Как они сообщили Каупервуду, Транспортная электрическая компания имела оплаченный капитал в тридцать тысяч фунтов стерлингов. Ей удалось провести через обе палаты Парламента акт, позволяющий им построить эту подземную рельсовую дорогу, или линию, и владеть, а также управлять ею, однако при реализации этих замыслов, вопреки бытующим у англичан представлениям об английском Парламенте, пришлось израсходовать существенную сумму, но не непосредственно на подкуп какой-либо из влиятельных групп, а, как намекнули мистер Гривс и мистер Хеншоу и как прекрасно понял Каупервуд (да и кто, если не он, знал толк в таких делах), человеку приходится прибегать к многочисленным способам и средствам, чтобы подольститься к тем, кто находится в более предпочтительном положении, чтобы влиять на умы членов комитета, чем люди посторонние, обращающиеся с прямой просьбой предоставить им ценную государственную привилегию, а тем более в Англии, где такие привилегии даются практически в вечное пользование. С этой целью они обратились в солиситорскую[2] компанию «Райдер, Буллок, Джонсон и Чанс», как к умному, имеющему хорошую репутацию и искусному союзнику, прекрасно информированному и ко всему прочему наделенному одним из самых выдающихся юридических талантов, какими может похвастаться столица великой империи. Эта достойная фирма имела неисчислимые связи среди частных держателей акций и президентов различных предприятий. И потому сумела найти лиц, чье влияние не только убедило комитет Парламента выпустить акт для Чаринг-Кросса и Хэмпстеда, но и еще, когда этот акт был утвержден, а первоначальные тридцать тысяч фунтов практически израсходованы, предложила поручить реализацию проекта Гривсу и Хеншоу, которые около года назад заплатили десять тысяч фунтов за двухгодичную лицензию на проведение работ по прокладке подземной рельсовой дороги.
Акт номинально содержал довольно жесткие положения. Согласно ему Транспортная электрическая компания должна была вложить консолями, или бессрочными облигациями, ровно шестьдесят тысяч фунтов в качестве обеспечения того, что запланированные работы будут выполнены в соответствии с положениями, требующими частичного или полного завершения, к определенным названным датам или раньше. Но, как два этих учредителя объяснили Каупервуду, любой банк или финансовая группа согласится за обычные маклерские проценты держать требуемое количество консолей в любом из названных депозитариев, а парламентский комитет в случае нового корректного обращения несомненно увеличит временной предел завершения работ.
И тем не менее после полутора лет их неустанных трудов, при том, что сорок тысяч фунтов были благополучно внесены, а шестьдесят тысяч бессрочных облигаций положены в депозитарий, деньги на строительство подземки (по оценке, они должны были составлять один миллион шестьсот тысяч фунтов) так и не были собраны. Причиной тому стал тот факт, что, хотя одна современная линия подземки «Сити – Южный Лондон» довольно успешно функционировала, английский капитал не имел никаких доказательств того, что новая, а к тому же и более длинная (а значит, и более дорогая) линия подземки будет окупаться. Двумя другими линиями были полуподземные, или на паровозной тяге, и проходили они по открытым разрезам и туннелям – рельсовые линии «Дистрикт» и «Метрополитен» протяженностью первая около пяти с половиной, а вторая – не более двух миль, и обе по соглашению могли перевозить пассажиров по любой из этих двух линий. Но при паровозной тяге туннели и разрезы были грязными и нередко задымленными, и ни одна из этих линий не стала прибыльной. А английский капитал не выказывал интереса, если не имел прецедента, показывающего ему, что линия стоимостью в миллионы фунтов может приносить доходы. Этим и объяснялись поиски денег в других частях света, приведшие мистера Хеншоу и мистера Гривса – через Берлин, Париж, Вену и Нью-Йорк – к Каупервуду.
Каупервуд же, как он сам объяснил Бернис, был в то время с головой занят своими чикагскими проблемами и лишь вполуха слушал, что ему говорили мистер Хеншоу и мистер Гривс. Но теперь, поскольку он проиграл битву за концессию, а в особенности после того, как Бернис предложила ему отправиться в заграничное путешествие, он вспомнил о том проекте. Этот проект тонул под грузом побочных расходов, и ни один бизнесмен его полета даже и не подумал бы вкладывать в него деньги, но тем не менее почему бы ему не приглядеться попристальней к этой ситуации с лондонской подземкой глазами человека, готового к вложению в крупные проекты, в данном случае, возможно, свободные от всяких махинаций, которых требовала его деятельность в Чикаго, а также без незаконного извлечения выгоды. Он уже и без того был мультимиллионером, так зачем ему грести деньги до последнего издыхания?
К тому же теперь, когда его прошлое, каким бы оно ни было, и его нынешняя деятельность были так преувеличенно и варварски искажены прессой и его врагами, как замечательно было бы заслужить честные аплодисменты в Лондоне, где предположительно преобладают такие коммерческие стандарты, что к ним и не подкопаешься. Этим он заработал бы себе такую репутацию, добиться какой в Америке у него не было ни малейшей надежды.
Это видение очаровывало его. И оно пришло к нему благодаря Бернис, благодаря этой бойкой девочке. Потому что она обладала природным даром знания и понимания, что и позволило ей увидеть такую возможность. Удивительно, если задуматься, размышлял он: эта лондонская идея, все, что еще сможет произойти от его связи с ней в будущем, произрастает из чисто авантюристической поездки девятилетней давности в компании с полковником Натаниэлем Джиллисом из Кентукки, когда он оказался в доме «падшей» тогда Хетти Старр, матери Бернис, ставшей ярким опровержением пословицы, согласно которой яблоко от яблони далеко не упадет.
Глава 5
Бернис же тем временем, когда первые восторги ее союза с Каупервудом прошли, стала задумываться о том, насколько преодолимы препятствия и опасности, которые ее подстерегают. Она их ясно осознавала, когда приняла наконец решение соединиться с Каупервудом, тем не менее теперь она чувствовала, что должна встретить их открыто и никак не проявляя страх, а еще важнее – не откладывая их на будущее.
Первым из этих препятствий была Эйлин, ревнивая, эмоциональная жена, которая наверняка использует все средства, имеющиеся в ее распоряжении, чтобы уничтожить Бернис, если только почувствует, что Каупервуд влюблен в нее. Затем газеты. Они определенно известят публику о ее, Бернис, связи с ним, если их увидят вместе в компрометирующей ситуации. Была еще и ее мать, которой Бернис предстояло объяснить этот ее последний шаг. Был еще и ее брат Рольф, будущее которого она предполагала обеспечить с помощью Каупервуда.
Все это означало, что ей необходимо безустанно и твердо проявлять осторожность, хитроумие, дипломатичность, отвагу и готовность идти на определенные жертвы и компромиссы.
В то же время Каупервуда одолевали похожие мысли. Поскольку с этого момента Бернис становилась главной движущей силой в его жизни, его очень беспокоило ее благополучие и ее ожидаемые действия в связи с ним. К тому же лондонская идея продолжала расти в его мозгу. И потому, когда они встретились на следующий день, он сразу же перешел к всестороннему серьезному обсуждению стоящих перед ними проблем.
– Понимаешь, Беви, – сказал он, – я тут размышлял над твоей лондонской идеей, и она нравится мне все больше и больше. Она предоставляет интересные возможности.
После этого вступления он пересказал ей то, что обдумывал, изложив ей историю двух человек, которые заявились к нему.
– И теперь я собираюсь, – продолжил он после объяснения, – послать кого-нибудь в Лондон, чтобы выяснить действительно ли еще их предложение. Если да, то оно может открыть дверь к тому, что у тебя на уме. – Он нежно улыбнулся Бернис – зачинательнице всего этого. – С другой стороны, теперь я вижу, что нам препятствует проблема публичности и тех мер, которые, скорее всего, предпримет Эйлин. Она очень романтична и эмоциональна, ее действия основаны на чувствах, а не на разуме. Я много лет пытался объяснить ей, как это происходит со мной, как человек может измениться, на самом деле не желая этого. Но понять это не в ее силах. Она считает, что люди меняются намеренно. – Он помолчал, улыбнулся. – Она из тех женщин, для которых абсолютная верность – часть их природы, она – женщина одного мужчины.
– А тебя это возмущает? – спросила Бернис.
– Напротив, я думаю, это прекрасно. Единственная проблема в том, что до сих пор я был устроен совершенно по-другому.
– И таким и останешься, как я думаю, – поддела его Бернис.
– Помолчи! – взмолился он. – Никаких возражений. Дай мне закончить, дорогая. Она не поможет понять, почему, если я когда-то очень ее любил, я не могу продолжать любить и дальше. На самом деле ее грусть сейчас перешла, боюсь, в некое подобие ненависти. Или же она пытается заставить себя думать, что перешла. Хуже всего в этом то, что она гордится браком со мной, и к этому привязаны все ее эмоциональные всплески. Она хотела блистать в обществе, и мне поначалу тоже хотелось этого, потому что мне казалось, это послужит на благо нам обоим. Но вскоре я понял, что Эйлин недостаточно умна. Я отказался от идеи что-то предпринимать в Чикаго. Мне думалось, Нью-Йорк в этом смысле куда важнее, настоящий город для мужчины с состоянием. И потому я решил попробовать там. Я начал думать, что, возможно, не хочу всю жизнь прожить с Эйлин, и ты не поверишь, но это случилось после того, как я увидел твою фотографию в Луисвилле – ту, которую ношу в кармане. Только после этого я решил построить дом в Нью-Йорке, превратить его в художественную галерею и место для жилья. И когда-нибудь, если я только заинтересую тебя…
– Значит, я никогда не смогу занять тот великолепный дом, который ты строил для меня, – задумчиво сказала Бернис. – Как странно!
– Так уж устроена жизнь, – сказал Каупервуд. – Но мы можем быть счастливы.