— Очень мне перед директором неудобно…
— Надо было об этом раньше подумать, — сказал Дмитрий Иванович и вдруг с силой ударил кулаком по столу.
Степан молчал, понимая, что сейчас всего опасней раздражать отца лишними признаниями. Вспыльчив старик, но отходчив. После долгого молчания Дмитрий Иванович медленно раскурил трубку и строго сказал:
— Большой ты стал парень, меня на целую голову перерос, а все-таки ничего в тебе не отстоялось толком… Сам подумай: тебе восемнадцать лет. Возраст небольшой, но серьезный. То, чему научаешься в эту пору, всю жизнь хранишь в памяти. Моего отца в твои годы уже уважали на Старом механическом. Да и я-то сам в восемнадцать лет серьезно задумывался о будущем… И вот нам награда: внук Ивана Иннокентьевича Игнатьева, мой младший сын, прославляется на страницах вечерней газетки — и как? Как заядлый любитель фокстрота…
«И далась же ему проклятая заметка, — раздраженно думал Степан. — Все жилы из меня выматывает».
— Через неделю из нашей группы выпустят всех тех, кто, как и я, не успел весной закончить занятия, — сказал он, не глядя на отца. — Будем тогда выбирать себе профессию.
— Кем стать хочешь?
— Я хочу, папа, стать знаменитым киноартистом.
— Дело хорошее. А тебе приходилось в кино сниматься?
— Конечно, приходилось! Я уже в трех массовках снят. На днях ты сможешь посмотреть… Ну хотя бы пойди в нашу «Звездочку» — и увидишь меня в двух массовых сценах. В одной я изображаю капитана царского времени — кавалергарда. Я очень эффектно вышел: прохожу по аллее с девушкой после концерта в саду. А вторая еще лучше: я участвую в охране киевского генерал-губернатора и вместе с товарищем снят в подъезде…
Старик усмехнулся, и сын решительно возразил:
— В кино все одинаково важно — и главные роли и массовки…
— Возможно… Но уверен ли ты, что у тебя есть способности и ты сможешь стать киноартистом?
— Конечно!
— И учиться пойдешь в киноинститут?
— Нет, учиться я не пойду! — покраснел Степан.
— Хочешь быть вдохновенным талантом? А я считаю, что каждому делу следует учиться. Разве я не изучал свое токарное дело? Сам пошел к знаменитому тогда токарю Котову и прямо сказал: «Бей, да выучи!»
— Я буду зарабатывать на жизнь, работая в кружке, на курсах бальных танцев, — тихо сказал Степан. — Меня туда зовут помощником. Я, папа, служить буду. Мне, видишь ли, надо много денег.
— Зачем?
Сын нерешительно посмотрел на отца, словно раздумывая, стоит ли продолжать разговор, и вдруг, осмелев, прошептал:
— Дело в том, папа… Ну, как бы тебе сказать… понимаешь ли… В общем, я решил в ближайшее время жениться…
Пораженный неожиданным признанием сына, Дмитрий Иванович с угрозой посмотрел на сына и сжал кулаки. Но Степан отодвинулся от отца и запальчиво произнес:
— Понятно, сразу семейную жизнь начать трудно… Придется из дому уехать… Я уж, по правде говоря, подыскиваю себе квартиру…
— Так, так, — твердил Дмитрий Иванович. — Значит, невеста потребовала от тебя, чтобы ты ее с нами не знакомил?
— Что ты, папа, я обязательно привел бы ее домой, — тщетно оправдывался Степан, — но пока еще не могу…
— Почему?
— Как тебе сказать? — замялся Степан, потупив глаза. — Кроме невесты, мне еще одна девушка понравилась.
— Ярмарка невест у тебя, что ли? — раздраженно крикнул Дмитрий Иванович, уронив трубку.
Степан покачал головой, словно его удивило волнение отца.
— Видишь ли, мне нравятся две девушки, но ужасно трудно решить… Я еще с ними не объяснялся… Ведь ты сам понимаешь: такое на всю жизнь…
Отец ничего больше не говорил, ни о чем не расспрашивал и только сыпал табак из кисета в руку, забыв о том, что минуту назад трубка упала на пол.
Степан нагнулся, поднял трубку, положил на стол.
— Погоди, — сказал Дмитрий Иванович, — а давно ты познакомился со своими красавицами?
— Не очень давно.
Степан уже пожалел, что открыл отцу свои сердечные тайны. Хотя, впрочем, как бы он сумел скрыть такое событие, как женитьба? Желая показать, что отныне он считает себя человеком взрослым и самостоятельным, Степан поднялся со стула.
— Впрочем, ты, папа, не волнуйся… — сказал он. — Я мог бы, конечно, сам все решить, но вот надумал с тобой посоветоваться.
Дмитрий Иванович тоже встал и в упор посмотрел на сына.
— Ты серьезно говоришь?
— Совершенно серьезно!
— Хорошо, — сказал, помедлив, отец. — Тогда будем решать дело по-моему, а не по-твоему. — И, выждав еще мгновенье, добавил: — Поступим так, как поступил бы твой дед, Иван Иннокентьевич, если бы ты у него совета спросил.
Степан рано начал надеяться, что разговор закончен, и теперь понял, что ошибся.
— Я тебе не рассказывал, почему тебя назвали Степаном, а твоего старшего брата — Емельяном?
— Нет, не говорил, к слову, должно быть, не приходилось.
— Правильно! А теперь к слову пришлось. С детства запали мне в душу народные песни про Степана Разина и Емельяна Пугачева. Вот и решил я, когда сыновья у меня родились, дать им имена моих любимых героев. Что ж, на Емельяна жаловаться не могу, а уж ты меня огорчил…
— Я же не нарочно, папа, — попытался оправдаться Степан.
Он снова сел на стул, думая, что разговор затянется еще очень надолго, но Дмитрий Иванович решительно сказал:
— Три минуты на сборы — и сразу же марш за мной. Пойдем к директору школы.
Через три минуты отец и сын уже шли по Безымянному переулку.
Ветер гнал по земле желтые листья, раскачивал ветки деревьев, и, сняв берет, Степан радовался, что можно хоть немного освежиться на холодном ветру.
Школа, в которой учился Степан, помещалась в красном кирпичном здании на самой большой улице заставы. До революции в этом нескладно построенном доме жил управляющий нынешним Старым механическим заводом. Мраморные вензеля на фронтоне и доныне напоминали о тех временах, когда у парадного подъезда стояла охрана в дни забастовок.
Отсюда ушел в жизнь Емельян. Закончив эту школу, поступила в Педагогический институт Таня; через несколько дней здесь получит выпускное свидетельство Степан. С ним всего тяжелей было, немало пришлось переволноваться и провести бессонных ночей; не было месяца, когда не приходилось бы объясняться с учителями.
И вот теперь, когда, казалось, все неприятности кончены, снова приходится идти к директору школы…
Дмитрий Иванович угрюмо шагал по деревянному тротуару и ни на какие вопросы сына не отвечал. Желая расположить отца, Степан все время старался напомнить о своем присутствии, но Дмитрий Иванович не обращал на него внимания. Так, ни слова не сказав, дошли они до школы.
Директор встретил Игнатьева в саду.
— Здравствуйте, Дмитрий Иванович, здравствуйте, — откашливаясь и отдуваясь после быстрой ходьбы, проговорил этот полный человек с такой короткой шеей, что голова его казалась втянутой в плечи. — Рад вас видеть здоровым и бодрым.
— И я давно собирался повидать вас, — хмуро сказал Игнатьев, — да никак не мог собраться, Фока Петрович. Зато сегодня встретились… Воистину, не было бы счастья, да несчастье помогло…
— Несчастья не было, — торопливо заговорил директор школы. — Но вообще-то нужно серьезно поговорить о Степане. Пойдемте-ка в мой кабинет…
Они поднялись вдвоем во второй этаж и сели в высокие кожаные кресла у стола.
В окно был виден большой пустырь, на котором в прошлом году оборудовали спортивную площадку.
— Боюсь, что мой бездельник больше времени проводил на площадке, чем в классах, — сердито сказал Игнатьев.
— Спорить не могу…
Поначалу Игнатьев думал, что сын побил кого-нибудь из школьных товарищей, как не раз бывало в прошлые годы. Но директор сразу же успокоил:
— Не беспокойтесь, Дмитрий Иванович… Я ведь не затем вас пригласил, чтобы волновать. Просто хочу предупредить: нужно заняться сыном. Энергии много у него, а точки ее применения нет…
Рассказ о проделке Степана насмешил бы Дмитрия Ивановича, если бы речь шла о чужом человеке, а не о родном сыне.
…Знакомому Степана, работавшему в съемочной группе нового кинофильма, нужно было набрать десять подростков. Степан обещал ему помочь и уговорил некоторых товарищей по классу участвовать в съемках. Школьников переодели в форму бывших воспитанников кадетских корпусов, и весь воскресный день они маршировали перед киноаппаратом. В понедельник Степан не явился в школу, сказавшись больным. Велико же было удивление директора, когда он увидел Степана в кадетской форме: он важно прогуливался по физкультурной площадке. Оказывается, Степан пришел за товарищами, так как на вторник была назначена новая съемка. Не встреть Фока Петрович Степана — занятия были бы сорваны.
— Он — парень честный, — сказал директор. — Во всем сразу признался. Съемку мы, конечно, отменили. Степан просил вам не говорить, но я ему не мог обещать этого.
Дмитрий Иванович подошел к окну, открыл форточку и громко крикнул:
— Степан!
Запыхавшийся, с унылым, растерянным взглядом, с вытянутыми по швам руками, младший сын через минуту стоял перед Игнатьевым.
Дмитрий Иванович сурово молчал, постукивая пальцами по подлокотнику кресла.
— Я пришел, папа, — сказал Степан, морщась, словно от сильной зубной боли.
Дмитрий Иванович медленно проговорил, не глядя на сына:
— Сейчас же проси прощения за свое непутевое поведение…
Через несколько дней после истории со Степаном дочь Игнатьевых Таню, студентку Педагогического института, вызвали в бюро комсомольской ячейки.
Она поднялась в третий этаж нового дома, где помещались общественные организации института, и вошла в небольшую, заставленную диванами и столами комнату, в которой уже собралось немало Таниных однокурсников.
Лиза Толанова, небрежно причесанная девушка в роговых очках, сидела на диване, окруженная подругами, и уверяла всех, что они получат ответственное поручение: недаром приглашены сегодня только передовики учебы.