: «Делай свою работу». Как римлянин, как хороший солдат, как мастер своего дела. Нам нельзя затеряться в тысяче отвлекающих факторов или в делах других людей.
Марк Аврелий говорит, что к каждому делу нужно подходить так, словно оно последнее, – ведь таким оно вполне может оказаться. Но даже если и не так, то халтурно сделанная работа никому не нужна. Найдите ясность в простоте выполнения сегодняшней работы.
Если желаешь преуспеть, терпи, во внешних вещах имея в глазах окружающих вид неразумного глупца. Не стремись выглядеть знающим. И даже если кому-то покажется, что ты являешься чем-то значительным, не верь самому себе.[62]
Одна из самых мощных возможностей, доступных человеку в гиперсвязанном круглосуточном мире СМИ, – сказать: «Я не знаю». Или более провокационно: «Меня не волнует». Кажется, большая часть социума полагает, будто человек обязан слышать о любом текущем событии, смотреть все серии любого расхваленного критиками сериала, неукоснительно следить за новостями и изображать себя перед остальными информированным и знающим мир человеком.
Но где доказательства, что это реально необходимо? Разве вас заставляет это делать полиция? Или вы просто боитесь показаться глупыми на званом ужине? Да, у вас есть обязательства перед семьей и страной знать в целом о каких-то событиях, которые могут влиять непосредственно на них, но это и всё.
Насколько больше у вас было бы времени, энергии и ресурсов мозга, если бы вы резко сократили свое погружение в информацию? Насколько более спокойными вы ощутили бы себя, если бы больше не возмущались и не волновались по поводу каждого скандала, текущей новости и потенциального кризиса (многие из которых в любом случае пройдут мимо)?
…Не приходить к философии как к наставнику, а так, как больной глазами к губке и яйцу, а другой к мази, к промыванью. Тогда ты не красоваться будешь послушанием разуму, а успокоишься в нем[63].
Чем сильнее мы заняты, чем больше трудимся, учимся и читаем, тем мы пассивнее, тем более привержены дрейфу, тем чаще не сопротивляемся и плывем по течению. Мы входим в ритм. Мы зарабатываем деньги, мы творим, мы заняты, у нас есть стимулы. Кажется, все идет хорошо. Однако нас все дальше относит в сторону от философии.
И это небрежение вносит свой вклад: стресс нарастает, ум туманится, мы забываем важное – и приходит какая-то беда. Когда такое происходит, важно нажать на тормоза – остановить импульс движения. Вернитесь к режиму и практикам, которые, как мы знаем, коренятся в ясности, здравомыслии, правильных принципах и хорошем здоровье.
Стоицизм призван быть лекарством для души. Он освобождает нас от бед современной жизни. Он восстанавливает в нас жизненную силу, необходимую для процветания. Сверьтесь с ним сегодня, и пусть он исцеляет вас.
Февраль: страсти и эмоции
И пусть в гневе будет под рукой, что не в гневе мужественность и что быть тихим и нестроптивым – более человечно и по-мужески; и что у такого сила, крепость и мужество, а не у того, кто сетует и недоволен. Ибо сколько это ближе к нестрастию, столько же к силе[64].
Почему спортсмены оскорбляют друг друга? Почему они намеренно выкрикивают гадости и мерзости, пока судья отвернулся? Чтобы вызвать реакцию. Отвлечь и разозлить противников – легкий способ выбить их из колеи.
Постарайтесь вспомнить об этом, когда заметите, что начали злиться. Гнев не впечатляет и не придает брутальности – ошибка думать обратное. Это слабость. Более того, гнев даже может оказаться ловушкой, которую кто-то вам подстроил.
Поклонники и противники называли боксера Джо Луиса, чемпиона мира в 1930-х годах, бокс-машиной, поскольку он выглядел крайне неэмоциональным и его холодное спокойное поведение было куда страшнее, чем любой безумный взгляд или яркая эмоциональная вспышка.
Сила – это способность сдерживаться. Способность быть человеком, который никогда не впадает в безумие и которого нельзя вывести из равновесия, – потому что это он управляет страстями, а не страсти управляют им.
Так сообрази вот что: ты уже стар; не позволяй ему и дальше рабствовать и дальше дергаться в необщественных устремлениях, а перед судьбой и дальше томиться настоящим или погружаться в грядущее[65].
Мы обижаемся на человека, который нами командует. Не говорите мне, как одеваться, как думать, как делать мою работу, как жить. Ведь мы самостоятельные, самодостаточные люди. По крайней мере, мы так считаем.
Но если кто-нибудь произнесет что-то, с чем мы не согласны, нечто внутри нас тут же заявит: «Надо поспорить». Если перед нами тарелка печенья – его надо съесть. Если кто-нибудь делает то, что нам не по душе, – мы обязаны сердиться. Когда случается нечто плохое – мы должны грустить, беспокоиться и впадать в депрессию. Но если через несколько минут произойдет что-нибудь хорошее – мы внезапно будем счастливы, возбуждены и пожелаем еще.
Мы никогда бы не позволили другому человеку дергать нас так, как разрешаем делать это собственным побуждениям. Настало время взглянуть на этот факт следующим образом: мы не марионетки, которых можно заставить приплясывать так или этак просто потому, что мы так чувствуем. Мы должны контролировать себя, а не поддаваться эмоциям, – потому что мы независимые, самодостаточные люди.
Когда я вижу беспокоящегося человека, я говорю: чего же он хочет? Если бы он не хотел чего-то независящего от него, отчего бы еще ему беспокоиться?[66]
Отец беспокоится за своих детей. Чего он желает? Чтобы мир всегда был безопасен. Озлобленный путешественник – чего хочет он? Чтобы стояла хорошая погода, чтобы на дорогах не было пробок: это позволит самолету взлететь и приземлиться по расписанию. Чего жаждет нервный инвестор? Чтобы рынок развернулся и инвестиции окупились.
У описанных сценариев есть общее – как говорит Эпиктет, это желание того, что не находится в нашей власти. Расстраиваться, возбуждаться, нервно расхаживать – эти напряженные, болезненные и тревожные мгновения демонстрируют всю нашу тщету и рабскую зависимость. Мы пялимся на часы, на биржевой телеграфный аппарат, на очередь в соседнюю кассу, на небо, словно мы отправляем какой-то религиозный культ, в котором божества судьбы предоставят нам желаемое только тогда, когда мы пожертвуем им свое спокойствие.
Если сегодня вы начнете беспокоиться, спросите себя: почему у меня желудок завязывается узлом? Кто сейчас управляет: я или моя тревога? И самое главное: а моя тревога приносит мне хоть какую-то пользу?
Кто же неодолимый? Тот, кого не может лишить самообладания что бы то ни было независящее от свободы воли[67].
Вы когда-нибудь видели, как крепкий профессионал-управленец общается с прессой? Для него как будто не существует неудобных и жестких вопросов, для него нет язвительного и оскорбительного тона. Любой удар отражается с юмором, самообладанием и терпением. Даже если его жалят или провоцируют, он предпочитает не вздрагивать и внешне не реагировать. Это удается не только благодаря опыту или тренировкам. Такие люди понимают: эмоциональная реакция лишь ухудшит ситуацию. Журналисты только того и ждут, чтобы собеседник поскользнулся или разозлился, поэтому для успешного общения с прессой важно сохранять самообладание.
Маловероятно, что сегодня на вас где-то нападет толпа жаждущих жареных фактов репортеров и завалит скользкими вопросами. Но готовность к этому может оказаться полезной. Какие бы стрессы, разочарования или перегрузки ни возникли у вас на пути, не вредно заранее сформировать свой образ в острой ситуации и в нужный момент использовать его в качестве образца действий.
Свобода воли – проайресис, как ее называли стоики[68], – своего рода неодолимость, которую мы способны взращивать. Мы можем отмахнуться от враждебных наскоков и быстро справиться с давлением и проблемами. А когда закончим, то, подобно нашему профессионалу, сможем ткнуть пальцем в толпу и сказать: «Следующий!»
Не сбиваться: во всяком устремлении являть справедливость, во всяком представлении – беречь способность постигать[69].
Подумайте о неуравновешенных людях, присутствующих в вашей жизни. Не о персонах с подлинным душевным расстройством, а о тех, у кого расстроены и жизнь, и решения. У них все либо взлетает в небеса, либо рушится в пропасть; каждый их день либо восхитителен, либо ужасен. Разве такие люди не утомляют? Разве вам не хотелось бы, чтобы у них был своего рода фильтр, через который они могли бы пропускать хорошие и плохие устремления?