Сцепились два князя. Кулачная схватка!
Мечи — в лопухи!
Если драться — то драться!
Наметан кулак. Мимо скулы не клацнет.
Обучены витязи скулы мочалить.
Придвинулись армии ближе.
Молчали,
борцов одобряя бряцаньем металла.
Вспотевшая пыль
над борцами металась.
Вот вскрикнул Редедя —
и замертво рухнул,
раскинув черноволосые руки.
Он рухнул, как ствол под секирою грубой,
не выпивший всласть
черноземного сока.
Мстислав прикусил
размозженные губы
и, шею набычив,
пошел на косогов,
пошел,
кулаками по воздуху тыча,
один —
против армии в несколько тысяч,
с двумя кулаками —
на полчища стали.
Смутились косоги
и побежали…
Пирует Мстислав. Созывает на праздник
окрестных крестьян
и пирует —
до храпа!
Мудрец Ярослав и молва не напрасно
прозвали Мстислава маститого Храбрым.
1111 год
Между реками, яругами, лесами,
переполненными лисами, лосями,
сани,
сани,
сани,
сани,
сани,
сани…
Наступают неустанно россияне.
Под порошей пни, коренья
нетелесны,
рассекают завихренья
нити лезвий.
На дружинниках меха —
баранья роба.
На санях щиты поставлены
на ребра.
Шустро плещутся плащи по перелескам.
Даже блестки снеговые
в переплеске,
от полозьев —
только полосы на насте…
Как бояре взъерепенились на князя:
— Ты, Владимир Мономах,
мужик не промах:
ты казну и барахло оставил дома:
ты заставил нас покинуть
жен, халупы,
обрядить свою холопину
в тулупы.
Где ж добыча, князь? Морозы-то —
не охнуть!
Все в сугробах половецких передо́хнем!
Разъярился Мономах:
— Чего разнылись?
Разве сани не резвы
и не резные?
Разве сабли
не заточены на шеях?
Так чего же вы разнюнились,
кощеи?
Не озябли вы, бояре,
не устали, —
вам давненько по ноздрям не попадало! —
Тяжела у Мономаха шапка-ярость!
Покрутив заледенелыми носами,
приумолкли пристыженные бояре…
Между реками, яругами, лесами
снова —
сани,
сани,
сани,
сани,
сани…
Наступают неустанно россияне.