Аристократ никак не подходит под понятие «интеллигент». Его коренное предназначение – военная служба. А военных наше общественное мнение традиционно из интеллигенции исключало. Хотя в русскую культуру Золотого века военные вписали поистине золотую страницу. Толстой, как известно, был артиллеристом, Денис Давыдов – гусаром, продолжать можно долго. Бунин в «Окаянных днях» совершенно справедливо заметил, что, наверное, ни одна страна в мире не дала такого талантливого дворянства.
Со службой нерасторжимо понятия чести, долга. Интеллигент стремится к общественной и личной «свободе», аристократ с головы до кончиков ногтей опутан понятиями чести и общественных традиций, приличий.
По моему разумению, высший тип человека, который выработала наша история – это всё-таки не интеллигент, а дворянин, аристократ. Только в нём видим гармоничное сочетание умственных и физических качеств, высокую культуру и воинскую доблесть. Как там у Ницше: быть персом – это значит знать истину и уметь стрелять из лука.
Мировоззрение
Мировоззрение и идеология
Различие между мировоззрением и идеологией носит фундаментальный характер.
Сначала цитата:
«Мировоззрение – нестрогое единство, мыслительная протоплазма личности…
Идеология – система идей, более или менее умело, но всегда нарочито и для известной цели спаянных друг с другом; система мыслей, которых никто более не мыслит. Их принимают к сведению и тем самым к руководству; мыслить их, это значило бы подвергнуть их опасности изменения. К личности идеология никакого внутреннего отношения не имеет, она даже и навязывается ей не как личности, а как составной части коллектива или массы, как одной из песчинок, образующих кучу песка».
Итак, когда говорят о необходимости для послеперестроечной России государственной идеологии, которая будто бы окажет целительное воздействие на общество, то либо заблуждаются, либо лукавят. Идеология – это всего лишь способ управления массами, не более того, – причем способ мертвящий, убивающий всякую живую мысль, и потому весьма затратный в историческом отношении. Недаром в идеологических (или правильнее, идеологизированных? – впрочем, не суть важно) обществах всегда так плохо с философией, общественными науками и литературным творчеством. А зачастую гонения и запрещения распространяются и на область научно-технической мысли.
Кстати, распространённая в настоящее время ошибка – в причислении христианства (и вообще религий) к идеологическим системам. Классики марксизма не впадали в такую вульгарность. Европейское христианство (то есть христианство, впитавшее античное наследие) как раз относится к мировоззренческим системам, во многом именно поэтому христианские общества в Европе исторически оказались столь жизнеспособными и плодотворными в культурном отношении (разумеется, я не абсолютизирую данный фактор). В конце концов оказалось, что можно быть христианином и физиком-ядерщиком – без ущерба для «мыслительной протоплазмы личности».
Идеологические общества жизнеспособны в той мере, в какой они оставляют простор для мировоззрения. Это хорошо видно на примерах СССР, сохранявшего довольно прочные связи с гуманистическим мировоззрением, и нацистской Германии, где старались забыть о «бремени морали» и исповедовали идеологию в чистом виде.
На мой взгляд, мы как общество много потеряем, если добровольно подставим шеи под ярмо государственной идеологии. Наши традиции свободной мысли, увы, не так прочны и основательны, чтобы можно было надеяться на то, что идеологический потоп не зальет все «островки свободы», которые выступают из воды. Гораздо более разумно потребовать от государства наладить систему качественного образования, которое поможет нашим детям приобрести мировоззрение, желательно гуманистическое. Иначе говоря, стать личностью, то есть приобрести привычку самостоятельного мышления. Смотреть на мир своими глазами – в конце концов, зачем еще мы появляемся на свет? Идеология будет стремиться закрыть нам глаза или заставит носить очки с кривыми линзами.
Государь, открывающий Царскосельский лицей, приносит России больше пользы, чем правитель, внедряющий доктрину «православие, самодержавие, народность».
О современности
Поговорить о современности меня подтолкнуло чтение Нобелевской лекции Октавио Паса и его же эссе «Перевёрнутое время».
Всякая культура, любая цивилизация зиждется на своём имени, как на краеугольном камне, в имени она самоутверждается и определяется. Обыкновенно такие имена давали, дабы противостоять напору времени; они напоминали об устоявшихся идеях и образах, которые мнились вековечными, – о религии (христианские, мусульманские страны), священном месте (Поднебесное царство), культурно-расовом превосходстве (эллинство), историческом предназначении (Священная Римская империя германской нации) и т. д.
Имя делит мир надвое: на наших и не наших. Для грека, римлянина или китайца неполноценность чужака состояла в том, что он – варвар, для христианина или мусульманина – в том, что он придерживается другой веры. Наша культура тоже делит мир надвое, но впервые в истории не на основе какого-то «вечного», вневременного принципа, а на основе самой изменчивой вещи – времени. Мы делим общества на современные и несовременные – «архаические», «традиционные», «отсталые», «слаборазвитые». С XVII века африканец, индеец и азиат для европейца неполноценны по причине их «дикости», закоснелости в прошлом, истории.
Но что же такое современность? Термин этот неоднозначен и условен. Мы называем себя современными людьми и современным обществом. Но это чистой воды самозванство. Современностей столько, сколько обществ и цивилизаций. Своя современность была у античности и Средневековья, своя есть у нынешних аборигенов Южной Америки и Австралии и Сибири, которые вовсе не считают себя отсталыми. Если кто не знает, этноним «чукча» означает – «настоящий человек», по сути, тот же эллин. Так что анекдот про чукчу, который считал Ленина соплеменником, ибо вождь мирового пролетариата «шибко умный был», на Чукотке совсем не анекдот, а рабочая гипотеза.
Тем не менее, современность – понятие западное, его нет ни в какой другой культуре. Запад отождествил себя со временем, и ныне нет иной современности, чем современность Запада. Причина проста: у других цивилизаций понятие о времени не имеет ничего общего с западным, а традиции, прошлое (особенно священное прошлое) имеют неизмеримо большую ценность, чем современность. Только западноевропейская культура понимает историю как последовательный, необратимый процесс, и понятие современности явилось побочным продуктом этой теории времени.
Истоки представлений о современности лежат в христианстве, хотя, в сущности, это полный разрыв с христианской доктриной. Христианство распрямило циклическое время язычников в линию: история не повторяется, у неё есть начало и конец. Мирское время подвластно вечности и после Страшного суда целиком растворится в ней: его не будет. Вечность есть полнота времени – прошлого, настоящего и будущего – в Божественном бытии.
Но у христианского богословия была одна червоточина – доставшаяся в наследство от античности философия с её приматом разума, интеллектуального исследования, которая неизменно вступала в противоречие с библейской картиной бытия и откровением Божиим. Спор разума и откровения сотряс и мусульманский мир, но там победа осталась за откровением – умерла философия, а не Бог, как на Западе. В этом причина того, что ислам, при всей схожести его восприятия времени с христианским, не произвёл ревизию вечности.
Иное дело – Запад. Идея современности родилась с осознания того, что противостояние Бога и бытия, вечности и времени, разума и откровения совершенно неразрешимо. Иначе говоря, современность началась с размежевания с христианским средневековьем. Современность – это разлад, отталкивание, бесконечная изменчивость. На место целостного разума Троицы европейские мыслители водрузили разум рефлектирующий, критический, единственный принцип которого – критический анализ всех принципов. Сама его природа обязывает философский, научный разум признать собственную изменчивость и открытость переменам. Понятно, что вневременной принцип христианской вечности был отвергнут им немедленно – и время устремилось в бесконечное будущее. Вместо вечности современный человек выбрал время мирской истории, ведущее, как предполагалось вначале, к всеобщему благоденствию. Преклонение перед завершённым совершенством вечности сменилось жаждой бесконечного прогресса. А субъектом истории теперь стала уже не индивидуальная душа, нуждавшаяся в спасении, а весь человеческий род или отдельные его группы – «цивилизованные» нации Запада, пролетариат, белая раса, арийцы и т. д.
Современная эпоха провозгласила себя революционной эпохой, поменяв изначальный смысл слова «революция» – вращение миров и светил, которое зримо свидетельствовало о цикличности времени. Теперь же революция стала означать насильственный разрыв со старыми порядками, разрушение старого общества и построение нового – прекрасное выражение самой сути линейного необратимого времени. Революция – это свобода в чистом виде, идеал критического разума.
Итак, современный человек осознал себя существом историческим – и впал в новые противоречия. История последовательно убивает современность. По прошествии двух–трех столетий, чем будет наше время для грядущей современности – возможно, новым Средневековьем? А мы сами – дикарями с атомной дубиной в руках? Современные люди вынуждены поклоняться будущему – времени, которого нет и никогда не будет, в отличие от вечности. История не даёт осуществиться будущему, чаемому совершенству, которое постоянно отодвигается «по ту сторону» времени, становясь, по сути, новой вечностью. А неизбежная необходимость все новых и новых революций – не есть ли это новая цикличность времени?