И не станут звонить колокольни,
И венков с эпитафией нет,
И старушке протявкает школьник:
То непризнанный, видно, поэт!
Ты одна за моей плащаницей
Поплетешься на тесный погост;
Но не будь там подбитою птицей
И скажи мне с улыбкою тост.
И скажи мне: Как рада я, Толя,
Как я рада теперь за тебя,
Что твоя прекратилась неволя,
Что ушел ты безумно любя.
Ты расскажешь лазоревой маме,
Что оставил сестрицу одну,
И за мною она с васильками
Голубыми отправит весну.
И ты выйдешь мне к двери навстречу
Лучезарным серафом Отца,
Поцелуем тебе я отвечу, –
И блаженству не будет конца!
14 февраля Феодосия
РОЗОВЫЕ ЛЕСТНИЦЫ
По розовым лестницам неба
Срывать голубые фиалки
Ведешь ты меня из Эреба,
И жизни прошедшей не жалко
Мне радостей творчества скорбных;
Ты жить не хотела у прялки,
Я долга верблюдом двугорбым
В подданстве не мог быть у палки.
Пустая гнела нас беседа,
Унылые каркали галки,
И горек был ломоть нам хлеба,
Как будто седой приживалке.
И в неба граненого слова
От скуки я долго метал кий,
И тело казнил я сурово
И жил наподобье весталки.
Но ты златорунного Феба
Признала в верижнике жалком.
По розовым лестницам неба
Срывать голубые фиалки
Ведешь ты меня, и в гирлянды
Свиваем мы небо без прялки
И скачем, как встарь корибанты,
В лазурных фиалок скакалки.
15 февраля Феодосия
РЫБКИНЫ КУПЛЕТЫ
Люби, твори и будь спокоен,
И не катайся на изнанке,
Не наноси себе, мой воин,
В сердечный пряничек твой ранки!
И чтобы вес твой был удвоен,
Стань хоть пасхальным поросенком!
И обжирайся! Чтоб утроен
Был пай, указанный Розенком!
Будь хоть привратницы достоин
Сферичной, царственной осанкой,
Будь отрубями хоть напоен,
Но стань племянником германки!
Твоя же золотая рыбка
К тебе вернется без приманки,
Без ритма шаловливой зыбки,
Без слова сахарной баранки!
Теперь ей круглая улыбка
Лица и пухленькие ручки
Важней всего: устала рыбка
Лечить братишкины колючки!
16 февраля Феодосия
ТРИ ОСКОЛКА
I
Сплетем из наших душ венки
У тихо дремлющей реки
Забвенья, а тела, спалив,
Насыпем в глиняный ликиф,
Где птица вечности – павлин,
И Агнец Божий, и дельфин,
И между лозами Амур
Хитро сокрыты под глазурь;
И драгоценный черепок
Поставим смело на челнок;
Раздастся колокольный звон,
И тихо тронется Харон.
3 февраля
II
Как дикий Иоанн Предтеча,
Пророк – пустынник и теперь,
Но не приходит издалече
Грехами отягченный зверь,
И в синеструйном Иордане
Не омывает плоти явь,
И Агнец только в Иоанне
Узрит поруганный устав.
III
Нет истины нерукотворной
И ложен творчества Завет,
Но, слову вечности покорный,
Священнодействует поэт.
И потому алтарь Господень,
Где раздается плотский вой
Циничного познанья своден,
Он очищает бечевой!
18 февраля Феодосия
ГОЛУБОЙ ПИР
I
Сегодня опять благосклонно
Роняют вокруг чудеса
Мечты голубые затоны,
Зовущие вдаль небеса.
Сегодня опять в небосклоны
Воздушный кузов корабля
Уносит на юте «Беллоны»
На пир голубой короля.
Овечек едва лишь рожденных,
Кудрявых, атласных руна,
Из бледных кораллов кессоны,
Фестоны червонного льна,
Громадные, страстные груди
Красавиц в лазурной фате,
Жерла озлобленных орудий,
Мессии на алом кресте,
Колонн голубых канелюры,
Луга золотых орхидей,
Твердынь грозовых амбразуры
И радуги пестрых цепей, –
Державному нищему нужны
В очей ненасытливый трюм:
Без них он, калека недужный,
Как сокол в неволе, угрюм!
II
Вот, вот он, синий, синий, синий,
Слегка колышимый ковер,
Разостлан до незримых линий,
Что отуманивают взор!
Лишь слева пояс пурпуровый,
Из глины низкая коса,
Врывается стрелой суровой
В лазоревые чудеса,
Да в синей чаше серебристой
Струей влюбленная камса
Кипит и блещет, как монисто,
Как лунной пряжи полоса,
И серебристая чуларка
Фонтаном плещется вокруг,
Но ни одна рыбачья барка
Не простирает смертный круг.
Зато, о Боже, снег крылатый,
Вихрясь на миллионах крыл,
Оставил синие палаты
И всё подоблачье покрыл;
Зато, о Боже, покрывало
Легло на свежую лазурь
И мерно в волнах колыхалось,
Как незастывшая глазурь;
Зато, о Боже, диадемы
Ты обронил из чайных роз,
Цветочной пылию Эдема
Покрылся голубой наркоз!
III
Нет, не покрывало Божье
И не блестки диадем,
Не снежинки синю ложу
Попадаются в ярем:
То крылатой, хищной братьи
Распростерлись тенета,
То последнее объятье
Пред потерей живота.
Острокрылые могилки,
Двухклинковый ятаган,
Альционы, звонокрылки,
Черноперистый баклан
Завихрились, запрудили
Бирюзовы небеса
Бриллиантовою пылью,
Как метелиц волоса.
Сколько их! Считай-ка звезды,
И червонный колосок,
И усопших на погосте,
И зыбящийся песок!
Ах, с алчбою человечьей
Альционы в серебро
Погружаются по плечи,
И священное нутро,
Цель разбойничьих крылений,
Цель, быть может, и всего,
Туком дышащих мгновений
Наполняется легко!
IV
Не подобен ли белым пиратам
Необъятный Создателя мир,
И не правит ли туком проклятым
Мирозданье нелепейший пир,
И не мне ли назначен символом
Альбатрос, проглотивший кефаль,
Что трепещет в кишечнике голом,
Альбатрос, уносящийся вдаль;
И не я ли в груди, как Везувий,
Создают от тоски и огня;
И не я ли в искривленном клюве
Уношу золотое агня;
И не я ли всю рать альционов,
И сребристую в волнах камсу,
И земных и забережных тронов
Драгоценности в гроб унесу;
И не я ли, как хищник вселенной,
Поглощаю из края и в край
И прошедший, и мир нерожденный,
И крылатыми созданный рай,
Поглощаю в грязи у дороги,
Ненасытный, голодный всегда,
Но уж насмерть усталые ноги
Не расправит иллюзий узда!
17–18 февраля Феодосия
ВЕРСТА ПРИДОРОЖНАЯ
Один, как верста придорожная,
Стою я в краю гололедицы,
Но жизнь мне постыла острожная
И ласки седые метелицы,
Но песнь надоела мне горькая
Плетущихся мимо острожников,
И жду не дождуся лишь зорьки я, –
Забыл меня, бедного, Боженька!..
Настанет весна, это знаю я,
Приходит нередко болезная,
Зачем-то душою оттаю я,
Польется и песнь безнадежная!
Ах, сколько допето напраслины
Над миром, холодным покойничком!
Ах, сколько в игольчатом паслене
Сожгло мотыльков моих солнышко!
Не лучше ль забиться мне в петлице,
Как окунь, висящий на удочке,
Не лучше ли Деве-Метелице
Навеки склониться на грудочки?!
19 февраля Феодосия
РИЗЫ
Кольцо яремное на шею не ложится
Тому, кого Господь по странному капризу
Одел уже с утра в серебряную ризу.
Пускай он навсегда израненная птица:
Ему печали явь сокроют занавески
Лазоревых небес и слова арабески.
И даже под бичом надсмотрщиков тюремных,
И даже на дыбу, без чести и без шлема,
Ему не изменить видение Эдема.
Вся грязь вселенной, весь позор деяний темных
Не захлестнут лазурь и не повергнут вниз