Сигналы лихорадочно учащаются. Кузина Луа опускается на колени перед приборами, склонив голову набок.
− Нужно уходить. Найти укрытие во внутренних кольцах или ещё где-нибудь. Как долго ты можешь...
Жить без капельницы?
− Не долго, − шепчет она в перерыве между двумя приступами боли.
Она не создана для пребывания в подобном состоянии − так можно лишь несколько часов пересидеть ураган. Чтобы выжить, пока следующий виток планеты вокруг светила не принесет очередной ураган, очередной страшный сон, от которого нужно бежать...
Мама...
Сто семьдесят ураганов, отсчитанных как монеты в ожерелье.
Огонь поглощает её, и она отступает, сдавая отсек для отсеком, пока не обнаруживает, что ураган добрался до центрального...
Вспышки в темноте: кузина Луа путается в кабелях, ругается, молится отсутствующим предкам. Стены всё белее и белее. Вспышки боли, всё ближе и ближе, сильнее и сильнее, пока не охватывают весь мир. Ветер, воющий вокруг, рвет её на части. Её мысли растворяются, как жемчужины в уксусе. Прилив резкого, контрастного холода, когда кузина Луа хватает что-то и начинает выдергивать.
− Не надо, − шепчет Танцующая Снежинка. − Не этот.
− Не шевелись, а то будет хуже.
− Я...
Она не может. Она не может.
− Я не знаю, что отсоединять! Я не мастер Ветра и Воды. − Голос кузины Луа балансирует на грани паники. Она делает глубокий вдох и сдается. − Я выйду. Попробую кого-нибудь найти. Или связаться с метеоцентром.
Нет. Пожалуйста.
− Не уходи.
Не бросай. Её всегда бросают − в темноте, где не за что уцепиться
− Так надо. − Кузина Луа трясет головой. − Пожалуйста, держись. Я вернусь. Обещаю.
Она вскакивает на ноги. Секундная заминка − и открывает дверь, задержавшись на пороге из-за повышенной температуры в коридоре, а затем уходит. Ушла.
Стены − белые, и давят всё сильнее. Слышится только пиканье приборов, которое сливается в единый пронзительный звук, разрывающий датчики. Почему их тоже не вырубили? Боль захлестывает и отступает, как дыхание, и Танцующая Снежинка не может шевельнуться и не может её прогнать. Она лежит бессильная, бестелесная, противостоя всему...
Она не может поддерживать аватар, но зачем он? Он пропадает − образ мамы, изгнанный безвозвратно. Мысли тверды, как алмазы, и нацелены на одно. Выжить. Она должна справиться. Выстоять. Она делала это раньше, так много раз. Она может...
Она одна, ей больно, и как бы она ни кричала о помощи, никто не придёт.
Она может...
Медленно, не спеша. Она делала это раньше. Она должна вспомнить.
Но ураганов такой силы никогда не было. И раз все другие разумные корабли погибли, то как может выжить она? Она треснувший нефрит, плохо обожженный фарфор, который так легко разбить, так легко разломать...
Волны боли накатывают одна за другой, пока не начинает казаться, что они сливаются. В датчиках на корпусе свистит ветер, усиливаясь, нарастая, обжигая, и больше ей не выдержать.
Она здесь умрет.
Её тело. Она... она должна отыскать своё тело. Если это смерть, если это её последний и величайший ураган, то она умрёт целиком, а не разделится на две неравные и ущербные части.
Передатчики заглохли, но она чувствует их боль. Её боль. Она... она где-то там. Если она... если она откроет дверь... если выберется наружу, через коридор за коридором, отсек за отсеком, с воющими по пятам ветрами − снова и снова, бросаясь в водоворот, невзирая на сотрясающие её судороги...
Что-то лопается со звуком треснувшей кости.
И внезапно она ощущает, что легкой пушинкой висит в атмосфере, ветра швыряют её из стороны в сторону, и, словно дрожь внутри корпуса, поднимается знакомая острота газов и испаряющейся руды. Две половинки: белая комната, где она чахнет, и это… мучительное, пылающее великолепие – воплощение ее смерти.
Разве что...
Датчики корпуса, почти омертвевшие, опять подают сигналы, отслеживают изменения ветра. Ураган сжимается вокруг неё, как кулак.
Он ослабевает. Планета миновала перигелий, и сильнейшие ветра уже отбушевали. Температура, всё ещё невыносимая, снижается до просто обжигающей, такой, которую она хоть и с трудом, но выдерживает.
− Кузина! − Голос кузины Луа далёк, полон тревоги и страха. − Снаружи никого нет, и... и, похоже, всю станцию разрывает на части...
− Держись. − Она пытается говорить, но слова застревают, горькие и обугленные. − Надо держаться...
Пять минут. Полчаса. Час. Она потеряла счёт времени. Думать по-прежнему тяжело, когда всё соединилось, каждая саднящая часть тела, объятый пламенем корпус, заполненные раскалённым воздухом коридоры, расплавившиеся от жара стены...
Вот. Вот почему её забирают на станцию, почему во время ураганов держат под анестезией. Вот.
− Кузина! Оставайся на месте. Держись, держись, это пройдёт.
Кузина Луа кладет на неё руку.
− Я никуда не ухожу, − медленно и ожесточенно произносит она. − Никто из нас никуда не уходит.
И она говорит не только о настоящем, об урагане.
− Я... Я знаю, − шепчет Танцующая Снежинка.
И какое-то время нет ничего, кроме долгого пиканья мониторов, ветра и жара, рвущих её на части, и медленно, невыносимо медленно угасающей боли.
Держись.
Они могут это пережить. Должны.
Становясь все реже и реже, сигналы замирают. Боль отступает, словно волна от берега. Стены опять темнеют, и наконец − наконец − связь с телом, со всеми его привычными болями становится обыкновенной, далеким ощущением, о котором можно не думать.
Кузина Луа не убирает с неё руку, пока свет не загорается снова, пока не восстанавливается сеть станции, показывающая слабеющие ветра в атмосфере. Затем она двигается и останавливается на расстоянии ладони от Танцующей Снежинки.
− Что ж, это было страшно, − произносит она.
Её голос легкомыслен и беспечен, но тело дрожит.
Танцующая Снежинка, слишком слабая, чтобы говорить, молчит. Снаружи дневную сторону Ву Кон Бао освещает солнце, на поверхности планеты всё ещё отпечатаны узоры после облучения, но атмосфера опять спокойна, лишь дуют остаточные ветра.
Жива. Она жива, и кузина Луа тоже. В коммах возникает далекий шум: метеоцентр и Третья тётушка с мастерами Ветра и Воды проводят диагностику повреждений на станции, направляют инженеров на Внешние кольца для срочного ремонта. Жива. Побитая, но живая.
Она бы заплакала, если бы у неё были слёзные протоки.
− Кузина... − наконец произносит она.
Кузина Луа поправляет коричневое кресло, собирает свои вещи и не оборачивается.
− Ты должна ехать. В столицу.
− Я уже говорила... − начинает кузина Луа, но Танцующая Снежинка обрывает её.
− По крайней мере подумай. Убедись, что остаешься не из-за меня.
Молчание.
− Со мной всё будет хорошо, − говорит Танцующая Снежинка, и это почти правда. − Я выживу.
Она не станет вынуждать кузину Луи отказываться от собственных желаний.
Кажется, что кузина Луа вот-вот начнет возражать, но она качает головой.
− Ты несносна. И ты без меня пропадешь.
− Я повидала сто семьдесят ураганов, − мягко говорит Танцующая Снежинка. − Не делай того, чего не хочешь. Я... − Она опять вызывает аватар, лицо, так похожее на мамино. − Меня создали не для того, чтобы я могла отсюда улететь. А я бы хотела.
Кузина Луа не отвечает целую вечность. Она отворачивается от Танцующей Снежинки на карту планеты, где эпицентр урагана всё ещё горит красным.
− Наверное, и я бы хотела. − Её голос тих. − Я подумаю и только потом дам ответ.
В следующем году кузины Луа здесь не будет, Танцующая Снежинка в этом абсолютно уверена. Она ухватится за этот шанс изменить жизнь, почти без оглядки покинуть планету, с которой больше не связана. Так и надо.
В этой комнате Танцующая Снежинка умирает год за годом, часть за частью.
Белые стены, запах пожара и застарелых страхов, воспоминания о боли и над всем этим − размеренное пиканье следящих приборов, упорное биение сердца наперекор всему.