Зелень садовъ и парковъ для Парижа — исключеніе; а для Лондона — принадлежность его уличной физіономіи. Не будь у Парижа бульваровъ — онъ подавлялъ бы васъ своими каменными ящиками — больше Лондона. Здѣсь же въ извѣтныхъ направленіяхъ вашъ кэбъ непременно будетъ проѣзжать по такимъ мѣстамъ, гдѣ взглядъ отдохнетъ на зелени деревьевъ и луговинъ, гдѣ дома чередуются съ скверам, садиками, и цвѣтниками.
Ни одинъ парижскій публичный садъ — неисключая и парка Монсо — не даст вамъ такого приволья, какъ парки Лондона іи это вторженіе простора и зелени сглаживаетъ больше всего монотонность и казенную мертвенность улицъ и обывательскихъ домовъ-казармъ.
И не раздражаютъ васъ зданія офиціальнаго показного типа, какъ во всѣхъ столицахъ Европы — и всего больше въ Петербургѣ. Министерства — разбросаны, казенные дома исчезаютъ среди такого колоссальнаго муравейника всевозможныхъ частныхъ построекъ. Дворцовъ какъ-то не замѣчаешь въ Лондонѣ, и одни иностранцы да провинціалы интересуются ими. Бекингэмскій дворецъ — только подробность С-тъ Джемсъ-парка съ его озеромъ. Hampton Court Palace состоитъ какъ бы при своемъ фонтанѣ. Lambeth Palace — только «достопримечательность» для иностранцевъ. Это не то, что зданіе Парламента, которое одно занимаетъ истинно первенствующее положеніе въ Лондонѣ, проявляя собою весь духъ британскон націи, всю власть и все обаяніе.
Здороваясь и прощаясь съ островной «столицей міра» конца девятнадцатаго вѣка — остановитесь подальше передъ двумя символическими постройками стараго Лондона и Лондона вчерашняго дня — передъ Тауэромъ — этимъ средневѣковымъ острогомъ, съ четырьмя куполами — эмблемой феодальной власти и народныхъ броженій, давшихъ Великобританіи ея теперешній укладъ и Новым Мостомъ около того же Тауэра, съ его двумя грандіозными башнями-быками, едва ли не самымъ гигантскимъ еѣчнымъ сооруженіемъ въ обѣихъ столицахъ міра. Этотъ каменно-чугунный символъ даетъ вамъ предвкушеніе того, что вы найдете въ Лондонѣ и звучитъ заключительнымъ аккордомъ, когда вы изъ окна вагона говорите ему: прости!
Послѣ первыхъ живыхъ, но все-таки же летучихъ ощущеній и настроеній, складывается извѣстный выводъ, который у большинства туристовъ, не исключая и русскихъ, можетъ оказаться слишкомъ скорымъ, а потому и одностороннимъ. И Лондонъ, и Парижъ требуютъ очень хорошаго знакомства съ нимъ, чтобы отвѣтить, прежде всего, на самый живой вопросъ: въ какомъ изъ этихъ городовъ иностранецъ чувствуетъ себя пріятнѣе, менѣе затеряннымъ и менѣе чуждымъ? Для громаднаго большинства — конечно въ Парижѣ, а для насъ, русскихъ, почти безусловно; даже если взять туриста — будь онъ русскій или нѣмецъ — одинаково знакомаго съ французскимъ и англійскимъ языкомъ и одинаково подготовленнаго къ изученію того и другого города — все-таки же больше шансовъ, чтобы Парижъ подкупалъ его, особенно если онъ въѣдетъ въ эту столицу міра впервые раннею осенью или весною. На первыхъ порахъ общая привлекательность Парижа непремѣнно замаскируетъ многія и самыя существенныя стороны, прежде всего, матеріальной жизни.
Для иностранца средняго достатка Парижъ и сорокъ лѣтъ тому назадъ, и теперь далеко не царство комфорта, даже если вы и не очень взыскательны. Въ этомъ смыслѣ парижане остаются съ тѣми же свойствами націи, какъ и провинціалы Франціи. Они способны производить политическія революціи; но во всемъ, что относится къ быту, къ удобствамъ, къ усовершенствованіямъ матеріальной обстановки жизни, въ отеляхъ и меблированныхъ комнатахъ — они чрезвычайно рутинны, потому что на особый ладъ разсчетливы и даже просто скупы и скаредны. Это сказывается и въ дешевыхъ отельчикахъ и гарни, и въ довольно-таки дорогихъ отеляхъ. И дороговизна, за послѣдніе двадцать лѣтъ, росла во геометрической прогрессіи, между тѣмъ какъ соотвѣтственный комфортъ едва ли въ ариѳметической. Сдѣлайся Вѣна, Берлинъ, Лондонъ и даже Римъ или Флоренція — такимъ же огромнымъ международнымъ центромъ для туристовъ, пріѣзжающихъ пріятно пожить, — зсѣ эти города выказали бы неизмѣримо большіе успѣхи въ смыслѣ комфорта для иностранцевъ, чѣмъ Парижъ. У такихъ націй, какъ англичане, нѣмцы и швейцарцы есть склонность къ прогрессу во всемъ, что пріятно и удобно обставляетъ жизнь внутри домов. Это коренится въ народномъ слоѣ. Побывайте сначала въ нѣмецкой, а потомъ во французской деревнѣ, особенно у нѣмцевъ прирейнскихъ мѣстностей. Французскіе мужики, въ общемъ, богаче, отличаются большимъ скопидомствомъ, почва у нихъ благодатная, продукты ея дороже, но они живутъ некрасиво, дома почти всегда запущены, дворы грязны, въ комнатахъ пыльно и неряшливо. У нѣмцевъ и у швейцарцевъ совсѣмъ не то. На любую нѣмецкую деревню, въ центрѣ и на югѣ Германіи, пріятно смотрѣть: вездѣ вы видите следы любовнаго отношенія къ своей домовитости: желаніе украсить и наружный видъ своихъ домовъ, любовь къ зелени, къ деревьямъ, къ садоводству. Тоже въ значительной степени и въ Англіи, насколько мнѣ приходилось наблюдать въ мѣстностяхъ и посѣвернее Лондона, и южнѣе. И коренныя народныя свойства до сихъ поръ сказываются въ отрицательныхъ сторонахъ парижскихъ порядковъ, отъ которыхъ, всего болѣе, страдаютъ приезжіе иностранцы.
Припомните: что вы обыкновенно находите въ парижскомъ отелѣ средней руки, и въ гарни, въ меблированномъ домѣ. Разумѣется, послѣ пашей небрежности и запущенности гостиницъ и меблировокъ, въ Парижѣ многое покажется наряднѣе и уютнѣе; но только послѣ насъ, а уже никакъ не послѣ нѣмцевъ и швейцарцевъ. Весь почти отельный бытъ Парижа держится за мелкую спекуляцію. Сотни и тысячи простыхъ обывательскихъ домовъ, безъ особенныхъ приспособленій, превращены были въ отели и гарни, и миогіе изъ нихъ десятки лѣтъ стоятъ безъ всякаго почти ремонта, наружнаго илн вну тренняго. Чтобы провѣрить это, нужно полюбопытствовать: зайти, по прошествіи двадцати пяти лѣтъ, въ тотъ самый отель средней руки, гдѣ вы живали. Такъ сдѣлалъ я, въ послѣднюю мою поѣздку, и полюбопытствовалъ заглянуть въ цѣлыхъ три такихъ небольшихъ отеля: на углу бульвара S-t Michel и улицы Racine, въ тотъ отель, куда впервые въѣхалъ въ 1865 г. затѣмъ недалеко отъ музея Клюни въ улицѣ, которая теперь иначе называется, а прежде называлась rue dcs Maihurins S-t Jacques — въ отель «Линкольна;» и въ улицу Сорбонны, прямо противъ ея зданія — въ отель «Монтескье». Вы можете быть увѣрены, что найдете буквально ту же обстановку, которая, конечно, еще болѣе позапылилась и пообтерлась. Тоже находилъ я на протяженіи десяти и болѣе лѣтъ на другой сторонѣ Сены, около бульваровъ, въ гарни и отеляхъ не только плохенькихъ, но и такихъ, которые по парижски считаются хорошими и даже дорогими, вродѣ напр., Отелъ-де-Бад, на самомъ Итальянскомъ бульваре — одинъ изъ отелей любимыхъ русскими.
Гдѣ, кромѣ Парижа, въ какомъ вторсстепеннсмъ городѣ Германіи (не говоря уже о швейцарскихъ курортахъ) найдете вы эти узкія крыльца, тѣсные и темные коридоришки, крутыя деревянныя лѣстницы, идущія, большею частью, въ видѣ раковинъ, съ ихъ специфическимъ запахомъ ѣды и многаго другого, съ ихъ отсутствіемъ удобствъ, которыя Даже въ Москвѣ считаются уже необходимыми въ мало-мальски сносныхъ «меблировкахъ»? И вашъ номеръ, отдѣланный какъ будто довольно мило и элегантно — если комната стоитъ пятъ и больше франковъ — въ сущности такой же не провѣтренный, старый по мебели и драпировкамъ, непременно съ запахомъ гари отъ камина, съ разными ненужностямн, вродѣ неизбѣжныхъ каминныхъ часовъ, которые очень рѣдко идутъ, жирандолей и геридоновъ; но настоящихъ удобствъ для туриста вы не найдете почти нигдѣ за исключеніемъ уже очень дорогихъ отелей и такихъ меблированныхъ домовъ-пансионовъ, гдѣ живутъ исключительно англичане и американцы, и то больше въ Елисейскихъ поляхъ.
Кровать — вотъ предметъ комнатной обстановки, которымъ французы любятъ гордиться. Имъ, во всѣхъ странахъ, кровати и постели кажутся мизерными. Такъ какъ они чрезвычайно рутинны во всемъ домашнемъ обиходѣ, то и кровать осталась въ тѣхъ же размѣрахъ и той же отдѣлкой, какъ въ восемнадцатомъ и семнадцатомъ вѣкѣ, т.-е. черезчуръ большая — если вамъ нѣтъ надобности въ двуспальной — съ неизбѣжнымъ пыльнымъ балдахиномъ, и тяжелыми занавѣсками, обязательнымъ валикомъ и одной тощей и плоской подушечкой. Французу на нихъ удобно; но иностранцамъ почти никогда. Какъ тридцать лѣтъ тому назадъ, такъ и теперь, даже и въ дорогихъ отеляхъ, бѣлье или бумажное, или грубое полотняное, шершавое, и зимой почти всегда волглое, непросушенное. Помню, когда я, послѣ четырехъ зимъ въ Парижѣ, гдѣ приходилось настрадаться отъ всѣхъ такихъ французскихъ порядковъ, попалъ въ Вѣну, гдѣ жилъ и въ отеляхъ, и, главное; въ меблированныхъ квартирахъ, отдаваемыхъ отъ жильцовъ, какъ въ Петербургѣ и Мссквѣ—то постель сразу напомнила мнѣ время, когда я былъ, какъ французы выражаются, «dans mes propres draps».
Прибавьте къ этому скаредность хозяевъ, которые страшно эксплуатируютъ прислугу: на отель въ двадцать-пять — тридцать комнатъ почти никогда не полагается больше одной горничной или одного гарсона. Прислуга эта кажется вамъ, на первыхъ порахъ, забавной и смышленой, она дѣйствительно бойчѣе и даже услужливѣе, чѣмъ напр., у насъ, но, при долгомъ житьѣ, вы непремѣнно будете тяготиться и тѣмъ, что ея никогда не дозвонишься, и темъ, что она все должна дѣлать спѣшно и небрежно, а часто и ея безцеремоннымъ тономъ. Въ Германіи, при томъ же почти количествѣ работы, она дрессированнѣе, чище, ласковѣе и послушнѣе. Тоже и въ Англіи, съ прибавкою, разумѣется, британской, нѣсколько суровой серьезности. Не забудьте, что, еще недавно, въ двухъ третяхъ отелей и гарни средней руки Парижа не было даже электрическихъ и воздушныхъ звонковъ; а въ нѣкоторыхъ, до сихъ поръ, протянута веревка внизъ, въ пролетъ лѣстницы — и вы должны выходить на площадку и дергать за нее. Молодымъ человекомъ вы со всѣмъ этимъ миритесь, вы слишкомъ увлечены приманками Парижа и смотрите на свою отельную комнату только, какъ на мѣсто ночлега. Но съ годами вамъ будетъ дѣлаться тяжеленько, особенно зимой, когда всѣ такія французскія неудобства, происходящія отъ рутины и скаредности, становятся еще чувствите