Через минуту я остановился и включил заднюю скорость…
Еще через две минуты я смотрел в зеркало заднего вида, как Юля (с тем самым взглядом раненой лани) сидела на заднем сиденье и капли дождя, стекавшие с ее (видимо, натурального цвета) волос, смешивались со слезами.
Я смотрел и думал о том, что Дорога, которая выбрала нас, знает больше нас, она мудрее и обязательно приведет к нашей мечте.
Наша любовь
Они любили друг друга уже восемь лет.
Они почти не расставались.
Она тонула в Его глазах, которые всегда были разными. То прозрачно-голубыми, когда Ему было радостно и хорошо, то зелеными, когда Он думал, то темными и глубокими, когда Он хотел Ее.
Он растворялся в Ее ласково-нежных поцелуях и бархатисто-чистой коже спины, ягодиц, ног.
Когда они уезжали, то всегда гуляли, взявшись за руки.
Она гладила кисть Его руки и могла часами слушать даже не то, что он говорит, а то, как он говорит. Тембр Его голоса заставлял пробегать мурашки по Ее спине, стягивал кожу на пояснице и сходился двумя тонкими ручейками внизу живота, вызывая легкую вибрацию.
В эти дни, обычно летние, им нравилось молча смотреть на море.
Она сидела на скамейке, а Он лежал, положив голову на Ее колени.
Ее руки и легкий ветерок играли Его волосами. Иногда Он засыпал сладким детским сном, и тогда Она подолгу сидела, не шевелясь, чтобы не потревожить Его.
Чтобы Он отдохнул.
Она знала, как Он устает на работе.
Пыталась помочь, понять, поддержать.
Он был очень благодарен Ей, когда Она брала на себя часть Его забот.
Однажды, в Женеве, в отеле «Метрополь» Ему понравилась шоколадка из мини-бара. Он, как ребенок, весь перепачкался, когда ел ее, нахваливая Швейцарию.
Какой сладкой нежностью наполнилось Его сердце, когда после их возвращения Она принесла Ему чай и точно такую же шоколадку!
Она пыталась предугадать Его желания.
Он пытался не расстраивать Ее и почти не изменял Ей.
Они не любили шумные компании и светские вечеринки.
Она застилала желтой скатертью стол, ставила на него синие бокалы и золотистую вазу с фруктами, Он открывал «Божоле». Они болтали ни о чем, доводя свои желания до точки кипения, а потом пили друг друга и никак не могли утолить жажду.
У них не было детей, но они очень хотели девочку.
С Ее глазами и кожей, с Его волосами и острым умом.
Они почти не расставались.
Только на ночь и на выходные.
Она работала Его секретаршей.
Их любовь
Клаус жил в типично-немецком швейцарском городе Цюрих.
Он, один из лучших в мире специалистов по травме колена, оперировал в небольшой клинике, находившейся в пяти минутах неспешной (Клаус никогда никуда не спешил) ходьбы от дома, в котором он прожил всю свою сознательную жизнь.
Всемирно известные футболисты и хоккеисты, звезды балета и эстрадные танцоры, прыгуны, бегуны и обладатели Кубка Дэвиса – многие из них прошли через его волшебные руки.
Каждый день Клаус вставал в семь часов утра. Он выходил из своей спальни на втором этаже и спускался в столовую, где его ждали круассан (обязательно с яблочной начинкой) и кофе – не горячий и не холодный, а тот, что готовила ему уже много лет Анна-Луиза.
У Анны-Луизы, жены Клауса, была отдельная спальня.
Сначала она уходила спать в другую комнату, чтобы дочки Клауса, Мари и Луиза, родившиеся с разницей ровно в три года (идеально с медицинской точки зрения), не мешали папе спать.
Девочки росли, болели, как все дети, и спать в разных комнатах стало традицией.
После завтрака – в 7:30 Анна-Луиза помогала ему надевать рубашку и костюм, в зависимости от времени года подавала плащ или пальто, шляпу или зонтик. Особенно тщательно она выбирала для него обувь.
В 7:40 Клаус выходил из дому. Как только за ним закрывалась дверь, Анна-Луиза звонила Жаннет, секретарше Клауса, и говорила всегда одну и ту же фразу:
– Он идет!
Жаннет тут же начинала готовить кофе, и в тот момент, когда Клаус входил в свой кабинет, происходили две вещи. Во-первых, его ждал свежесваренный (не горячий и не холодный) кофе, а во-вторых, Жаннет звонила Анне-Луизе и говорила всегда одну и ту же фразу:
– Он пришел!
Потом Клаус гениально оперировал. До обеда.
Когда он выходил из клиники, чтобы пообедать дома, Жаннет звонила Анне-Луизе и говорила:
– Он идет!
В зависимости от времени года Клауса ждал сервированный стол в гостиной или в саду. После обеда Клаус садился в кресло-качалку, брал сигару, которую Анна-Луиза доставала из сигарного ящика ровно через пять минут после звонка Жаннет, и читал свежие газеты.
Затем он снова шел в клинику, вновь происходил обмен звонками, а день заканчивался у камина в гостиной (осенью и зимой) или в кресле на веранде (весной и летом).
По выходным Анна-Луиза показывала Клаусу дочерей, которым (в зависимости от возраста) он делал «Агу-агу!» или спрашивал об оценках в колледже, а потом и в университете.
Для любого возраста процедура занимала максимум пятнадцать минут, после чего Анна-Луиза отправляла девочек по своим комнатам, чтобы те не мешали папе отдыхать.
Взрыв произошел внезапно, превратив все вокруг в хаос.
Во время субботней пятнадцатиминутки Мари, старшая дочь Клауса, сказала папе, что она беременна. От Олега. Стажировка в Лондоне. Любовь с первого взгляда. Взаимная. Он работает в банке. Старше ее на пятнадцать лет. Зато уже десять лет назад уехал из России и стал настоящим англичанином. Он лучше всех. Аборт она делать не будет.
Впервые за последние двадцать пять лет Клаус не курил послеобеденную сигару.
Солнечным воскресным утром он велел:
– Мари убраться прочь из дому и не сметь общаться с Олегом.
– Анне-Луизе и Луизе не сметь общаться с Мари.
Мари ушла из дому и перестала общаться с Олегом.
Когда Мари звонила сестре, та плакала и говорила, что не может с ней разговаривать, потому что запретил папа.
Когда Мари звонила маме, Анна-Луиза говорила, что им с папой стыдно за такую дочь, и заканчивала разговор.
Беременность была очень тяжелой.
Олег, разорвав контракт в Лондоне, приехал в Цюрих, чтобы хоть как-то помочь Мари, которая, переступив через себя, приняла эту заботу.
Мальчик родился замечательный, если бы не родовая травма – вывих колена.
Когда мальчику исполнился месяц, Олег взял его и приехал к Клаусу. В клинику. Клаус не мог отказаться осмотреть внука, ведь в первую очередь он был врачом.
Случай оказался настолько интересным и так увлек Клауса, что он не расставался с подопечным, предоставив для него одну из комнат своего дома и позволив Мари (но только Мари!) быть рядом с пациентом.
Когда Егору (мальчика назвали в честь деда Олега, погибшего на войне) исполнился год, Клаус сделал ему гениальную (впрочем, как всегда) операцию.
Прошло пять лет.
Клаус и Анна-Луиза бредят внуком.
Луиза, с разрешения и благословения папы, вышла замуж за его ассистента и переехала жить в дом по соседству.
Мари живет с родителями и сыном. Клаус так и не разрешил ей быть вместе с Олегом.
Олег не вернулся в Лондон, он осел в Женеве, уже два года живет с чудной Мариной из Санкт-Петербурга, очень любит ее дочь, но каждое воскресенье едет в Цюрих, чтобы поцеловать Егора и поговорить с ним на русском языке.
Эрекция
Василиса Геннадьевна, заведующая урологическим отделением солидной частной клиники, была женщиной основательной.
Круглое лицо с большими живыми глазами, крупные кисти рук и ступни ног, большая крепкая грудь. В свои пятьдесят Василиса Геннадьевна имела массу поклонников, в том числе и много моложе ее.
Отдавая должное мужской полигамной природе, она никогда не пугала пациентов мраком импотенции и ужасом катетеров.
Василиса Геннадьевна жила ярко и вкусно, не изматывала себя диетами и частенько отвечала взаимностью на ухаживания.
Она, за многие годы работы урологом, научилась понимать этих странных мужчин, подбадривала растерянных и, как могла, облегчала жизнь обреченным.
Василий Петрович был особенным пациентом.
Высокий, широкий в плечах, с буйной шевелюрой и уверенный в себе, он, безусловно, пользовался успехом у женщин. Когда он в первый раз пришел на прием к Василисе Геннадьевне, то она, начав беседу, незаметно расстегнула верхнюю пуговку на халате и подалась чуть вперед, как бы концентрируя внимание на его словах.
Василий Петрович просто, не сбиваясь и не краснея, рассказал о том, что хотел бы продлить эрекцию, чтобы доставить жене максимум наслаждения.
Василисе Геннадьевне не часто приходилось сталкиваться с таким подходом мужчин к семейной жизни. Она подарила Васечке (так про себя сразу же стала называть пациента Василиса Геннадьевна) лучезарную улыбку и сказала с придыханием:
– Вы такой хороший. Заботливый. Наверное, жена в вас души не чает. Да и вы, наверное, безумно любите ее.
Легкая тень пробежала по лицу Васечки.
– Давайте я вас осмотрю, – продолжала напевать Василиса Геннадьевна, – вот здесь, за ширмочкой, прилягте на кушетку. Штанишки спустите. И трусики.
Внимательно осмотрев Васечкино хозяйство, она, вздохнув, сняла медицинские перчатки, подошла к раковине, вымыла руки и села за стол, пригладив волосы и одернув халат.
– Скажите, а женщин у вас много было? – задала Василиса Геннадьевна вопрос, ничего общего не имеющий ни с медициной, ни с просьбой пациента.
– А зачем это вам? – удивился Васечка.
– Ну, видите ли, – начала Василиса Геннадьевна, далее последовал набор странных медицинских терминов, который, вероятно, должен был убедить пациента в том, что заданный вопрос является главным.
Васечка нахмурился, встал со стула и сказал:
– Пойду я, наверное!
Василиса Геннадьевна вдруг вспомнила, что умеет смущаться. Она порозовела (удивительно при эт