— А с Насиром вы как сошлись? Это же из-за него на вашей тарке гравитационные катушки по-бакарийски работали. Тяжело перестраиваться. Я до сих пор привыкнуть не могу. Как навеселе всё время.
— Я на «Припадке» много лет летал. У меня и раньше капитан был бакарийцем, так что бакарийские гравы для меня не проблема. А Насир — отличный мужик. Пилот от бога, правда, с субординацией у него проблемы, вот его ото всюду и попёрли. Но мы с ним сошлись характерами.
— И как он… — начала Фён. — Он же на Литии, наверное, из корабля не выходил? Литийская гравитация ему не по силам.
— Да ты знаешь… — Томаш потёр затылок. — Я последние годы тоже не шибко любил там наружу выбираться.
— Но как так? Это ведь твоя родина, твой дом. Неужели там не осталось ничего, о чём бы ты скучал? О чём вспоминал хотя бы?
Томаш покачал головой.
— Это для тебя — дом. Для меня уже давно нет. Мне иногда кажется, что и правда нет ничего, что меня с Литией связывает.
— Но кашто так жить можно — без дома? Чем тебе Лития не угодила?
— Не в этом дело! Ничего против Литии я не имею. Просто не всем нужен дом как некое место, куда ты приходишь, чтобы посидеть на крыльце, закатом полюбоваться и выпить кружечку «ветельского». Мы, считай, путешественники. Летаем между двумя берегами. Вернее, летали, чёрт! — Томаш вздохнул. — Наш дом… Он ни на одном из этих берегов, он, скорее, где-то посередине. «Припадок», наверное, и был моим домом. Ты, конечно, не понимаешь, я для тебя, наверное, этот, как его, изгой или предатель родины.
Фён сдвинула брови, и на лбу у неё прорезалась морщинка.
— Нет, я понимаю. Но тогда это, наверное, очень тяжело — так вот, однокажно дом свой потерять.
Томаш коснулся её плеча.
— Я стараюсь об этом не думать. У нас и без того проблем хватает. Нам бы из этой засады выбраться, а потом, глядишь, и новый корабль появится. Дом, как говорится, там, где мы. — Томаш задумался на секунду. — Да хотя бы просто к чертям отсюда выбраться! Вся эта миссия — как один большой ночной кошмар!
— К чертям лучше не надо, — улыбнулась Фён.
В отсеке с ложементами теперь так воняло хлоркой, что слезились глаза. Но, по крайней мере, получилось вытравить запах крови.
— Неплохо, — сказал Томаш и закашлялся.
— Да уж, херзац его! — проворчал Насир. — У меня до сих пор желудок колом стоит! Но ложементы вроде работают. Правда, подголовники на соплях держатся, по ним же резаком прошлись. Так что поаккуратнее надо будет.
Томаш подошёл к ближайшему ложементу, опёрся на него рукой, и тот затрещал так, словно его собрали из старых высохших костей.
— Может, мне попробовать? — сказал он. — Мне-то к вирту не привыкать. Ничего другого всё равно в голову не лезет.
— Не спеши, напробуемся ещё. Думаю, нам тут долго торчать. Вот же херзац! Если б хоть терминал не отрубился! Мы даже не знаем, куда это корыто летит!
— До того, как это корыто нас подобрало, курс у него лежал к Бакару. Домой возвращалось. Наверное, встали сейчас на прежний курс, если, конечно, маневровые после нашего спасения не накрылись окончательно.
— Тем хуже. Зайдём в сектор — и нас собьют к херзац матерах!
— Не забыл, с какой скоростью мы летим? Боюсь, до этого мы не доживём.
— Точно! Тогда можно ставки делать, от чего в первую очередь скопытимся — жратва кончится или…
— Или жизнеобеспечение накроется. Я всё же надеюсь, что нас отсюда заберут.
Насир присел на край ложемента.
— Я вот чего-то уже сомневаюсь.
— Почему?
— На кой елдыш нас, придурков, отсюда забирать? Это ж сколько усилий надо! В военное-то время!
— Айше нужен самописец. Это и есть наш билет отсюда.
— Уверен? А может, Лада права? Кто мешал Айше альтаам в таракана встроить? Или два, как ты сказал. Или двадцать два. Они ей передадут, что нужно, по мгновенной связи — и всё. А нас можно к херзац матерах послать! Я бы на месте Айши туда и бомбу какую-нибудь встроил.
Томаш тоже сел.
— Судя по тому, как она этими альтаамами раскидывается… — проговорил он. — Скорее всего, так и есть. Но…
— Что — но?
— Про бомбу — это уже перебор. Да и мы пока что живы.
— А может, там уже обратный отсчёт пошёл? — осклабился Насир. — Или не нашёл ещё таракан то, что ищет.
— Да прекрати ты! — отмахнулся Томаш. — Хотя кинуть нас Айша может запросто. Не верю я в эти лакры. Она всё равно способ найдёт.
— Да уж! — Насир встал. — Жрать чего-то хочется! Пойдём, посмотрим, чего наши девчонки наготовили.
На камбузе Лада и Фён соорудили некое подобие праздничного ужина из разогретых на скорую руку концентратов. Томаш ел машинально, почти не чувствуя вкуса.
— Это было отвратительно! — крякнул Насир, отодвинув от себя пустую тарелку.
— Не все же такие искусные повара, как ты, Насик! — огрызнулась Лада.
Насир грозно взглянул на неё исподлобья, но тут же смягчился и подмигнул Томашу, как заговорщик.
— Ладно, херзац с ним! Пузо набито и то хорошо! Пришло время приступить к десерту.
И, точно фокусник, вытащил из-под стола здоровенную бутылку тинктуры.
— Вы что, — прошлёпал губами Джамиль, — собираетесь сейчас пить?
— А чего с ней ещё делать, адыр её елдыш?
— Нашли время! — сказала Лада.
— А чего не так? — развёл руками Насир. — Дел у нас тут завались, правда?
— Тогда мне тоже налейте. Быстрее закончится.
Насир фыркнул.
— И мне тоже, — сказала Фён.
Насир начал разливать тинктуру по стаканам — гранёным, из небьющегося стекла, с гербом Бакара на донце. Фён посмотрела в свой стакан и брезгливо поморщилась — то ли от терпкого запаха, то ли из-за проступающей сквозь тинктуру стилизованной планеты, опоясанной тугими кольцами военных спутников.
Когда очередь дошла до Джамиля, тот задёргался, как эпилептик.
— Вы знаете, я — нет! Я — точно нет! Я, — Джамиль приложил ладонь ко лбу, — отвратительно себя чувствую. Мне бы прилечь. Там же есть свободный отсек, да?
Он вскочил на ноги и покачнулся, как от головокружения, упёршись руками в стол.
— С вами всё в порядке, идаам? — спросил Томаш.
— Не совсем. Я устал. Мне нужен отдых, понимаете? После всего, что с нами…
— Хорошо-хорошо! Идите, прилягте. Можете занимать любой отсек. Вряд ли вы нам понадобитесь в ближайшее время.
Джамиль отрывисто кивнул и быстрой хромающей походкой вышел из камбуза. Насир посмотрел ему вслед.
— Чего это с ним?
— Отходняк, может, — пожал плечами Томаш.
— От того отрова, которым мы его накачали? — спросила Фён.
— Не накачали бы, так он бы уже давно, — Насир картинно схватился за горло и высунул язык, — от страха окочурился. Ладно, херзац с ним! Выпьем за наше спасение!
Томаш осушил залпом стакан и с трудом сдержал кашель. Выдержанная тинктура нещадно раздирала глотку.
— Ты чего такой красный? — рассмеялся Насир.
— Ядрёная зараза! — прохрипел Томаш. — Сколько ж ей лет-то?
Насир покрутил на столе бутылку.
— Так и не скажешь! Может, постарше нас с тобой будет! — Насир улыбнулся, допил остатки тинктуры и облизнул губы. — А я вот не чувствую ни хара! Как воду пью! — Он заглянул в стакан и несколько раз моргнул, словно не мог поверить, что уже всё выпил. — Вот херзац! Удивительно даже!
— Как вы можете такое залпом пить! — поразилась Фён. — Это же отров в чистом виде! У меня маленький глоточек в горле комом стоит!
— Судя по всему, — Томаш пододвинул к Насиру пустой стакан, — это как раз тот товар, которым мы занимались. Крепкая выдержка, лет двадцать, небось, если не больше. Забавно даже. Мне уже начинало казаться, что обычно они её как сувенир на полочку ставят. А тут…
— Она, родимая, она! — осклабился Насир. — Только вот… — Он схватил бутылку и поднял над головой, как будто на свету в стекле должны были проявиться какие-то скрытые знаки. — Наши-то все в хрустале были, с вензелями и всяким абрам кирдым.
— И с оттиском литийского герба, — добавила Лада. — Неудивительно, что перелили. На бакарийском-то корабле.
— Точно, херзац его! — Насир собирался уже поставить бутылку на стол, но заметил наконец пустой стакан Томаша и плеснул в него тинктуры. — Эх, женщина, когда ты права, ты права!
— Мне тоже подлей! — сказала Лада.
— Ого! Быстро ты! Я и не заметил!
— Вы болтайте побольше.
— И тебе налить? — Насир подмигнул Фён.
— Нет, спасибо! У меня пока есть.
— Халтуришь!
— Значит, — спросила Фён, — вы тинктуру на Бакар возили?
Она помочила губы в стакане и посмотрела на Томаша.
— Адыр елдыш! — Насир сделал резкий глоток и страшно захрипел, схватившись за грудь — тинктура уже не напоминала ему воду. — Контрабандой мы занимались, девочка.
— Да поняла я! Но я не думала, что вы тинктурой приторговывали. Вы, получается, эти, пасераки?
— Кто? — сдвинул брови Насир.
— Так на одном литийском диалекте называют нелегальных торговцев спиртным, — усмехнулся Томаш.
— Сами вы пасераки! — пробурчал Насир. — Это звучит почти как…
— Я немам пойма, бакарийский не знаю, — сказала Фён. — Никого обидеть не хотела.
— Но по сути она права, — сказал Томаш. — Пасераки мы и есть.
Насир фыркнул.
— Почему именно тинктурой? Бутылки же места много занимают и хрупкие.
— А чем ещё? Тинктура на Бакаре товар запрещённый, оттого и цены на неё такие, что…
Томаш так и не подобрал подходящего сравнения — голова отяжелела, думалось с трудом.
— Но ведь бакарийцы не пьют? — Фён быстро поняла свою ошибку и покосилась на Насира, который как раз приложился к стакану.
Томаш рассмеялся.
— Обычно и правда не пьют. Но коллекционная тинктура крепкой выдержки — это для них…
— Символ власти, — вставила Лада, — и превосходства над остальными плебеями, которых за одну мысль о спиртном на электрический стул отправят. Вот за такое они готовы хорошо раскошелиться.
— Понятно. И вас никогда за это дело не ретушовали?