стоверно знают, свидетелями каких событий они были.
Первые охотники за древностями
Хаемуас хотя и остается наиболее известным древним египтянином, чей интерес к прошлому приобрел практический характер, однако интересоваться древними памятниками жители долины Нила, конечно, стали задолго до него. Если оставить в стороне грабежи древних могил, которые происходили постоянно, и так называемые «бабушкины сервизы», под которыми в археологии понимают предметы предыдущих поколений из относительно недавнего прошлого, по разным причинам попавшие в более поздние комплексы (например, каменные сосуды с именами раннединастических царей под пирамидой Джосера), первые яркие примеры использования древних памятников в новых контекстах с целью связать прошлое и настоящее относятся, пожалуй, к эпохе Среднего царства.
Проблема восприятия египтянами своего прошлого и того, как оно менялось на протяжении тысяч лет, – это тема для отдельного большого разговора[19]. Однако стоит отметить, что в развитии интереса жителей долины Нила к памятникам древности, как и вообще в развитии древнеегипетского мироощущения, значительную роль сыграл первый крупный кризис централизованного государства. Он пришелся на годы так называемого Первого Переходного периода (около 2216/2166–2025/2020 гг. до н. э.), который сами египтяне именовали просто – «время болезни»[20]. Симптомами этой «болезни», по мнению древних, стали экологический кризис, натиск чужеземных племен, социальные катаклизмы и, в частности, первые массовые грабежи в некрополях. Первый Переходный период отделил мир Древнего царства от всей последующей истории нильской долины, навсегда изменив и самих египтян. Время разделилось на «до» и «после», и ощущение истории уже никогда больше не обладало той внутренней цельностью, которая, как кажется, присутствовала в египетском мировоззрении изначально. Памятники, созданные до «болезни», приобрели со временем особое значение и стали восприниматься как древние.
Первые тексты, повествующие о реставрации памятников прошлого, относятся уже к Первому Переходному периоду, а в эпоху Среднего царства они стали обычными. Это и понятно. Египтяне воспринимали историю как череду правителей. Даже если очередной царь не находился в родстве с предыдущей династией, он называл всех предшественников на престоле своими «отцами». То же самое было справедливо и для правителей областей, так называемых номархов. «Сын» должен заботиться о памяти «отцов», но поскольку бурные события Первого Переходного периода во многом разрушили традиционные социальные институты и связи, в том числе династические линии наследования, и привели к власти правителей, легитимность которых нередко основывалась лишь на военной удаче, разорванную цепь времен требовалось восстановить. Выполнению этой задачи и служила начавшаяся по всему Египту еще во «время болезни» активная реставрационная деятельность.
Основатель XII династии Аменемхет I, выходец с юга, не имевший, видимо, даже отдаленных родственных связей с правителями Древнего царства, наверняка много размышлял об обосновании своих прав на престол. Его пирамида в Лиште, что примерно в тридцати километрах к югу от древнего мемфисского некрополя, оказалась буквально набита каменными блоками из заупокойных комплексов Хуфу, Хафра, Униса и, возможно, Пепи II в Гизе и Саккаре. Как будто царь торопился с возведением своей пирамиды близ новой столицы, а потому разбирал памятники предшественников на строительный материал. А можно вслед за Хансом Гёдике предположить, что Аменемхет I, претендовавший на то, чтобы закончить «время болезни», собирал в главном памятнике своего правления реликвии, связанные с царями прошлого[21]. В этом плане интересна другая история.
В 1894 году Жак де Морган, бывший тогда главой египетской Службы древностей, раскапывал в Дахшуре пирамидный комплекс Сенусерта III, одного из последних правителей XII династии. В ходе работ он обнаружил две шахты с камерами, в каждой из которых находился травертиновый саркофаг. Кроме них, в камерах не было никаких признаков погребений. На протяжении следующих сорока лет считалось, что саркофаги эти относились к XII династии, так как шахты явно принадлежали к тому же времени, что и царский комплекс. Однако в начале 1930-х годов Джеймс Квибелл и Жан-Филипп Лауэр, проникшие в подземные галереи под пирамидой Джосера, нашли там травертиновые саркофаги, точно совпавшие с дахшурскими и по размерам, и по стилю. Более того, под ступенчатой пирамидой обнаружились две пустые платформы, размеры которых точь-в-точь совпали с размерами саркофагов, найденных Ж. де Морганом. Вывод напрашивался сам собой: при Сенусерте III два травертиновых саркофага вытащили из подземных помещений под пирамидой Джосера, перетащили в Дахшур и вновь захоронили поблизости от царской пирамиды. Но зачем это сделали? Второй раз саркофаги явно не использовались для погребений, а значит, важны были именно предметы или место, откуда их взяли. Положение обеих шахт в узком огороженном пространстве внутри царского комплекса наталкивает на мысль, что это тайник со священными вещами, сделанный при закладке пирамиды. Действительно, план пирамидного комплекса Сенусерта III имеет явные параллели с творением знаменитого Имхотепа. Не предназначались ли эти оригинальные саркофаги времени Джосера для укрепления невидимой связи между усыпальницами двух царей? Если так, то работы по извлечению саркофагов из-под пирамиды в Саккаре, которым ко времени Сенусерта III было уже около восьмисот лет, можно назвать одним из первых крупных эпизодов в долгой истории охоты за древнеегипетскими реликвиями[22].
Загадочные скальные камеры и японский Хуфу
Находками времени Нового царства результаты японской экспедиции в Саккаре не ограничиваются. В 2001 году археологи из Страны восходящего солнца перенесли работы на юго-восток от памятника Хаемуаса, вниз по склону холма, надеясь найти скатившиеся туда блоки. Результат оказался самым неожиданным: в ходе раскопок обнаружили вырубленную в скале Т-образную камеру, внутри которой лежали многочисленные фрагменты статуй из необожженной глины, терракоты и дерева, а также керамика Среднего царства. Когда ученые собрали фрагменты, оказалось, что они принадлежали сразу нескольким уникальным скульптурам. Во-первых, это были два бюста (из терракоты и необожженной глины), изображающие людей с поднятыми к голове руками. Прямые аналогии этим находкам пока не известны, однако фигуры, судя по всему, изображали скорбящих. Другая важная находка – это терракотовая фигура лежащей львицы (или сфинкса), между передними лапами которой стояла небольшая царская фигурка. Увы, статуя оказалась сильно повреждена: голова львицы (или сфинкса) до нас не дошла, фигурка царя также была почти полностью уничтожена, сохранились лишь остатки ног. Это особенно досадно, потому что, согласно надписи рядом, фигурка изображала… царя Хуфу из IV династии!
Еще две терракотовые статуи высотой в метр изображали львиноголовых богинь, у ног которых стояли по две царские фигуры в облике младенцев. Надписи на первой статуе гласили, что левая фигурка изображает царя Хуфу, а правая – властителя VI династии Пепи I. Надпись на второй статуе упоминала лишь более позднего царя. При этом в обоих случаях фигурки Пепи I явно выполнили отдельно и добавили к статуям позднее. Оба египетских правителя изображены в образе молодого бога Хора, воплощениями которого они и были на земле. Возможно, скульптурные группы отражали стремление Хуфу, а затем и Пепи I, возродиться в образе Хора-младенца у ног своей божественной матери. Любопытно, что в момент обнаружения имена и титулы Пепи I, выписанные красной охрой, оказались закрыты штукатуркой. Частично замазано было и углубленное в глину имя Хуфу.
Авторы находки полагают, что эти групповые статуи изготовили еще при IV династии, предположительно во времена самого Хуфу, а затем долгое время переиспользовали. Изначально они изображали львиноголовую богиню, у ног которой стоял лишь один царь – строитель Великой пирамиды. При VI династии скульптурные группы дополнили фигуркой Пепи I. Следы древнего ремонта говорят, что первые повреждения статуи получили еще в момент использования, после чего их аккуратно восстановили. Со временем имена царей потеряли значение и их замазали. Это могло произойти уже в эпоху Среднего царства, когда терракотовые скульптуры вместе с другими статуями оказались в вырубленной в скале камере в Саккаре[23]. Если такая реконструкция событий верна, то получается, что японцы вполне могли обнаружить два прижизненных изображения Хуфу. До этого считалось, что полностью сохранился лишь один трехмерный образ строителя Великой пирамиды – крохотная статуэтка из слоновой кости, найденная Флиндерсом Питри в 1903 году в Абидосе[24].
Для чего изготавливались эти многочисленные скульптуры? Где они изначально хранились? Свидетелями каких ритуалов стали? По какому принципу в эпоху Среднего царства их собирали в подземном «тайнике»? Кто их разбил и почему? На многие из этих вопросов мы, вероятно, никогда не сможем обоснованно ответить. Однако хочется надеяться, что некоторые детали формирования загадочного комплекса статуй прояснят другие похожие находки. Их наверняка еще предстоит сделать на огромных пространствах великого мемфисского некрополя, подлинная история изучения которого только начинается.
В 2002 году к юго-западу от скальной камеры со статуями японская экспедиция нашла еще одну странную конструкцию, на этот раз гораздо более раннего времени. Речь идет о крупной каменной платформе длиной более 34 метров, пристроенной к скале и сохранившейся на высоту до четырех метров. Использованная здесь наклонная кладка очень напоминает строительную технику, применявшуюся при возведении ступенчатых пирамид раннего Древнего царства, а ее несовершенное качество сближает памятник с Гиср эль-Мудир. Это позволяет предположить, что обнаруженная японцами платформа или ступенчатая терраса выстроена в период между возведением загадочных стен Гиср эль-Мудир и началом строительства ступенчатых пирамид.