— Имелся и другой способ продемонстрировать жене чистоту и невинность: отказаться от поездки вовсе. Оставить прошлое прошлому. Странно, что вы о нем не подумали.
— Я ведь сказал вам, что сожалею. Этот визит был ошибкой.
— Но теперь уже ничего не изменишь. Ваша жена очень ревнива? И как далеко она способна зайти в своей ревности?
— На что это вы намекаете?
— Просто спрашиваю. Мы с вами всего лишь воссоздаем картину происшедшего, не стоит так нервничать.
— Посмотрел бы я на вас, окажись вы на моем месте… Что же касается ревности… Я слишком уважаю свою жену, чтобы давать ей повод усомниться в моей порядочности.
— Разве? Очевидцы утверждают обратное. Вы все время вертелись возле покойной, наплевав на жену. И в какой-то момент она не выдержала, бедняжка. Публично заявила, что желает смерти своей сопернице.
— Чушь. Магда — человек тонкой душевной организации. Деликатнейшее существо, которое скорее направит гнев и раздражение на себя саму, чем на кого-либо еще.
— У вас что — две жены?
— Не понял?
— Приехавшую с вами женщину никак не назовешь деликатной. Вы постоянно ссорились, и эти ссоры слышал весь дом. Она… не дура выпить?
— После того, что Магда пережила со мной… она ненавидит алкоголь.
— И тем не менее в последние пару дней ее никто не видел трезвой. За исключением тех моментов, когда она пребывала в душевном расстройстве. Скажите, она никогда не страдала галлюцинациями и помрачением сознания?
— Никогда.
— А на почве неумеренного потребления алкоголя?
— Повторяю вам еще раз: Магда не пьет.
— Не стоит врать мне в мелочах, выгораживая жену. Иначе я подумаю, что вы врете и по более существенным поводам.
— Например?
— Например, относительно характера ваших отношений с покойной. Вы приехали сюда, чтобы попытаться все вернуть?
— Нет! Я приехал как друг!
— Несколько раз вы уединялись с ней, и это очень не нравилось вашей жене. Не поэтому ли Магда стала прикладываться к бутылке?
— Беседы тет-а-тет вел не только я. О любом из гостей можно сказать то же самое. Даже об этой русской соплячке, уж не знаю, откуда она взялась…
— А с кем-нибудь из присутствующих здесь вы не были знакомы раньше?
— Нет.
— Никогда не пересекались? Не слышали имен?
— Нет.
— А ведь эти люди составляли определенную часть жизни покойной. Так же, как и вы.
— Больше, чем уже сказал, я вам не скажу.
— Какое впечатление они на вас произвели?
— Это касается и членов семьи?
— Да.
— Ее нынешний муж — жалкое ничтожество. Тряпка и истерик. Непонятно вообще, почему она выбрала его…
— А не вас? Это вас задевало? Это выводило из себя?
— О чем вы?
— Или это вселило в вас мысль, что на фоне тряпки и истерика вы будете выглядеть намного выигрышнее? Потрясали, поди, своим свежеизданным романом?
— Глупости…
— Хотите, я скажу, как все было? Вы решили возобновить отношения, а когда вам отказали, впали в ярость и…
— И?
— Все закончилось именно так, как закончилось. Убийством вашей бывшей возлюбленной. Того самого ангела, на которого вы хотели взглянуть.
— О боже… Нет! Я любил ее. Я никогда не переставал ее любить… Не было дня, чтобы я не вспоминал о ней.
— А она и думать о вас забыла. Как о любовнике, разумеется. Вы устраивали ее в качестве друга, но это совсем не устраивало вас. Совсем.
— Оставьте свои фантазии при себе! И если уж на то пошло… я терпеть не могу детей. Даже если они тихонько сидят в уголке. Даже если заперты в кладовке за съеденное варенье. Даже если спят в своей комнате десятью этажами выше… Тогда, в Африке, мы были на десять лет моложе. И мы были свободны. А теперь оказалось, что у нее есть дети. Один из них — чернокожий с такими дикими глазами, что лучше в них не смотреть. А вторая — настоящее исчадие ада, маленькая злобная тварь. Она доводила Магду до исступления своими шалостями, которые никак не назовешь детскими.
— Что же вы не уехали сразу? Предпочли остаться в этом детском аду?
— Мы и собирались уехать. После поездки в храмовый комплекс… Да, я не буду отрицать, мне было приятно вновь погрузиться в воспоминания. Мне было приятно вновь увидеть своего ангела, она почти не изменилась за прошедшие десять лет. И да, я позволил себе легкий флирт, достаточно невинный.
— Достаточно невинный для убийства?
— Я скажу вам как мужчина мужчине… Если я на что-то и рассчитывал, то всего лишь на еще одно маленькое приключение. Возможно, на поцелуй, сорванный украдкой. В качестве легкой компенсации за причиненные когда-то страдания.
— Сорвали?
— Нет. Оказалось, что мне вовсе не нужен новый виток отношений. И что я слишком стар для адюльтера. И уж тем более для серьезных отношений с женщиной с двумя детьми… Подумайте сами, зачем мне было ее убивать?
— Ну хорошо… Допустим. В частных беседах с вами она не выражала никакого беспокойства? Возможно, ее что-то тревожило?
— Нет. Она выглядела умиротворенной.
— Она делилась своими планами на будущее?
— Нет.
— Что она рассказывала о своей жизни здесь?
— Она говорила лишь о том, что скучает по Африке.
— И вы не поинтересовались, что заставило ее уехать оттуда?
— Если бы она захотела, сказала бы мне сама. Но она не захотела, а я не стал настаивать.
— Что вы можете рассказать об инциденте во время фейерверка?
— Это была некрасивая сцена. Этот идиот, ее муж, напился и попытался устроить скандал. Кажется, даже ударил ее. Но все быстро закончилось.
— А потом?
— Потом мы играли в игры… Интеллектуальные шарады и прочую чепуху для домашнего пользования. Но было очень мило.
— Ваша жена не принимала участия в этой вечеринке?
— Нет. У нее случился… м-м… небольшой нервный срыв. Еще до фейерверка и игр в саду. Ничего серьезного, но некоторое время мне пришлось провести с ней. Я успокоил ее, как мог…
— А потом отправились веселиться в сад?
— Только тогда, когда она немного пришла в себя и заснула.
— Кроме вашей жены, еще кто-то отсутствовал?
— Русская. Честно говоря, я думал, что она убралась отсюда вместе со своим спутником.
— Вы видели, как он покинул дом?
— Тот странный русский? Нет. Мне лишь сказали, что он ушел. Неприятный тип.
— А покойная не объяснила вам, кто он такой?
— Она лишь представила нас друг другу. Имени его я не запомнил, но, слава богу, это и не понадобилось в дальнейшем.
— В вашей ситуации все совсем не слава богу… Вам знаком этот предмет?
— Не знаю… Не думаю. Он похож на множество вещей, которые есть в доме. Вы ведь осматривали дом и могли в этом убедиться. Но я в них не вглядывался, во все эти вещи. В них есть что-то пугающее. Что-то неправильное. И они не должны находиться рядом с людьми… Живыми людьми. Иначе может случиться какая-то беда…
— Она уже случилась.
— Да-да, конечно. Она уже случилась, я просто не могу до сих пор в это поверить…
— Сдается мне, что вы поверили в это раньше, чем она произошла. Вам знакомо имя Мик?
— Нет.
— Покойная не упоминала о нем?
— Никогда. У нее не было привычки разбрасываться именами.
— Скажите-ка мне… Если бы покойная была ангелом…
— Она и есть ангел…
— Если бы покойная была ангелом, каким бы ангелом она была? Отвечайте не задумываясь.
— Падшим…
…Поцеловать саксофон — все равно что поцеловать девушку. Даже проще, во всяком случае — безопаснее. А все потому, что инструмент не оттолкнет тебя, как оттолкнула бы девушка, если бы ты по какой-то причине ей не понравился. Или не понравился без всяких причин. О да!.. В случае с саксофоном совершенно исключены такие малопривлекательные вещи, как:
пощечина;
ироническая улыбка (или саркастическая улыбка, или улыбка сожаления, что ты не Орландо Блум, не Брэд Питт, не Джонни Депп);
гримаса, исполненная брезгливости;
обидно-скользкое, слегка подрагивающее плавниками словцо. Архипелаг слов, коралловый риф слов. Расшибить лоб об эту твердую субстанцию не очень-то приятно.
Что еще? Пожалуй, что ничего.
Девушки не особенно изобретательны в выражении чувств, они вообще не особенно изобретательны. Не то что саксофоны! Хороший саксофон в хороших руках может творить самые настоящие чудеса. Тут и возникает главная проблема.
Неразрешимая.
Руки Кристиана не слишком хороши.
Ничего криминального в них нет, все пальцы на месте, ногти растут в правильном направлении и с полагающейся им скоростью. Волосков на руках ровно столько, сколько и должно быть у среднестатистического молодого человека, не больше и не меньше. Имеется живописный короткий шрам неясной этимологии — между большим и указательным пальцем (на правой). Имеется родинка, похожая на запятую или кошачий хвост (на левой). И шрам, и родинка довольно милы, по утверждению двоюродной сестры Кристиана, чье мнение ровным счетом ничего не значит. Руки Кристиана можно назвать красивыми, и все же они не слишком хороши. То есть они были бы хороши для девушек (из тех, кто не заморачивается отсутствием сходства с Джонни Деппом); они были бы хороши для животных, которые любят ласку, — собак и даже кошек с хвостами в форме миляги-родинки. Возможно, для младенцев и fashion-фотографов.
Но только не для саксофона.
Между саксофоном и руками Кристиана не существует взаимопонимания. Это убивает. Ежедневно, ежечасно, ежесекундно. Тем не менее Кристиан все еще жив. И все еще мечтает стать саксофонистом, хотя иначе чем бесплодной эту мечту не назовешь. А есть и другие мечты, клинически глупые, но тоже связанные с саксофоном. Например, в один прекрасный день заснуть и проснуться с другими руками. Черными афроамериканскими руками, способными сотворить чудо с одним отдельно взятым инструментом. В комплекте с черными руками идут губы и легкие, перед которыми не устоит ни один сакс. И синкопированное, склонное к головокружительным импровизациям сердце. Кристиан точно знает: ничего из этого набора ему не заполучить — никогда, ни при каких условиях, разве что