74.
Как мы уже видели, одним из чиновников, принимавших самое активное участие в лишении палестинцев их прав, был министр иностранных дел Великобритании лорд Артур Бальфур. Мнительный, искушенный в светских делах патриций, бывший премьер-министр и племянник многолетнего премьер-министра тори лорда Солсбери, он в течение пяти лет занимал пост главного секретаря по делам Ирландии, старейшей колонии Британской империи, где его люто ненавидели и прозвали Кровавым Бальфуром75. По иронии судьбы, именно его правительство стало автором Закона об иностранцах 1905 года, призванного в первую очередь не впускать в Великобританию обездоленных евреев, бежавших от погромов из царской России. Будучи убежденным циником, он все же придерживался определенных убеждений, одним из которых была полезность предпринимаемых действий для британской империи и моральная правота сионизма, дела, к которому его привлек Хаим Вейцман. Несмотря на эти убеждения, Бальфур четко представлял себе последствия политики своего кабинета, в то время как другие предпочитали делать вид, что их не существует.
В конфиденциальном меморандуме, составленном в сентябре 1919 года (не получившем широкой огласки до его публикации спустя три десятилетия в сборнике документов о межвоенном периоде76), Бальфур представил кабинету министров собственноручный анализ затруднений, которые Великобритания создала для себя на Ближнем Востоке своими противоречивыми обещаниями. Бальфур резко высказался о многочисленных непоследовательных обязательствах союзников, в том числе о тех, которые содержались в соглашении Хусейна – Макмагона, соглашении Сайкса – Пико и Уставе Лиги Наций. Обобщив нелогичность британской политики в Сирии и Месопотамии, он открытым текстом дал оценку ситуации в Палестине: «Между буквой Устава и политикой союзников в случае с „независимой нацией“ Палестиной существует еще более вопиющее противоречие, чем в случае с „независимой нацией“ Сирией. Ибо в Палестине мы даже не предлагаем предпринимать какое-либо изучение пожеланий нынешних жителей страны. <…> Четыре великие державы привержены сионизму. А сионизм, прав он или не прав, хорош или плох, коренится в вековых традициях, в современных потребностях, в будущих надеждах, имеющих гораздо более глубокое значение, чем желания и предрассудки 700 000 арабов, населяющих сегодня эту древнюю землю.
На мой взгляд, это правильно. Я никогда не мог понять, как это можно увязать с декларацией, Уставом или инструкциями комиссии по расследованию.
Я не думаю, что сионизм повредит арабам, однако они никогда не выступят в его поддержку. Каким бы ни было будущее Палестины, сегодня она не является „независимой нацией“ и не находится на пути к тому, чтобы ею стать. С каким почтением ни относиться к мнению тех, кто там проживает, державы при выборе мандатория, насколько я понимаю, не предлагают с ними советоваться. Короче говоря, в том, что касается Палестины, державы не сделали ни одного фактического заявления, которое не было бы явно ошибочным, и не приняли ни одной политической декларации, которую, по крайней мере ее букву, они не собирались бы всегда нарушать».
В этом предельно откровенном обзоре Бальфур противопоставил высокодуховные «вековые традиции», «современные потребности» и «будущие надежды», воплощенные в сионизме, простым «желаниям и предрассудкам» арабов в Палестине, «населяющих сейчас эту древнюю землю», подразумевая, что этого населения в будущем может и не быть. Вторя Герцлю, Бальфур беззаботно утверждал, что сионизм не причинит арабам вреда, но при этом не стеснялся признавать недобросовестность и обман, свойственные политике Великобритании и ее союзников в отношении Палестины. Последнее для него, однако, не имело значения. Остаток меморандума содержит непритязательный набор предложений о путях преодоления препятствий, порожденных этим клубком лицемерия и противоречивых обязательств. Бальфура волновали только два пункта – забота о британских имперских интересах и необходимость содействия устремлениям сионистского движения. Его побуждения были схожи с мотивами большинства других высокопоставленных английских чиновников, участвовавших в разработке политики в отношении Палестины, хотя ни один из них не высказывался насчет последствий своих действий с такой же откровенностью.
Чем обернулись для арабов Палестины в межвоенные годы эти противоречивые обещания Великобритании и союзников, а также мандатная система, подогнанная под нужды сионистского проекта? Англичане относились к палестинцам с тем же высокомерным пренебрежением, какое проявляли к другим подконтрольным народам от Гонконга до Ямайки. Английские чиновники захватили все высшие должности в мандатной администрации и не допускали к ним имеющих соответствующую квалификацию арабов77. Они подвергали цензуре газеты, запрещали не устраивающую их политическую деятельность и руководили администрацией настолько прижимисто, насколько это позволяли их обязанности. Как и в Египте или Индии, они мало что делали для развития системы образования, поскольку колониальная традиционная мудрость гласила: лишнее образование побуждает «туземцев» забывать свое место. Рассказы из первых рук об этом периоде изобилуют примерами расистского отношения колониальных чиновников к тем, кого они считали ниже себя, даже если имели дело с опытными профессионалами, в совершенстве владеющими английским языком.
Опыт Палестины отличался от опыта большинства других колонизированных народов той эпохи тем, что мандат вызвал приток переселенцев из-за рубежа, прибывавших с целью захвата страны. В решающий период с 1917 по 1939 год еврейская иммиграция и «сплошное поселение евреев на земле», предписанные мандатом, продолжались высокими темпами. Колонии, созданные сионистским движением на побережье Палестины и в других плодородных и стратегически важных регионах, обеспечивали контроль над территориальным плацдармом для постепенного покорения (и в итоге захвата) всей территории страны, как только демографическое, экономическое и военное соотношение сил достаточно склонится в пользу ишува78. За короткое время доля евреев в общей численности населения выросла в три раза – с минимума размером 6 % в конце Первой мировой войны до примерно 18 % в 1926 году.
Однако, несмотря на удивительную способность сионистского движения изыскивать и инвестировать капитал в Палестину (в 1920-е годы финансовые вливания в еврейскую экономику, которая все более отделялась от арабской, превышали чистый внутренний продукт страны на 41,5 %79 – невероятный факт), в период с 1926 по 1932 год доля еврейского населения страны перестала расти, остановившись на уровне 17–18,5 %80. Некоторые из этих лет совпали с мировой депрессией, когда число евреев, покидавших Палестину, росло быстрее, чем число новоприбывших, а приток капитала заметно сократился. В тот момент казалось, что сионистский проект никогда не достигнет критической демографической массы, которая, по словам Вейцмана, сделала бы Палестину «настолько же еврейской страной, насколько Англия является английской»81.
Положение резко изменилось в 1933 году с приходом к власти в Германии нацистов, которые сразу же начали преследовать и вытеснять давно существующую, зажиточную еврейскую общину. Поскольку в США, Великобритании и других странах действовали дискриминационные иммиграционные законы, многим немецким евреям некуда было податься, кроме как в Палестину. Приход Гитлера к власти оказался одним из самых важных событий в современной истории Палестины и сионизма. Толко в 1935 году в Палестину прибыло более 60 000 еврейских иммигрантов, что превысило численность всего еврейского населения страны по данным за 1917 год. Большинство беженцев, в основном из Германии, а также из соседних стран, где нарастали антисемитские гонения, были квалифицированными и образованными людьми. Немецким евреям благодаря трансферному соглашению, заключенному между нацистским правительством и сионистским движением в обмен на отмену еврейского бойкота Германии, было разрешено вывезти имущество на общую сумму 100 миллионов долларов82.
В 1930-е годы еврейская экономика Палестины впервые обогнала арабскую, а еврейское население к 1939 году составило более 30 % от общего числа жителей. В свете быстрого экономического роста и стремительных перемен состава населения, происшедших всего за семь лет, а также значительного расширения боевых возможностей сионистского движения его лидерам стало ясно, что демографический, экономический, территориальный и военный потенциал, необходимый для достижения господства над всей страной или ее большей частью, скоро будет достигнут. Как выразился в то время Бен-Гурион, «иммиграция на уровне 60 000 человек в год означает создание еврейского государства во всей Палестине»83. Многие палестинцы пришли к такому же выводу.
К этому моменту палестинцы отчетливо видели, что неумолимо превращаются в чужаков на своей собственной земле, о чем тревожно предостерегал Иса аль-Иса в 1929 году. В течение первых двадцати лет британской оккупации растущее сопротивление палестинцев укреплению сионистского господства находило свое выражение в периодических вспышках насилия, происходивших несмотря на обещания палестинского руководства англичанам держать своих подопечных в узде. В сельской местности спорадические нападения, часто называемые англичанами и сионистами «бандитскими», были вызваны народным гневом по поводу скупки сионистами земельных участков, что нередко заканчивалось изгнанием крестьян с земли, которую они считали своей и которая служила для них источником средств к существованию. Городские демонстрации против британского правления и экспансии сионистского квазигосударства в начале 1930-х годов тоже становились все более многочисленными и воинственными.
Пытаясь удержать контроль над событиями, знатные представители элиты организовали панисламскую конференцию, в то же время отправив в Лондон несколько делегаций и координируя различные формы протеста. Эти лидеры, не желая вступать в слишком открытую конфронтацию с англичанами, сопротивлялись призывам к полному бойкоту британских властей и налоговой забастовке. Они так и не смогли понять, что их робкий, дипломатичный подход не мог убедить британское правительство отказаться от приверженности сионизму или согласиться с требованиями палестинцев.