Misery (Мизери) – 27 мая 1988
The Eyes of the Dragon (Глаза дракона) – 28 сентября 1988
Bare Bones (сборник интервью с Кингом) – 12 декабря 1988
The Drawing of the Three (Извлечение троих, вторая часть Темной башни, первая часть в библиотеке отсутствовала) – 28 августа 1990
The Dark Half (Темная половина) – 28 февраля 1991
Как видно, «Жребий Салема» в Библиотеку иностранных языков не поступал, и теперь понятно, почему в 1993 году переводчик Вадим Эрлихман, лишенный части этой книги, дописывал окончание романа самостоятельно.
Одним из самых загадочных и малодоступных отделов Всесоюзной государственной библиотеки иностранной литературы был спецхран, или отдел специального хранения. Это были закрытые фонды, доступ к которым строго контролировался и осуществлялся только с разрешения КГБ. В спецхран попадали издания, которые по тем или иным причинам считались нежелательными для широкой аудитории. Чаще всего это были книги, противоречащие официальной советской идеологии. Кроме того, в спецхране хранились издания, отнесенные к категории «Для служебного пользования» или даже «Секретно».
Иногда понять, по какой логике книги оказывались в спецхране, было невозможно – она казалась парадоксальной. Жуткие романы Кинга, полные сцен насилия, убийств, мистики и даже секса, спокойно лежали в основном фонде, в открытом доступе, а вполне безобидная публицистическая книга «Danse Macabre» («Пляска смерти»), в которой он анализировал жанр ужаса в литературе, кино и массовой культуре, оказалась в закрытом фонде, в спецхране.
В чем причина? Возможно, дело было именно в жанре. В глазах советской цензуры художественная литература, даже самая мрачная и кровавая, оставалась выдумкой, а значит, ее воздействие на читателя считалось менее опасным. Конечно, если книга не затрагивала напрямую советскую тематику или идеологические вопросы. Ужасы Кинга могли восприниматься просто как страшные сказки для взрослых, не представляющие серьезной угрозы для советской системы.
А вот «Пляска смерти» – совсем другое дело. Это не художественный роман, а публицистический разбор жанра ужаса и его места в культуре. Кинг рассуждает о страхах, о массовом сознании, о том, как общество перерабатывает тревоги и ужасы через искусство. Для советских цензоров любая аналитическая книга западного автора – особенно американца – автоматически становилась подозрительной. Ведь она могла содержать не только рассуждения о фильмах и книгах, но и опасные для системы мысли о свободе, страхе перед властью, влиянии массовой культуры на общество.
Кроме того, сам факт, что Кинг в этой книге подробно разбирал западные фильмы, книги, телевидение, мог восприниматься как пропаганда «буржуазного образа жизни». В СССР существовала жесткая традиция ограничивать доступ к западной критике и анализу культуры, даже если он был чисто академическим. Западные фильмы можно было посмотреть в закрытых кинозалах для партийной элиты, но читать разбор этих фильмов, вдумываться в их скрытые смыслы – это уже могло считаться нежелательным и требовало специального разрешения.
Кроме того, в «Danse Macabre» действительно есть глава, где Кинг вспоминает детский страх, связанный с запуском советского спутника. Для советских цензоров этот эпизод мог стать еще одной причиной отправить книгу в спецхран.
Запуск Спутника-1 в 1957 году стал для США не только технологическим шоком, но и мощным психологическим ударом. Советский Союз продемонстрировал научное превосходство, и в американском обществе возникла паника: если русские первыми вышли в космос, значит, они могут опередить и в военной сфере. В США заговорили о «спутниковом кризисе», миллионы американцев всерьез испугались, что СССР завоюет небо и обрушит ядерный удар с орбиты.
Для Кинга, который тогда был ребенком, известие о советском спутнике стало одним из первых сильных пугающих впечатлений. Он описывает, как этот страх запал ему в память и сформировал его интерес к теме ужаса, неизвестности и угрозы извне.
Советская цензура крайне чувствительно относилась к тому, как СССР изображался в зарубежной литературе. Даже если речь шла не о политике, а о детских страхах, то обстоятельство, что в книге Кинга Советский Союз ассоциируется с чем-то пугающим, могло послужить поводом для ограничения доступа. В глазах цензоров это был еще один пример «идеологической диверсии» – пусть и неумышленной, но все же вредной для образа страны.
В результате книга, в которой нет ни сцен насилия, ни откровенно антисоветских высказываний, оказалась в спецхране. Потому что анализ массовой культуры, психологических механизмов страха и даже детские воспоминания о советском спутнике оказались для системы более опасными, чем любые вымышленные ужасы.
Спецхран окружала аура таинственности, но тех, кто наконец туда добирался и получал к нему доступ, постигало разочарование. Ожидалось нечто сверхзапретное, шокирующее, переворачивающее сознание, а на деле там часто находились вполне обычные книги, которые по странной логике советской цензуры попадали под ограничения.
Подводя итоги, скажем, что в 1980-х годах Всесоюзная государственная библиотека иностранных языков была едва ли не единственным местом, где можно было получить доступ к романам и рассказам Кинга на языке оригинала.
Сегодня, конечно, все иначе. Интернет снял все преграды и снес все барьеры, и доступ к оригиналу стал обыденным и мгновенным. Но всякий раз, оказываясь в Москве, я не могу не пройти этим маршрутом снова. Я захожу во внутренний двор библиотеки – он обычно тихий, со скульптурами, лавочками и деревьями – и просто сижу. Смотрю на окна, за которыми когда-то кто-то впервые листал «Ночную смену», «Мертвую зону» или «Сияние».
Да, библиотека утратила свое сакральное значение: эпоха сменилась, аура исчезла. Но для меня – и, уверен, для многих коллег – это по-прежнему Святая святых. Место, откуда Кинг начал свой путь к русскому читателю. Не из книжных магазинов и не с экранов кинотеатров. А отсюда – с Ульяновской улицы, дом 1. Через стеклянные двери Библиотеки иностранной литературы – в умы и сердца читателей.
Мертвая зона
В то время как Стивен Кинг и Питер Страуб, творческий дуэт американских писателей, работали над книгой про храброго мальчика в Территориях (Долинах), пересылая друг другу по почте между Мэном и Коннектикутом фрагменты будущего произведения, другой творческий дуэт (на сей раз советских переводчиков), состоящий из Олега Васильева[15] и Сергея Таска, трудился над переводом романа «Мертвая зона», которому было суждено стать первой серьезной публикацией Стивена Кинга на русском языке.
В этом тандеме Васильев был старше (на 20 лет), опытнее и весомее. Кроме того, он занимал должность заместителя главного редактора «Иностранной литературы». Именно его влияние, авторитет и личная заинтересованность стали решающими при пробивании столь необычного для советского читателя материала. Ведь «Мертвая зона» – это не просто фантастика. Это роман с элементами мистики, политической сатиры и психологической драмы, в котором Кинг впервые высказывается о возможности появления диктатора на американской почве.
Роман вышел на страницах престижного журнала «Иностранная литература» в самом начале 1984 года, в первых трех номерах.
Среди советских литературно-художественных журналов «Иностранка» занимала особое место. В то время как другие ежемесячники фокусировались на публикации советских авторов, «ИЛ» по своей природе была «окном в мир», представляя зарубежную художественную и интеллектуальную традицию. Однако это не означало, что редакция обладала полной свободой в выборе материалов. Напротив, каждый номер проходил сложный процесс согласования, а процентное соотношение авторов из разных стран регулировалось на государственном уровне.
Публикация западного, а тем более американского писателя в СССР была серьезным делом. В редакционной коллегии журнала велись ожесточенные дискуссии, но их предметом было не только качество литературного произведения, а скорее вопрос: «Пропустят ли идеологи?»
Дело в том, что существовали квоты:
1) определенный процент авторов в «ИЛ» должен был приходиться на писателей из братских социалистических стран;
2) определенный процент – на представителей «развивающегося мира», особенно тех, кто проявлял лояльность к СССР;
3) и только небольшая доля допускалась из враждебного капиталистического мира – с тщательной проверкой каждого имени.
Особый разбор шел по персоналиям: авторы, замеченные в негативных высказываниях о советской политике или социалистическом строе, автоматически исключались. Черные списки велись не только в Главлите, но и в ЦК КПСС, КГБ, а также в МИДе. Советские послы – обычно по наводке спецслужб – сообщали в Москву, что говорили и писали западные писатели: где выступали, каких взглядов придерживались.
Стивен Кинг в этот период не был широко известен в СССР, а его тексты не содержали прямой политической критики Советского Союза. Однако существовал еще один барьер – общий подход к американской литературе: если содержание книги совпадало с линией партии, ее воспринимали как полезную пропаганду; если же произведение показывало нежелательные образы Запада, его считали идеологически враждебным. В случае «Мертвой зоны» Васильев сумел представить роман в выгодном свете, подчеркнув его «антиавторитарный» подтекст, ведь главный антагонист, американский политик Грег Стилсон, изображен как демагог-популист, фашист, людоед и потенциальный развязыватель ядерной войны.
Олег Васильев был видным публицистом, международным обозревателем и литературоведом. В течение десяти лет он занимал пост заместителя главного редактора журнала «Иностранная литература», а в 1970-е работал специальным корреспондентом «Известий» в Великобритании. Васильев был убежденным коммунистом, чье мировоззрение формировалось в атмосфере идеологического противостояния СССР и Запада. Политические взгляды Васильева четко отражены в его публицистике, особенно в брошюре «Их мораль», которая представляла собой откровенный памфлет против капиталистической системы. О характере книги можно судить уже по одним только названиям глав: