И вотъ вы, вернувшись домой, въ свой отель, изъ какого-нибудь веселаго бульварнаго театра, пѣшкомъ, по широкому тротуару, полному гуляющей публики, въ теплую іюньскую ночь — на другой день утромъ берете скорый поѣздъ, который мчитъ васъ въ Булонь или Кале, тамъ садитесь на пароходъ и къ семи-восьми часамъ попадаете уже въ Лондонъ; а черезъ часъ, черезъ два, послѣ поздняго обѣда, ночная лондонская жизнь кишитъ вокругъ васъ, на одномъ изъ самыхъ бойкихъ пунктовъ. И тридцать лѣтъ тому назадъ, и теперь этотъ пунктъ все въ той же мѣстности, на перекресткахъ между Риджентъ-стритъ, Пикадилли и Лестеръ-скверомъ, хотя есть теперь некоторая разница а въ физіономіи близлежащихъ улицъ, напр., улицы Гей-маркетъ, которая прежде, въ ночные часы, была болѣе центромъ разгульныхъ нравовъ. Зато теперь то, что составляетъ площадку около «Picadilly-Circus» сдѣлалось въ нізсколько разъ, оживленнѣе, чѣмъ двадпать пять лѣтъ назадъ, особенно около того мѣста, гдѣ возвышается громадный домъ — ресторанъ Крайтиріонъ — съ подземнымъ театромъ того же имени, Тутъ, съ девятаго часа до половины перваго часа ночи ежедневная сутолока и по тротуарамъ, и посрединѣ улицы, съ яркимъ, до дерзости, свѣтомъ электрическихъ фонарей и толпой; хорошо одѣтыхъ мужчинъ и разряженныхъ женщинъ, не знающихъ въ Лондонѣ парижскаго полицейскаго надзора. Даже послѣ бульвара эта ночная жизнь можетъ показаться вамъ ярче, оригинальнѣе, сгущеннѣе, дастъ вамъ сильное чувство той громадины, какая выбрасываетъ въ эти часы своихъ виверовъ и такъ называемыя «жертвы общественнаго темперамента». Тотъ бульваръ, который еще вчера казался вамъ въ тѣ же самые часы такимъ своеобразнымъ и яркимъ по своей жизненности, уже теряетъ для васъ свой букетъ и вы только гораздо позднѣе приходите опять къ выводу, что въ Лондонѣ нѣтъ ничего подобнаго ему. Точно такъ же, какъ и на парижскихъ бульварахъ, эта мѣстность Лондона, гдѣ сосредоточены театры и огромные кафе-шантаны, поднимаетъ свою жизненность въ часъ окончанія спектаклей. Эти разъѣзды ярче и блестящѣе, чѣмъ въ Парижѣ. Вереницы кэбовъ, подъѣзжающихъ ко входу, залитому свѣтомъ, и цвѣтныя бальныя накидки дамъ, сотни джентльменовъ во фракахъ и бѣлыхъ галстухахъ, и тутъ же, на тротуарахъ обычная ярмарка проституціи, и мельканье ужасныхъ, оборванцевъ, и выкрикиванія газетныхъ разнощиковъ.
А въ дообѣденные часы, когда вы попадаете въ Гайдъ-паркъ, вы поражаетесь этими волнами хорошо одѣтой, высокоприличной публики и пѣшкомъ, и верхомъ, и въ экипажахъ. Тутъ не произошло еще демократизаціи. Въ главныя аллеи пускаютъ только господскіе экипажи, или наемныя коляски и куие, имѣющіе видъ господскихъ. Толпа гуляющихъ вся ровная, прифранченная, то, что французы называютъ «endimanchée», но высоко приличная и не особенно разговорчивая. Ту же стѣну джентльменовъ увидите вы и на тротуарахъ улицъ Сити и этому дѣловому движению нѣтъ ничего подходящаго въ Парижѣ, потому что Парижъ не сосредоточила, так, въ одномъ пунктѣ своей дѣловой жизни, какъ Лондонъ.
Изумляться лондонскому уличному движенію — сдѣлалось общимъ мѣстомъ. Это повторяется вотъ уже нѣсколько десятковъ лѣтъ во всевозможныхъ описаніяхъ путешествій и корреспонденціяхъ; но нельзя распространять этого на весь Лондонъ. Въ Сити до обѣда, а также на Страндѣ и въ Флитъ-стритѣ все тотъ же муравейникъ, какъ было и тридцать лѣтъ тому назадъ; онъ долженъ былъ количественно сдѣлаться и еще болѣе кишащимъ, въ особенности движете омнибусовъ. Но въ остальныхъ частяхъ города, въ самые бойкіе денные часы — вы не найдете много такихъ напр., оживленныхъ пунктовъ, какъ всѣ большіе бульвары Парижа и разные перекрестки позади Оперы, или всю rue Lafayette, или rue Royale, около Мадлены, или rue Monmartre, или мѣстности около французскаго Банка. Дойдите до магазиновъ «Au printemps» — и вамъ будетъ едвали не труднѣе перейти черезъ перекрестокъ, чѣмъ даже въ самые шумные часы денной ѣзды на Риджентъ-стрит.
И вечеромъ, и днемъ эта, до сихъ поръ, самая элегантная улица Лондона, съ двухъ до семи, когда большіе бульвары уже такъ оживлены — гораздо тише. Она пріятнѣе на глазъ, несмотря на отсутствіе деревьевъ; дома ниже, содержатся чище, самые тротуары также; но она лишена главнаго элемента, придающаго бульварамъ такую привлекательность для пріѣзжихъ и парижанъ: это — вторженія на тротуары жизни кафе и пивныхъ. Въ Лондонѣ все это внутри домовъ; сидѣть на улицѣ не позволяется. Всесильный обычай еще не поддался настолько континентальнымъ порядкамъ, чтобы превратить тротуаръ въ курильню и салонъ. На той же Ринджентъ-стритъ, при входѣ ея, по правой рукѣ—французское кафе, существующее уже больше тридцати лѣтъ, съ годами разрослось, превратилось въ очень обширный кафе-ресторанъ; тамъ вы съ утра до позднихъ часовъ вечера найдете вссгда много народу, почти исключительно иностранцевъ. Французскій языкъ слышится тамъ во всѣхъ углах, снуютъ гарсоны, раздаются обычныя выкрикиванія консоммаціи; но все это хоронится внутри дома. Безчисленные питейные дома и таверны англійскаго типа за послѣдніе годы обновили свою физіономію, сдѣлались наряднѣе, даже поражаютъ роскошью внѣшней отдѣлки: дверей, оконъ, стѣнныхъ обшивокъ, ослѣпительнымъ блеском электрическихъ фонарей; но тротуаръ они не оживляютъ. Толпа должна предаваться вѣчной ходьбѣ или стоянью на перекресткахъ. Присаживаются на скамеикахъ одни горюны и оборванцы.
Но все-таки каждый иностранецъ, не исключая и француз если онъ только не заскорузлый шовинистъ — почувствуетъ особенное душевное настроеніе отъ многообразныхъ видовъ и формъ внѣшней жизни Лондона. Въ парижскихъ газетахъ поводились подробности о первой поѣздкѣ въ Лондонъ Эмиля Зола съ своей женой. Она безпрестанно повторяла ему:
— Вотъ это городъ для тебя Эмиль!
И такой сильный изобразитель всякаго рода человѣческой энергіи, какъ Эмиль Зола, долженъ былъ настоящимъ образомъ оцѣнить грандіозность и не крикливую, но сосредоточенную энергію, сказывающуюся въ уличной жизни Лондона.
Ближайшій сверстникъ и собратъ Эмиля Зола, — Альфонсъ Додэ, (посетивший Лондонъ какъ разъ передъ моей послѣдней поѣздкой въ Англію), также высказывалъ репортерамъ — до какой степени ѣзда по Лондону въ двухъ-колесномъ кэбэ захватывала его, хотя онъ, какъ истый французъ-южанинъ, находилъ на каждомъ шагу непріятными и даже возмутительными разные проблески британской расы и быта.
На Лондонъ — съ вышки ли имперіала омнибусовъ или изъподъ навѣеа быстро катящагося двухколеснаго кэба — съ прибавкою трамовъ и пароходовъ для панорамы Темзы — нужно, по малой мѣрѣ, вдвое больше времени, чѣмъ на Парижъ.
И тутъ набережная — какъ и тамъ — даетъ сразу самую характерную ноту британской столицы міра.
Въ послѣднюю мою поѣздку привелось мнѣ попасть на террасу Парламента — гдѣ отдыхаютъ депутаты — и откуда набережная Темзы выступаетъ живописно; особенно набережная совсѣмъ преобразилась послѣ прежнихъ моихъ пребываній въ Лондонѣ.
Съ этой обширнѣйшей террасы рѣка принимаетъ самый величавый видъ… На противоположномъ берегу, — онъ кажется вамъ набережной совсѣмъ другого города — идетъ цѣлый рядъ зданій одного и того же стиля архитектуры съ большими промежутками между ними — все они составляютъ одно цѣлое. Парламентъ — въ своемъ теперешнемъ видѣ—привлекая каждаго туриста, вызываетъ въ немъ сожалѣніе почему и весь остальной Лондонъ — и новый и болѣе старый — не выстроенъ въ такомъ-же стилѣ національнаго зодчества.
Дальше, вдоль набережной, превращенной теперь въ рядъ роскошныхъ аллей и проѣздовъ, какихъ нѣтъ въ Парижѣ, вы проѣзжаете мимо множества вновь возникшихъ зданій, но ни одно изъ нихъ не подходитъ къ стилю Парламента ни Whitehall couet, ни рѣчной фасадъ станціи Чарингъ-кроссъ, ни многоэтажный, теперь очень популярный между французами Savoy — Hotel, ни, College of Physicians — на протяженіи отъ Вестминстерскаго моста до Ватерлооскаго. И дальше размѣры построекъ даютъ вамъ ноту громаднаго и богатѣйшаго города, въ общемъ, раззообразнѣе по своимъ фасадамъ, чѣмъ то, что вы видите вдоль береговъ Сены; но вамъ все-таки хотѣлось бы находить больше или подлинныхъ остатковъ стараго пошиба, или талантливыхъ попытокъ придавать и новому такой же своеобразный характеръ.
Обиліе — вотъ что выставляется отовсюду и даетъ вамъ ошущение энергіи и производительности, богатства и солидноіг роскоши. Гдѣ въ Парижѣ стоитъ одно внушительное зданіе — тугь десять; гдѣ тамъ одинъ монументъ — здѣсь цѣлая дюжина; и это во всѣхъ концахъ Лондона, и въ богатыхъ, и въ бѣдныхъ кварталахъ. He ищите тонкости, артистической отдѣлки, большого чувства, мѣры, изящества орнаментаціи; помиритесь впередъ съ тѣмъ, что вы — на протяженіи цѣлыхъ верстъ — будете проѣзжать по улицамъ, похожимъ на казармы для рабочихъ, изъ закоптѣлаго кирпича, съ убійственнымъ однообразіемъ голыхъ фасадовъ и узкихъ крылечекъ, знайте впередъ, что многія знаменитыя зданія, записанныя въ рубрику «достопримѣчательностей» окажутся — послѣ парижскихъ — тяжелѣе, ординарнѣе, безъ своеобразнаго стиля: будетъ ли это соборъ Св. Павла, или Національная Галлерея на Трафальгаръ-скверѣ, или Британскій музей, или Англійскій Банкъ, Главный Почтамтъ, Биржа. Печать подражательности съ континента Европы XVIII и начала ХІХ-го вѣка — лежитъ на всемъ этомъ. Зато васъ еще сильнѣе потянетъ къ Парламенту, а, главное, къ Вестминстерскому аббатству и къ старымъ урочищамъ Лондона, къ Темльбару, къ зданіямъ въ оградѣ Линкольнъ-Инсъ-Фильда къ Newlaw-court, и къ закоулкамъ стараго стильнаго Лондона… А въ новомъ и самомъ новѣйшемъ — вы заблудитесь въ этомъ лабиринте улицъ — и Сити, и Остъ-энда, и Центра и Вестъ-энда — попадая изъ унылыхъ кирпичныхъ коридоровъ, гдѣ живетъ трудовой людъ всякихъ оттѣнковъ, въ кварталы, съ тысячами нарядныхъ особняковъ, садиками, скверами, гдѣ богатые люди могутъ жить, какъ въ собственныхъ усадьбахъ.
Привлекательность Лондона и состоитъ вътомъ, что около самыхъ кипучихъ, центровъ вы можете устроиться, точно на тихой дачѣ. Вотъ, тутъ какая-нибудь Пикадилли кишитъ пѣшеходами и грохочетъ отъ снованія безчисленныхъ омнибусовъ и кэбовъ; сдѣлайте сто саженъ въ сторону, и вы очутитесь на площадкѣ съ садикомъ, гдѣ полнѣйшая тишина. Съ четырехъ сторонъ она обставлена домами, и ихъ жильцы блаженствуютъ. Имъ не надо забираться на окраины, какъ принуждены дѣлать всегда парижане, желающіе уйти отъ уличнаго шума. И такихъ площадокъ, и тихихъ короткихъ улицъ — множество, за исключеніемъ Сити, да и въ немъ они найдутся.