Да, по-хорошему, много чему требуется переперевод. Но встает другой вопрос: а кому это нужно? Кто готов оплачивать этот банкет? Качественный литературный перевод – это месяцы, а то и годы кропотливой работы. Это не просто перевести с английского, это адаптировать культурные аллюзии, сохранить стиль, воспроизвести ритм оригинала, иногда даже восстановить утраченные при первичном переводе смыслы. И все это – при неочевидной коммерческой отдаче.
В наши дни стало привычным восхищаться советской школой перевода, которая действительно оставила глубокий след в литературе. Многие читатели вспоминают блестящие работы советских переводчиков, превращавших книги иностранных авторов в шедевры, где язык звучал живо, выразительно и даже поэтически. Одновременно с этим нередко подвергаются критике современные переводчики. Однако, во-первых, советские переводы, как выясняется сегодня, были не так уж безгрешны. А во-вторых, давайте разберемся: чем советская эпоха отличалась от нынешнего дня?
Советские переводчики работали в совершенно иных, тепличных условиях. Переводам уделялось огромное внимание как инструменту культурной политики. Это означало, что на качественные переводы выделялось достаточно времени и ресурсов. У переводчиков не было жестких дедлайнов, продиктованных рыночной конкуренцией, как сегодня. У них была возможность глубоко погружаться в текст. В советское время нормой художественного перевода было два авторских листа в месяц (авторский лист – это 40 тысяч символов текста), а в наше время даже пять авторских в месяц – это довольно медленно.
К тому же, переводческая профессия в СССР была престижной, а гонорары обеспечивали достойную жизнь. Советские переводчики могли сосредоточиться на работе без постоянного страха за свое финансовое положение.
Наконец, в советских издательствах сидели первоклассные редакторы, многие из которых сами прекрасно писали.
Сегодня ситуация кардинально изменилась. Переводчики работают в условиях жесткой рыночной экономики, где важны скорость и низкая себестоимость. Издательства требуют быстрых результатов, зачастую жертвуя качеством ради скорости. Переводчику приходится работать за сравнительно небольшие гонорары, часто совмещая несколько проектов одновременно, чтобы просто сводить концы с концами.
Теперь представьте, что на переводчиков хлынул бы такой же денежный поток, что сегодня идет в IT. Что если бы их гонорары стали сопоставимы с зарплатами топ-программистов, а дедлайны – разумными? Что если бы у них появилось достаточно времени на работу?
Уверяю вас: мы бы внезапно увидели, как много вокруг способных переводчиков. Хороший перевод – это не только талант, но и условия, в которых работает специалист.
Интервью советскому журналисту
Стивена Кинга заметили и в «Литературке».
«Литературная газета» – еженедельное литературное и общественно-политическое издание. При всей своей лояльности к линии партии (а куда от нее было деваться в то время?), «Литературка» не являлась официальным органом ЦК КПСС и формально подчинялась лишь Союзу писателей СССР. Именно поэтому «ЛГ» позволяла себе чуть больше, чем остальные: не нарушая правил игры, но виртуозно их обходя.
В эпоху застоя «Литературная газета» была самой либеральной из всех всесоюзных газет. Либеральной, конечно, по меркам социалистической прессы: без «антисоветчины», но с признаками свободы мнений и смелости в мышлении – роскошь, которую другие издания себе не позволяли даже во снах.
При редакторе Александре Чаковском[30] «Литературная газета» достигла апогея, пика своей популярности: она стала одним из самых авторитетных изданий в Советском Союзе, тираж вырос в несколько раз – до 6,5 миллионов экземпляров, газета раздобрела до шестнадцати полос (страниц), ее называли «пиром духа для интеллектуалов», в ней публиковались крупные советские и зарубежные писатели и печатались репортажи собкоров – собственных корреспондентов – из разных городов мира.
Особая гордость – международный отдел. Пожалуй, ни у одного печатного издания в СССР не было столь мощной сети собкоров. 15-я полоса газеты полностью отводилась зарубежной культуре и в первую очередь литературе. Эта страница открывала для советского читателя новые имена.
В пятом номере «ЛГ» за 1984 год был опубликован рассказ «Сражение» в переводе Александра Обухова (еще более сокращенный, чем у Володарского – такой, насколько позволял небольшой объем газеты). Перевод сопровождался статьей пропагандистского толка Еремея Парнова «Феномен Кинга» (как много мы впоследствии увидим статей с подобным названием!). Еремея Парнова впоследствии назовут «советским Дэном Брауном»: писатель-фантаст, автор загадочных и детективных романов «Ларец Марии Медичи» и «Мальтийский жезл», не сильно уступающих «Коду да Винчи».
Александр Чаковский – фигура в высшей степени примечательная. Он принадлежал к числу тех интеллектуалов советской эпохи, которые прекрасно знали, как устроена система, досконально понимали ее правила, публично демонстрировали лояльность – и в то же время внутренне от нее дистанцировались. Они клеймили западный образ жизни в передовицах, но с удовольствием отправлялись в загранкомандировки и рассказывали антисоветские анекдоты.
Чаковский пришел в восторг от «Мертвой зоны». Более того, Чаковский связался с собкором «Литературки» (и Агентства печати Новости) в США Владимиром Симоновым и дал ему редакционное задание: всеми правдами и неправдами взять интервью у Кинга, что было успешно и сделано весной 1984 года в Нью-Йорке.
«Литературная газета» опубликовала сокращенную версию этого интервью 29 августа 1984 года в статье «Неизвестный Стивен Кинг», полный вариант вышел в 1987 году в книге Симонова «Чем дышишь, Америка?»
Владимир Симонов был признанным мастером советской международной журналистики. Выпускник журфака Московского государственного университета, он начал свой профессиональный путь в заводской многотиражке, что стало для него ступенью в мир большой журналистики. Потом он перешел в Агентство печати «Новости», где прошел путь от младшего редактора до политического обозревателя. В качестве корреспондента АПН и «Литературной газеты» работал в Индии, Великобритании, Соединенных Штатах и снова в Великобритании. Его вклад в журналистику был отмечен одной из престижных наград – премией Союза журналистов СССР имени В.В. Воровского.
Собкоры-международники (или «иностранцы», как их тогда называли) были высшей кастой в среде журналистов. Постоянные командировки за рубеж, доступ к иностранной литературе и прессе, посещение дипломатических приемов и пресс-конференций – все это превращало их в глазах коллег в элиту. Внешний вид также подчеркивал их особый статус: элегантные костюмы из твида, безупречно подобранные галстуки, тщательно вычищенные ботинки. Даже привычки их отличались – вместо традиционного коньяка международники предпочитали виски и джин, а в кабинетах пахло импортными сигарами и дорогим табаком.
Свободное владение иностранными языками, острый и выразительный русский язык, который они применяли в своих статьях, умение писать на актуальные и сложные темы так, чтобы они были интересны и понятны читателям, знания в области политики и международных отношений – вот что отличало первоклассного международника. Сотрудники международного отдела АПН всегда выделялись на общем фоне. Международники представляли собой своеобразное «государство в государстве» внутри редакции. Им не нужно было объяснять, что и как писать, они сами прекрасно знали, как писать «правильно».
Как так вышло, что советский журналист получил возможность поговорить с Кингом? Как позже объяснял сам Симонов: «Кингу было интересно, что он интересен нам».
Разговаривая с Симоновым, Кинг сказал много того, что от него ждали по другую сторону океана. Его критика Рональда Рейгана, американской внешней политики, милитаризма, Пентагона и даже религиозных институтов идеально вписывалась в риторику, которая доминировала в советской прессе.
Кинг, как и многие американские интеллектуалы левых взглядов того времени, был резким критиком рейгановской политики. В интервью он выражал беспокойство по поводу гонки вооружений, наращивания ядерного потенциала и внешнеполитических авантюр США, затрагивал темы расизма и религиозного фанатизма.
Такой тон беседы не был случайным. Симонов умело направлял разговор в русло, которое было наиболее выгодно для советской пропаганды. Вопросы журналиста явно подталкивали Кинга к темам, которые могли бы вызвать сочувствие у советской аудитории. Писатель, в свою очередь, был достаточно умен, чтобы не идти на конфронтацию, а сказать то, что было приемлемо в данной ситуации.
Вопрос о том, насколько слова Кинга отражали его подлинные убеждения, остается открытым. С одной стороны, он действительно придерживался либеральных взглядов и критиковал американскую власть. С другой стороны, очевидно, что он прекрасно понимал, перед какой аудиторией выступает. Кинг был человеком прагматичным и далеко не наивным – он знал, что его интервью прочитают в СССР, и вполне мог подстраивать свои ответы под ожидаемые.
Сегодня, с исторической дистанции, мы можем рассматривать это интервью как пример своеобразной игры – интеллектуальной дипломатии, где каждый говорил то, что требовалось в рамках момента. Симонов получал нужные цитаты для советской прессы, а Кинг мог представить себя как передового и прогрессивного писателя.
Оставаясь в глазах советской идеологии таким прогрессивным писателем, Кинг, сам того не ведая, обеспечил публикацию второго романа в СССР – «Воспламеняющей взглядом». Потому что «переводная литература подвергалась еще большей идеологической цензуре, чем оригинальная, часто политическая позиция автора была важнее художественных достоинств его произведения»[31].
Это интервью слишком интересное, чтобы приводить из него лишь выдержки и фрагменты. С разрешения автора публикуем полную версию интервью.