— Еще одна ниточка с твоей жизнью? Непереносимость прикосновений? — Граф ходит полукругом, то приближаясь ко мне, то удаляясь.
Я чувствую себя кошкой, готовой к прыжку. Еще шаг ко мне — и я выскочу из кухни. Усилием воли заставляю себя убрать руку от шеи.
— Кто бы мог подумать, что моя Шахерезада — недотрога.
«Кто бы мог подумать, что я — Шахерезада! Моя бабушка высекла бы меня за такую сделку», — возмущаюсь я, но язык держу за зубами — не без труда.
— Это что, заболевание? Или ты тоже «не всегда была такой»? — спрашивает Граф с любопытством ребенка, протыкающего лягушку соломинкой.
Была бы благоразумной — бросила бы наживку. Но сейчас я лишь очень злая.
— Это не имеет отношения к истории!
— История не увлекла меня. В отличие от вас.
— Напишите обо мне книгу? — ядовито интересуюсь я.
— Вряд ли вы интересны настолько.
Хам!
Снова ловлю себя на том, что растираю шею. Хмурюсь. Обхожу Графа по наибольшему радиусу и сажусь на стул. Пора возвращаться к моей истории.
Только пару слов напоследок…
— Конечно, с чего бы вас заинтересовала моя личность? Я же не притворяюсь другим человеком, чтобы, предварительно вывернув наизнанку, рассказать всему миру чужую тайну.
— То есть, на ваш взгляд, притворяться другим человеком, чтобы украсть, — это нечто совсем иное? — парирует Граф, но я чувствую раздражение в его голосе.
Ему не нравится намек на его книги, которые он пишет именно таким образом: меняет внешность и имя, втирается в доверие, увлекает, соблазняет, добирается до самых потаенных уголков души, а потом — в подробностях, с иронией, без моральных ограничений и мук совести — выплескивает все на бумагу.
Я использую паузу, чтобы отойти подальше от этой рискованной темы — и вернуться к другой — впрочем, не менее рискованной.
«Соблазни ее. Даже если вы стоите друг перед другом без одежды — у тебя все еще есть на это время. Любая женщина хочет быть соблазненной…»
Глеб мчался по тропинке вдоль реки, едва различая в поздних сумерках повороты, перекаты и неровности. Туман карабкался по крутым склонам, цеплялся за выступы обрыва и выползал на берег. Свежий, уже влажный воздух разрывал легкие.
Ксения говорила то, что он чувствовал, но не мог выразить. Глеб хотел именно этого — соблазнить. Не только насладиться телом Ланы — стройным, гибким, влекущим — но и пленить ее душу.
«Не строй из себя мачо, — советовала Ксения, пододвинув кресло к нему вплотную, — словно кто-то мог их подслушать. И от этой секретности, интимности разговора, от того, какого рода тайны открывала ему в полутьме едва знакомая женщина — да еще и таким будоражащим шепотом, почти на ухо — под ложечкой у Глеба словно ногтем скребло. — Легкая неуверенность в себе только поднимет тебя в ее глазах. Ей будет приятно, что ты волнуешься, что для тебя эта близость тоже важна».
Не скрывать своих чувств — так даже проще. Взаимное доверие. Эта Ксения очень умна…
Вот и кварталы деревенских домов. Фонари до сих пор не горели, но Глеб знал на этих улицах каждый камешек. Летел, словно у него и в самом деле за спиной были крылья. В прыжке перемахнул траншею, хотя кладка — вот она — всего в метре.
«Самое главное правило гласит: прелюдия долгой не бывает. Дай почувствовать женщине, что она — подарок для тебя, и самое сильное твое желание — доставить ей удовольствие».
Да — он хотел этого. Хотел не только брать, но и отдавать — в полной мере. Всего себя.
Дальше — пустырь с котлованами под застройку коттеджей. Хлюпанье луж под ногами — хотя дождя не было неделю. Вязкий песок, строительные блоки, куски арматуры — ничто не могло замедлить бег Глеба. Выскочил со стройки на улицу, остановился на мгновение — и его окатило волной белого света, словно героя игры, перешедшего на новый уровень — зажглись фонари.
«Первый раз — невероятно важен. Научи ее получать удовольствие от близости с тобой еще до того, как она станет женщиной. Желание должно оказаться сильнее страха перед болью», — Ксения сидела на краешке стула. Она не касалась Глеба, но находилась так близко, что запах ее тела дурманил, притягивал, будоражил — и рождал желания, которым еще не было названия.
Не останавливаясь, Глеб перемахнул через забор школы и в жидком свете далекого фонаря, едва ли не на ощупь, нарвал с клумбы цветов, которые уже закрылись на ночь. Помчался дальше — через заборы, канавы.
Эта женщина совсем не была похожа на его принцессу — ниже ростом, мягче, округлее. Если Лана напоминала ручей, то Ксения — полноводную реку. В ручье хочется резвиться. В реку — нырнуть с головой.
«Прелюдия долгой не бывает, а вот поцелуй… — Ксения машинально коснулась пальцами своих губ, слегка надавила — и сердце Глеба захлебнулось. — Поцелуй затягивать не стоит. Не задерживайся долго на одном месте — не давай ей сосредоточиться на своих ощущениях. Пусть кажется, что твои губы и руки везде одновременно».
Образы оживали, мелькали кадрами перед глазами — и отзывались во всем теле. Они так захватили Глеба, что он едва не пропустил поворот.
«Слушай ее дыхание. Оно учащается, когда женщина испытывает удовольствие, — и замедляется, когда ощущения идут на убыль. Тогда исследуй другую часть ее тела…»
Остановился только у кирпичного дома Ланы. Собака, яро залаяв, бросилась к забору, до хрипоты натянула цепь.
— Тихо, Пират! Свои! — строгим шепотом отозвался Глеб.
Свет в спальне Ланы не горел.
Глеб поднял с земли камешек и запустил в окно.
Тишина.
«Не трать время и силы на вопросы: тебе нравится, тебе не больно? Следи за ее дыханием и телом. Они все тебе расскажут».
Еще один камешек.
Сел на скамейку, машинально потрепал цветы. Готов был еще раз сбегать домой — и вернуться — столько в нем скопилось энергии. И все это приходилось держать в себе.
А ведь Ланы могло и не быть дома. Сказала же, что уедет…
«…Не бойся экспериментировать с ее грудью. У всех разная чувствительность сосков, поэтому используй губы, зубы, язык — и следи за реакцией. Сосок у тебя во рту должен становиться твердым, как вишневая косточка».
Глеб встал — то есть ему хотелось так думать — со стороны, наверняка, показалось бы, что он вскочил. Развернулся, заложил руки за голову, щелкнул шейными позвонками.
«Опускаемся ниже. Ты же знаешь, где находится самая чувствительная точка у женщины? Так вот, представь, что у тебя под пальцами — очень спелая ягода, и если ты сильно на нее надавишь — то все испортишь. Кружи вокруг, слегка задевай — но не прилагай силы…»
Возле одного из ближайших домов лежала гора бревен и пней, ожидающих распила. Глеб рванул туда. Выбрал бревно, что потоньше и подлинней. Взвалил на плечо — откуда столько силы взялось?! — и бегом назад. Бревно приставил к забору. Подтянулся, перекинул ногу, спрыгнул на землю — и вот он уже во дворе.
— Тихо, тихо, Пират… — воровски оглядываясь, Глеб потрепал пса за ухом.
По стремянке, потом — по водосточной трубе, замирая от гула жести под ногами. Затем — одной нагой на карниз. Постучал по стеклу, вглядываясь в окно. Никого. Еще раз — громче. И вдруг уловил движение в глубине комнаты. Зажегся ночник — и в оранжевом свете возникла Лана, — заспанная, немного встревоженная. В светлой ночной сорочке, с волосами, собранными в косу.
Нахмурила брови — но это не скрыло ее радости.
— Открой, принцесса…
Она все еще стояла, приподняв подбородок, медлила. Но карниз скрипнул под ногой Глеба, просел — и Лана, ахнув, бросилась отворять окно. От волнения не сразу правильно повернула ручку. Суматошно исправилась — и уже сама за майку втянула Глеба в спальню.
— Чего пришел? — строго спросила она.
Толку-то было от такого тона, если вся она светилась от счастья.
— Сегодня у одного твоего близкого человека день рождения… — Глеб закрыл дверь и теперь оттеснял Лану к кровати. — Я пришел поздравить тебя с этим праздником, — он протянул букет.
Они одновременно посмотрели на цветы — и разулыбались. От букета остались ошметки. Бутоны — оторваны, смятые лепестки, поломанные стебли. Но Лана приняла цветы и, поднеся их к лицу, глубоко вдохнула, как это делают с шикарными букетами.
Глеб коснулся губами ее шеи.
— Прости меня…
Лана прикрыла глаза.
— Ну, прости… — его рука, стянув с косы резинку, медленно, но настойчиво расплетала косу.
— Ты совсем сумасшедший… — прошептала Лана ему в губы.
— Совсем… — согласился Глеб, жадно изучая ладонями ее тело под тонкой сорочкой. — Из-за тебя…
Потянул за подол вверх — и Лана покорно подняла руки. От этого движения — от ее безоговорочного согласия — на Глеба нахлынуло желание. Он легонько подтолкнул Лану к кровати. Принцесса все также покорно опустилась на простыню в мелкие розочки.
— Не бойся…
— Я не боюсь, — она робко улыбнулась.
Короткий нежный поцелуй в губы — затягивать не стоит. Глеб прервал его — и с тем же трепетом отметил: Лана приподнялась, жаждая продолжения, — а потом снова откинулась на подушку. Принцесса смотрела на него так доверчиво, что Глебу стало не по себе — а если он причинит ей боль? От этой мысли возбуждение отошло на задний план — уже не разрывало виски, не торопило.
Глеб навис над Ланой, рассматривая в мягком свете ночника темные бугорки ее сосков. Какое же это невероятное зрелище… Он не был новичком в интимной жизни, но и опытным назвать себя не мог — никаких прелюдий, все случайно, быстро, нахрапом. Он просто не успевал изучить, насладиться… А сейчас у него было время.
Глеб взял губами сосок. Совсем легонько втянул его и коснулся кончиком языка самого верха. От этого простого движения Лана выгнулась всем телом. Тогда Глеб положил руку на второй сосок и начал дразнить Лану, легонько проводя по нему ногтем, сжимая и оттягивая его, при этом не прекращая дублировать движения пальцев языком и зубами.
Он так увлекся ласками груди, что потерял счет времени. Глебу казалось, он может продолжать это часами. К действительности его вернули движения Ланы — застонав, она стала неосознанно приподнимать бедра. Тогда Глеб медленно провел пальцев по животу и бедрам Ланы, коснулся темного облачка ее мягких волос — и нырнул ладонью между ее ног. Как же там было жарко и влажно!.. Скользнул пальцами в горячую расселину, не переставая губами прокладывать на шее дорожку из поцелуев. И в тот миг, когда он нашел ту самую чувствительную точку, о которой говорила Ксения, его