Покинув салон Лакруа, я выдохнул с облегчением.
Но веселье только начиналось.
— Улица Абашидзе, семнадцать, — распорядился Федя, втискиваясь на заднее сиденье вместе с котом. — «Зоопланета».
— Это ещё что такое? — насторожился я.
— Тоже салон, — уклончиво ответил оружейник. — Для животных.
Меня стали терзать недобрые предчувствия.
Пока «Танк» кружил по Старому Городу, углубляясь в примыкающие к Гадюшнику кварталы, предчувствия только усиливались. Справа и слева начали мелькать лавки с кормом для кошек, собак, рыб и прочей экзотической живности. Вскоре добавились бутики с собачьей одеждой и аксессуарами, салоны стрижки и окраски шерсти. Слова «груминг» в этой реальности ещё не придумали, но услуга существовала.
Тротуары были заполнены прогуливающимися дамами с мохнатыми собачками. Питомцев держали под мышкой, вели на поводках и выгуливали просто так. Время от времени кто-то поднимался по ступенькам к очередному магазину или салону. Прямо на моих глазах очередная псинка наложила здоровенную кучу на тротуаре, и хозяйка начала бережно собирать это в пакетик с помощью лопатки… Бррр.
— Нам туда, — Федя указал направо.
Ольга подъехала к забитой до отказа парковке напротив двухэтажного здания. Вывеска была стилизована таким образом, что вместо одной буквы «О» красовался земной шарик, а вместо второй — кошачья мордочка.
— И что мы там забыли? — я скептически посмотрел на вывеску. — Модный ошейник? Новую когтеточку?
— Кефирчик в депрессии, — трагическим голосом объявил Федя. — Ему нужен кошачий психолог.
— Стоп, — я развернулся, отстегнул ремень безопасности, протянул руку и потрогал лоб оружейника. — Ты сейчас что такое сказал?
— У моего кота затруднён личностный рост, — нахмурился Федя. — Это проблема, её нужно обсудить.
— Подожди, — я осторожно подбирал слова, чтобы не оскорбить светлые детские чувства, — ты хоть понимаешь, что психологи обсуждают с пациентами их состояние… воспоминания там разные… травмы детства…
— И что? — вскинулся толстяк.
— Обсуждают — это ключевое слово, — пояснил я. — А как можно узнать, на что жалуется кот, если он не говорит?
— Ты. Ничего. Не понимаешь.
— Допустим, — я с трудом сдерживал смех. — Но если к психологу приводят бессловесное животное, оставляют их наедине и забирают через…
— Сорок минут, — подсказал Федя.
— Хорошо, сорок минут. И знаешь, как это называется?
— Помощь, — уверенно заявил толстяк.
— Нет, — я покачал головой. — Деньги из воздуха.
— Ты просто зверушек не любишь, — упрямо заявил мальчик.
— Я к ним отношусь нейтрально. Вопрос в том, не проще ли тебе поиграть со своим питомцем, дать ему что-нибудь вкусненькое или погладить, сидя в кресле?
— Ничего не мешает, — согласился Федя. — Ждите меня через сорок минут.
Дверца хлопнула, и я упёрся тяжёлым взглядом в спину ребёнка.
— А ещё он верит в Зубного Хватайку, — прокомментировала наш диалог Джан.
Глава 22
Говорят, любой опыт делает нас круче.
У меня вот не было раньше опыта глубоководных погружений. А что мне там делать, на дне? За всю историю моей жизни заказов на моряков-подводников не поступало. С аквалангом плавать доводилось, а тут…
Семь километров!
Я чувствовал себя неуютно.
Днём устроил себе тихий час, подремал немного, набрался сил. Выслушал отчёты Демона и мастера Багуса. Отдал финальные распоряжения. И вроде бы сидел ровно, не нервничал. Но сейчас, глядя в телеэкран с рыбками…
Рыбок Бродяга пустил специально.
Для успокоения.
Создал большой экран в гостиной, видеомагнитофон и кассету. Оказывается, он и видеозаписи умеет воспроизводить. Я всё запустил и попытался расслабиться. Но хрен там. Осознание того, что над нами чудовищная бездна, не отпускало ни на секунду. Какие рыбки? Здесь царит абсолютная тьма, при всём желании я не смог никого рассмотреть…
Будто в космос попал.
Как назло, АРМ сегодня возился особенно долго. Я держал в пальцах левой руки коммуникатор, ждал обратной связи от своего инопланетного босса, а внутри удушающей волной поднималась паника.
Семь километров!
Вашу мать!
Гостиную Бродяга сделал максимально уютной. Обшил деревянными панелями, обставил искусственными цветочками (такая себе ассоциация) и мягкой мебелью, на стенах развесил картины. Репродукции какого-то мариниста, ха-ха. Со штормами, одинокими парусниками и далёкими островами. Свет был приглушённым, из настенных бра.
Домоморф состыковался с техническим шлюзом безымянной колонии, запустил АРМ, и на этом моя миссия закончилась. Вот только до восстановления Администратором полного контроля над комплексом я не смогу войти внутрь.
— Бродяга, есть вопрос.
Я был единственным неспящим жителем усадьбы. В три часа ночи вырубились даже самые стойкие. Домоморф проследил за каждым и дал мне полный отчёт.
Ещё одно забытое чувство — сидеть в тишине гостиной, смакуя полное одиночество.
Иногда стоит отдохнуть.
Даже от близких людей.
— Да, Сергей.
— Ты знаешь, где находятся резервуары с протоматерией?
— Пока нет. Для этого мне потребуется доступ к системе подводной колонии.
— И этот доступ ты получишь от Администратора?
— На время.
— Закачка будет происходить без моего участия?
— Без твоего.
Я кивнул и надолго замолк.
Одной проблемой меньше.
Как только Администратор возьмёт под контроль свои механизмы, я сосредоточусь на поиске артефакта. Я ведь толком не могу судить даже о масштабах колонии — за минувшие тридцать тысяч лет она больше чем наполовину ушла в ил. По моей просьбе Бродяга создал и включил прожекторы, осветил гладкий купол и вывел картинку на телеэкран с внешних камер. Лучи света не смогли выхватить из тьмы всё сооружение, но меня впечатлила и малая часть. Колония была воистину огромной и могла бы вместить целый человеческий город с населением в десять-двадцать тысяч жителей. Учитывая, что всё поделено на уровни, и того больше. А это означает, что я буду плутать в инопланетном лабиринте до бесконечности в случае обрыва связи со своим покровителем. Да, я могу воспользоваться Даром и сделать перегородки прозрачными, но что толку, если размер и форма Навигатора мне неизвестны?
Усилием воли я подавил панические настроения.
Это всё глубина.
Страх перед неизведанным.
Рыбки продолжали дрейфовать в бирюзовой неопределённости экрана. Красивые, тропические. На фоне разросшегося рифа. Реально успокаивает.
Сжимаю грани кубика.
Да, человек.
У нас всё в порядке?
Я смогу ответить на вопрос через сорок четыре секунды.
Пожалуй, все машины во всех изведанных мирах одинаковы. Даже не совсем машины, а сущности наподобие Администратора. Конкретные алгоритмы вместо абстрактного мышления.
Связь установлена. Я контролирую объект.
Отлично. Ты подключил Бродягу к системе?
Да. Сейчас прокладываются защищённые силовыми полями каналы, по которым будет поступать протоматерия. Ты можешь войти через шлюз в гостевую зону.
Что дальше?
Я дам указания.
Убрав кубик в карман, я встал с кресла.
— Бродяга, я выхожу.
В стене справа прорезался круг, из которого выдвинулась ручка. Даже не знаю, с чем это сравнить. Люк на подводной лодке или в батискафе? Дверь в нору хоббита? Если присмотреться, люк имел фактуру дорогой древесины, покрытой лаком. Что ж, пусть будет нора.
Дверь поддалась неожиданно легко.
Без скрипа, которого я подсознательно ожидал.
Снаружи горела лампа, освещавшая длинный и гладкий тоннель. Просто серая шахта из чуждого, неизвестного науке материала.
Я направился вперёд, а Бродяга выдвинул фонарь таким образом, чтобы направить пучок света вдоль моего маршрута.
Через двадцать шагов я упёрся в рельефную заглушку.
Круглая поверхность, испещрённая линиями и непонятными обозначениями.
Символами доисторического языка.
Замерев перед заглушкой, я протянул руку… и увидел, как в структуре перегородки образуется пятерня. Выемка подстраивалась под мои пальцы, в глубине возникло лёгкое желтоватое свечение.
Пальцы прикасаются к двери.
Заглушка делится на сегменты и втягивает себя в невидимые пазы.
Я переступаю порог и слышу, как сегменты смыкаются за моей спиной с едва уловимыми щелчками. И почти сразу вспыхивает свет — приятный, дневной. Равномерно льющийся со всех сторон из вмонтированных в стены линий.
На меня обрушивается масштаб.
Гостевая зона была огромной, но дело не только в этом. Настолько чудовищное пространство не поддавалось описанию и здравому смыслу.
Я замер, охваченный внезапным оцепенением. Гостевая зона простиралась передо мной в чудовищном, невозможном масштабе — словно внутренность какого-то колоссального, забытого богами чрева. Стены, если их можно было так назвать, сходились и расходились под неестественными углами, образуя геометрию, которая не должна была существовать. Они были гладкими, словно отполированными веками незримых течений, но в их структуре угадывалось нечто… органическое. Будто я стоял не в рукотворном коридоре, а внутри гигантского окаменевшего существа, чьи внутренности давно обратились в камень.
Свет, этот мнимый «дневной» свет, лился не из привычных источников, а словно просачивался сквозь сами стены, мерцая и переливаясь, как фосфоресцирующая слизь в глубинах океана. Он не отбрасывал теней — или, вернее, тени здесь были неправильными, извивающимися, будто живыми. Они шевелились на периферии моего зрения, заставляя кожу покрываться мурашками.
Пол под ногами был упругим, почти мягким, но при этом не прогибался. Он поглощал шаги, словно желая скрыть моё присутствие от чего-то, что могло прислушиваться к ним в этих бесконечных переходах. Воздух был тяжёлым, насыщенным странным металлическим привкусом — как будто я вдыхал не кислород, а испарения древнего моря, запертого здесь на тысячелетия.