Последняя запись в шканечном журнале была не подписана, но, сравнивая ее с другими записями, мы без труда узнали, что она также занесена рукою самого капитана Робертса. В конце говорилось:
«Никакими расспросами не удалось разъяснить странное исчезновение двух матросов и повара. У людей угрюмый вид. В случае дальнейших пропаж, команда, наверно, взбунтуется, если лодки не будут спущены. Но в такую погоду это было бы прямо самоубийством. С палубы доносится шум, может быть, уже начался бунт...»
Запись внезапно прервалась, а дальше тянулся ряд чернильных пятен, показывавших, что перо поспешно бросили. Оно скатилось со страниц журнала и упало на пол. Очевидно, капитан поспешил на палубу, чтобы отразить какую-то опасность, ожидавшую его там. Какова бы то ни была эта опасность, он не вернулся назад докончить свою запись в журнале.
Когда мы кончили чтение этих записей, чреватых тайной — замечу, что все они были сделаны во время ночных вахт — капитан Марвин схватил и сунул под мышку шканечный журнал.
— Если кто-нибудь из матросов заглянет сюда случайно и увидит эти записи, они ни за что не согласятся перегружать груз. Я возьму его к себе на «Бомарис», — сказал он.
Люди трудились до заката солнца, перетаскивая копру с «Прекрасной Алисы» на собственное судно. Капитану Марвину очень хотелось, чтобы они продолжали работу при свете факелов, но матросы отказались наотрез ступать ночью на палубу парусного суденышка после того, как золотой диск солнца скрылся за горизонтом. Нам ничего другого не оставалось, как попрежнему медленно подвигаться вперед. Я сменил Думмсона у колеса «Прекрасной Алисы».
В то время, как я стоял на своем одиноком посту, исполняя команду, доносившуюся с мостика «Бомариса», мысли мои вернулись к неразгаданной тайне покинутого корабля. Мы были, очевидно, также далеки, как прежде, от удовлетворительного решения, и пока медленно тянулся час за часом, я продолжал раздумывать о тайне бригантины... Вдруг я так испугался, что сердце у меня почти остановилось, а на голове появилось то странное стягивающее ощущение, от которого, как говорят, волосы становятся дыбом. Я ясно различил в тусклом полусвете, как над бортом бригантины приподнялся, неверно раскачиваясь в стороны, какой-то призрачный, бесформенный предмет и исчез так же внезапно, как появился. В тот же миг с мостика «Бомариса» раздался крик, в котором я тотчас же узнал голос Снелля.
Спустя минуту, как-будто по волшебству, появились другие бесформенные тени, размахивавшие в воздухе длинными щупальцами, и я догадался, что это такое. Это были щупальцы морского чорта или осьминога. Я в миг сообразил, что ко дну бригантины пристало, должно-быть, не меньше восьми или десяти этих животных, подстерегающих оттуда добычу. Они были, по всей вероятности, выброшены из черных глубин океана, где достигли громадной величины, вулканическим извержением, упомянутым в записи шканечного журнала «Прекрасной Алисы» и сопровождавшимся приливною волной, повредившей наше судно несколько дней тому назад.
Крик смертельного ужаса, вырвавшийся у Снелля, вызвал смятение на пароходе. До меня доносились возгласы и испуганные, пронзительные вскрикивания. Затем послышался грубоватый голос капитана Марвина.
— Зажгите факелы! — приказал он.
Думмсон, должно-быть, уже успел подумать об этом, так как в тот же миг красноватый свет факела озарил картину, и я увидел сурового боцмана, который держал факел, подняв высоко над головою. Через несколько минут были зажжены другие, и все глаза устремились на мостик «Бомариса». Старшего офицера Снелля там больше не было.
Между двумя кораблями извивались щупальцы морских чудовищ, устремляясь то кверху, то в стороны и слепо ища добычи. С другой стороны на палубу лезли, судорожно корчась, другие щупальцы.
В одно и то же время послышались еще два крика, не менее ужасных, чем крик, вырвавшийся из горла погибшего старшего офицера. Чудовища схватили еще двух человек. Другие бросились к ним на помощь, и до меня донеслись удары топоров, которыми люди рубили извивавшиеся гибкие члены смерти.
Из дверей машинного отделения показалось на минуту лицо старшего машиниста, Мак-Персона, затем он повернулся и скрылся в дверях.
— Трус! — воскликнул я и устремился к борту бригантины, порываясь вступить в бой.
Бросив взгляд вниз между судами, я отшатнулся назад, пораженный мрачным блеском множества злобных глаз. Некоторые из чудовищ вскарабкались на борт «Бомариса».
Теперь я понял, что видел Уэнрайт и чего так испугался, что умер; теперь я мог хорошо представить, что случилось на палубе парусного суденышка. Сражаясь, как безумные, чтобы спасти друг друга, члены ее команды погибли, в конце концов, доставшись в добычу осьминогам, кроме некоторых, побросавшихся с испуга за борт лишь затем, чтобы найти смерть в волнах.
Другие щупальцы обвились вокруг нас, при чем одно из них стиснуло мне шею.
Первой моей мыслью было, что чудовища могут увидеть меня, и я инстинктивно попятился назад. Но в мою сторону не тянулось ни одного щупальца. Все осьминоги собрались вокруг «Бомариса». Затем я понял, что меня спасло: привыкнув к вечному мраку подводных глубин, животные эти были слепы.
У меня не было топора, но имелся широкий кинжал, заткнутый за поясом. Вытащив его, я в один прыжок перескочил на палубу парохода и попал в самую жаркую свалку, рубя и полосуя извивавшиеся щупальцы, где только мог достать их.
Позади меня послышался крик, и обернувшись, я увидел Смита, помощника боцмана, в судорожно сжатых тисках исполинского щупальца. Я бросился к нему на помощь и двумя ударами кинжала разрубил конечность спрута. С быстротою стрелы четыре других устремилось ко мне и одна обвилась вокруг меня, сковав мне руки.
На помощь было мало надежды, так как каждый сражался за себя и за ближайших к нему. Смит был в таком же положении, как я. Чудовища быстро подтащили нас к шкафуту, но здесь нам удалось зацепиться за ванты грот-мачты и удержаться на судне.
Другие щупальцы обвились кругом нас. Одно стиснуло мне ноги; другое, холодное и липкое, славило шею, и я чувствовал, как оно присасывается к телу.
Не надеясь на чудо, я знал, что пропал, и любопытно, что как раз в эту минуту на ум мне опять пришел Мак-Персон.
— Трус! — попытался я опять пробормотать со всею горечью своего последнего, как мне казалось, дыхания.
Но в тот же миг я услышал голос Мака и смутно различил его коренастую фигуру, показавшуюся из машинного отделения. Позади его шли младший машинист и несколько кочегаров, тащившие за собою, как мне показалось, какой-то длинный предмет, походивший на змею.
— А ну-ка, угостите их! — крикнул им старший машинист с лестницы.
Послышалось оглушительное шипение, когда из брантспойтов, направляемых Маком и его услужливыми помощниками, вырвались струи кипятка и горячего пара.
Тиски, давившие мне шею и грудь, разжались. На минуту я ухватился за поручни, чтобы перевести дух; затем бросился к старшему машинисту на подмогу.
Мы живо расправились с чудовищами, извергнутыми, казалось, самой преисподней. Как только их обдало кипящими струями — Мак привинтил к паровикам две кишки — они тотчас же выпустили нас, и щупальца их стали сокращаться и пятиться назад. Через пять минут на палубе не оставалось ни одного.
После этого спруты не беспокоили нас больше. Всю ночь два матроса стояли на палубе с брантспойтами в руках, приготовляясь действовать. Но в этом не было надобности. Живые или мертвые, липкие чудовища морских глубин навсегда оставили пас в покое.
Мы благополучно доставили «Прекрасную Алису» в порт, и каждый член команды «Бомариса», оставшийся в живых, получил свою долю из суммы за спасение судна в награду за ужасы, испытанные им на таинственном корабле.
Стэси Блэк ГОРЯЩАЯ НЕФТЯНКА Рассказ из жизни моряков
«Звезда», коммерческий пароход, совершавший рейсы между Ливерпулем и любым портом, где можно было зафрахтовать груз, рассекал длинные серые волны Атлантического океана тем особым неуклюжим манером, который обычно указывает на перегруженность. И Брайтон, младший штурман, недавно поступивший на «Звезду», обратил на это внимание старшего штурмана, когда тот пришел сменить его на вахте.
Но старший штурман только усмехнулся.
— Наша старая посудина всегда так ходит, — ответил он. — Хоть пробкой ее нагрузите, она все равно будет вот так же тыкаться в волны. Это у нее прирожденная манера, милый мой. Я давно говорю, что ей следовало быть подводной лодкой...
Он сделал несколько шагов дальше по палубе и вышел из-под защиты каюты на открытое место палубы, где со свистом проносился ветер, дувший с востока. Тут он вдруг остановился, поднял голову и потянул носом.
— Почуяли? — спросил Брайтон. — Но это не на «Звезде», ручаюсь чем угодно.
— Если меня спросили бы, что это за запах, я бы сказал, что горит нефть, — проговорил штурман. — Вы уверены, что это не на «Звезде»?
— Вполне, сэр. Да, наконец, возьмите хоть то, что чувствуется этот запах только по ветру. Это где-то впереди нас. И вот уже полчаса, как, запах то и дело доносится.
М-р Пикериль прошел на шканцы, заглянул в матросский кубрик, потом поднялся на бак и долго стоял там, втягивая в себя свежий морской воздух, пока брызги волн не прогнали его назад, на более сухое место.
— Да, — сказал он, — Брайтон прав. Эго ветер приносит залах. Но чтобы послать по океану такую вонь, нужно чтобы горела не одна и не две бочки нефти.
Он поднялся на мостик, облокотился на перила и стал всматриваться в горизонт впереди. Через некоторое время он приставил к глазам бинокль, а еще через минуту крикнул одному из матросов, чтобы он позвал на палубу м-ра Брайтона.
— Видите вон то темное пятно впереди, на горизонте, — сказал он последнему, когда тот прибежал. — Посмотрите в бинокль и скажите мне, что это по-вашему.