Когда-то этим целям служил лишь корабль.
В Древнем Египте, например, не знали слова «путешествовать» в буквальном его значении: «совершать путь пешком, по суше». Египтяне говорили: «идти вверх» или «идти вниз», и все понимали, что имеется в виду плавание по Нилу — к верховьям или к дельте. Иного способа передвижения не существовало. Как и иного пути.
Повозками в ту пору пользовались редко. Богатые египтяне, отправляясь куда-нибудь недалеко, превосходно обходились носилками и с наслаждением внимали трогательным в своей «неподдельной» искренности словам песни, рвавшейся из восторженных глоток рабов: «Мы охотней несем нагруженные носилки, чем пустые, — так любим мы наших господ».
Обычный же смертный, лишенный таких помощников, отправлялся в путь, надев сандалии, захватив плащ и взяв в руки посох. Для энтузиастов подобного рода техника путешествий на протяжении веков не изменилась как на Востоке, так и в Элладе.
Состояние дорог мало интересовало египтян и греков. Для персов же оно составляло предмет особой заботы. Персидская деспотия поглотила многие, некогда прославленные государства. Власть «царя царей» простиралась от Эгейского моря до Индии. Она опиралась на армию и чиновничество и требовала покорности и дисциплины. Она нуждалась в точной информации, чтобы знать обо всем, что происходит в самых глухих уголках сатрапий.
В V веке до н. э. Геродот назвал почтовые тракты персов лучшими в мире. Крупнейший из них пролегал между Сузами, летней резиденцией царя, и Сардами, бывшей столицей Лидийского государства. Днем и ночью на протяжении 2100 километров спешили гонцы с донесениями и приказами, на ста одиннадцати станциях меняя лошадей. Такие же дороги связывали Сузы с Экбатаной, столицей Мидии, и Вавилоном.
Персов, как и остальных негреков, эллины считали варварами. Но, с точки зрения этих варваров, подвиг вестника, который в 490 году до н. э., пробежав от Марафона до Афин (около сорока километров), сообщил афинянам о победе и упал замертво, был явной дикостью.
В эпоху Страбона к услугам подобных скороходов уже не прибегали. По бесчисленным дорогам двигались колесницы, повозки, крестьянские телеги, скакали всадники, брели мулы и ослы. Дороги тщательно планировались, их покрывали гравием или мостили, снабжали кюветами. Основная магистраль вела из Британии через всю Европу в Иллирию (на Балканах), затем в Малую Азию, Сирию — до Индийского океана. Другой путь шел из Кадиса через Пиренеи, Галлию и Юрские горы к Виндобоне (Вене). 90 тысяч километров главных и 150–200 тысяч километров второстепенных трасс — вот что оставили римляне в наследство средневековой Европе и Византии.
Но больше всего гордились они двухколейной Аппиевой дорогой, построенной в конце IV века до н. э. Аппием Клавдием (который, кстати, провел в Рим и первый водопровод). Дорога тянулась сначала на юг до Капуи. Позднее ее продолжили до Тарента и Брундизия, на Адриатическом побережье (в Калабрии). Свыше пятисот километров этой, по словам Страбона, «наиболее часто посещаемой путешественниками дороги» он исходил из конца в конец, хотя «исходил», вероятно, звучит не очень точно. Не исключено, что иногда он и в самом деле двигался пешком. Во всяком случае в своей книге он авторитетно утверждает, что от Брундизия до Тарента — всего лишь один день пути «для человека, путешествующего налегке». Как правило же, люди, более или менее обеспеченные, пользовались транспортом. Богачи — собственным, остальные — наемным. Раздобыть двух- или четырехколесную повозку не составляло труда: во многих городах специальные корпорации промышляли тем, что сдавали напрокат экипажи вместе с вьючными животными и погонщиками в придачу.
Если корабль, доставивший Страбона в Италию, бросил якорь в Брундизии, «куда прибывают все, чей путь лежит в Рим», то в столице тот мог появиться дней через десять. Вряд ли он особенно торопился. Во-первых, не было нужды. А во-вторых, он хотел, вероятно, по дороге все внимательно осмотреть и запомнить. Как знать, не тогда ли зародилась у него мысль собрать воедино сведения о разных краях, дополнить их собственными впечатлениями и написать книгу, одинаково похожую на исследование и путевой очерк!
«Поблизости от Таррацины (Террачина), если идти по направлению к Риму, вдоль Аппиевой дороги проведен канал, во многих местах наполняющийся водой из болот и речушек». «Город Ланувий лежит на правой стороне Аппиевой дороги, откуда видно море». Так явно мог писать только очевидец, не спеша оглядывающийся по сторонам. С сожалением смотрел он, наверное, вслед чиновникам, озабоченным делами службы, или работникам почтового ведомства. Мало кто угнался бы за ними. Огромные расстояния они преодолевали со средней скоростью семь с половиной километров в час. Самые лихие курьеры делали до двухсот километров в сутки, особенно если везли депеши с полей сражений. Такое послание было получено в Риме в 47 году до н. э. от Юлия Цезаря, разгромившего в Малой Азии понтийского царя Фарнака, сына Митридата VI. Оно было стремительным и кратким, как сама битва. И состояло из трех слов: «Пришел, увидел, победил».
Не обремененный государственными обязанностями, Страбон мог беззаботно удовлетворять свою любознательность. Если ночь настигала его в пути, он клал на землю матрац, на него — подстилку и укрывался плащом. Что ж, не всем ведь доступно странствовать в собственной коляске и везти с собой рабов, одежду, постель, домашнюю утварь и даже переносные палатки.
В оживленных торговых местечках, на курортах путников ждали удобные, хотя и дорогие гостиницы. Обычные же постоялые дворы не отличались ни чистотой, ни комфортом. Однако цену рекламе знали уже тогда. Кто устоял бы перед таким заманчивым объявлением: «Здесь Меркурий обещает выгоду, Аполлон — здоровье,[6] Септимен — хороший прием со столом. Кто войдет сюда, будет чувствовать себя превосходно…»!
И вот молодой провинциал — в столице. С какими мыслями и планами вступил он в нее? Думал ли о том, что здесь открывается путь к славе и карьере, способной удовлетворять любое тщеславие? Или о том, что именно в Риме рушатся надежды и низвергаются кумиры? Sic transit gloria mundi.[7] Слава мира действительно проходит, и величие легко обращается в прах. Эту немудреную истину двадцатилетний юноша мог усвоить быстро. Рим наглядно продемонстрировал, чего стоят жизнь политика, любимца богов, искушающего судьбу, вечно приобретающего врагов и теряющего друзей, достигающего невероятных успехов и никогда не чувствующего удовлетворения.
В «вечный город» Страбон приехал впервые в 44 году до н. э. В тот год заговорщики убили Гая Юлия Цезаря.
Диктатор оставил беспокойное наследство. Готовые в любой момент взбунтоваться провинции и тревожную столицу, раздираемую междоусобицами. Наивную надежду на возрождение старых республиканских порядков и крепнущую веру в спасительную силу императорской власти.
Оценить Юлия Цезаря Страбон пока не в состоянии. Он сделает это полвека спустя. Спокойно, без эмоций расскажет он о его походах, строительной и административной деятельности. Он не станет подчеркивать его заслуги и осуждать соперников диктатора. Он постарается сохранить объективность. Только именовать он будет его «божественным Цезарем» — так, как не назовет ни Августа, ни Тиберия.
Но все это — впереди. А пока во взбудораженном Риме Страбон завязывает полезные знакомства, посещает знатные дома. И изучает город. Конечно же, он обращает внимание на необычный столб, воздвигнутый на Форуме. Это ведь тоже наследие Юлия Цезаря. Стремившийся к установлению строгого порядка, правитель Римского государства решил измерить всю его территорию. Этим занимался по его настоянию астроном Созиген, пригласивший из Египта специальных землемеров. Дороги были снабжены указателями — каменными столбами, обозначавшими расстояние в милях (римская миля — 1480 метров) от Римского форума. Мероприятие завершилось уже после гибели Юлия Цезаря (на севере Италии, в Африке и на Востоке) и оказалось полезным не только для администрации. Выиграли ученые. Выиграли и путешественники.
С конца I века до н. э. странствовать стало намного удобней. Именно тогда туризм делается привычным и модным. Особые бюро предоставляли желающим указатели, справочники, путеводители. По ним легко было определить маршрут, места, где есть гостиницы, расстояние и стоимость поездки. Географические карты не вывешивались — ими успешно заменяли стенную роспись. Одна из таких карт украшала стену римского дворца. Походные же справочники приобретали иногда довольно изысканную, хотя и неожиданную, форму — например, серебряного сосуда, на котором обозначен маршрут от Гадеса (Кадиса, на юге Испании) до Рима с указанием всех промежуточных станций и расстояний между ними.
Италию Страбон изучил основательно — и не только по путеводителям. Он читал и научные сочинения, и «Периплы», в которых описывались берега различных морей, и предназначенные для мореходов «Гавани», похожие на нынешние лоции. Не пренебрегал он и распространенными в ту пору произведениями особого жанра — «рассказами путешественников», которые, по замечанию одного из исследователей, были «оборотной стороной географии». Тип подобных рассказов установил Антифан из Берги (III век до н. э.), вполне серьезно поведавший читателям о стране, где так холодно, что осенью слова замерзают в воздухе и вы не услышите, что сказано, пока весной они не оттают. «Это — бергская история» — такую поговорку придумали греки для обозначения явной «утки». Но и среди фантастических вымыслов Страбон старался отыскать зерна истины. Для этого приходилось сравнивать, сопоставлять известия разных авторов. А еще лучше — проверять самому.
И Страбон ездил.
Один и в сопровождении друзей, которыми обзавелся в Риме (среди них — полководец Публий Сервилий Исаврийский, историк Феофан Митиленский, сопровождавший в походах Помпея, будущий префект Египта Элий Галл и, возможно, поэт Гораций). Страбон не знал еще, чему посвятит себя, но уже тогда тщательно собирал все, что относится к истории и географии. Руины говорили ему о многом. Он заметит позднее: «Находятся охотники посещать эти и другие места, потому что люди страстно желают видеть хотя бы следы столь славных деяний, подобн