– Мы что же, через сраку выходить будем?
– А ты как хотел? Чтобы тебе дорожку чистым мохом устелили?
Риза с Асем аккуратно обошли ноги Старого и направились туда, где необъятное тело сходило на нет. Там свисал словно бы огромный сосок, хотя на самом деле его предназначение было прямо противоположным. Сейчас этот орган был дряблым и безвольно свисал.
– Наберется побольше дерьма, и он как дристанет! – сказала Риза. – После этого нам можно будет выйти. Здесь единственное место, где можно до Старого безопасно дотронуться. Это тоже наша работа: содержать в чистоте сраку, как ты ее назвал.
– Давай выйдем наружу сейчас, – предложил Ась. – Я домой хочу, и кушать пора, а не с говном возиться.
– Сейчас мы пойдем кормить Старого. Он скоро проголодается и начнет пухнуть. Старого накормим и пойдем есть сами. Но это будет еще не скоро.
Во всяком случае, из клоаки Ась ушел с готовностью.
Скребок, который с каждой минутой становился тяжелее, поток собранных семян, трудно копошащиеся раки, оковалки мяса с клоками неободранной шкуры…
– Риза, я устал!
– Терпи! Еще четверти часа не прошло.
– Я совсем устал. И рак меня за руку цапнул.
– Ты что, не знал, что раки кусаются? Нечего было с ними играть. Ладно, садись у стенки, отдыхай. Да ноги подтяни, не суй Старому в глотку.
– А когда мы завтракать будем?
– Я, кажется, говорила. Через час.
– Так долго! А что мы станем есть?
– Доживешь – увидишь. Передохнул? Берись за скребок. За работой время быстрей пойдет.
С плачем и стонами, но отмеренный час закончился. Риза, которой то и дело приходилось работать за двоих, измучилась, как не доводилось уставать в прежние дежурства.
Скребок отставили к стене. Риза и Ась, пошатываясь, отправились вдоль необъятной туши Старого туда, где был обещан недолгий отдых и еда.
Пол пошел под уклон. Кормильцы спустились в небольшую камеру. Над головами нависало брюхо Старого, на котором бугрилось несколько сосков.
– Потолка касаться не вздумай, – предупредила Риза, и на этот раз Ась не стал ворчать.
Риза сунулась чуть не под самого Старого, вытащила миску, полную вкусно пахнущего месива. Были там знакомые семена, мелко накрошенное мясо и немного пряной травки, пучки которой собирали женщины. Ась макнул в миску палец. Оказалось сладко, словно семена разваривались в медвяном настое. Такое прежде доводилось пробовать только по большим праздникам.
– Ты ешь, – сказала Риза. – У тебя что, своей ложки нет?
– Не-а…
– Я же тебе говорила – собираться. А ты чем вчера занимался?
Ась пожал плечами. Он сам не знал, чем занимался вчера.
Риза отыскала запасную ложку, почти развалившуюся от старости, и худо-бедно Ась был накормлен. Ась налопался, и его сразу разморило. Риза не стала его будить, а пока выдалась свободная минута, принялась готовить обед: крошить мясо и зелень, которые отобрала во время работы на подаче. Задвинула миску поглубже в тепло, где из сосков капал медвяный настой. Через пару часов еда настоится, а сладкий сок Старого придаст ей должный вкус. Свою ложку засунула за пояс, найденную запасную пихнула Асю.
– Ась, поднимайся.
– М-м…
– Поднимайся. Старого пора кормить.
– Потом…
– Потом он от голода пухнуть начнет, и нам тут места вовсе не останется. И тебя сожрет, и меня.
– А чего он пухнет? От голода тощими становятся, а не пухлыми.
– У него внизу родники, вот он водой и наливается. И если вышибет двери, нам всем конец придет.
– А если снизу подкопаться и воду не пускать, чтобы он не пухнул…
– Вот если ты сейчас не встанешь, то я тебя скребком подниму.
Наконец Ася удалось ввести в рамки, и с кряхтеньем и стонами работа началась.
«Ничего себе выбрала помощничка, – думала Риза, – а ведь самый неугомонный среди всех мальчишек был. Если за смену не исправится – что же, в следующий раз придется другого выбирать, а этот так и останется в недоделках. А еще как бы болтать не начал, рассказывать, что не следует разглашать…»
На этот счет существовал способ, о каком тоже было не принято говорить, особенно самим виновникам. На долгой девятилетней памяти Ризы такого не случалось, но на то он и особый случай, чтобы встречаться редко. Болтуна можно отвести к Деду и другим бывшим кормильцам, и больше его никто не увидит. Его не пустят ни побегать, ни поиграть, ни похвастаться перед сверстниками. Минуя настоящую жизнь, придется переходить в разряд бывших.
Но это если и произойдет, то очень нескоро. А сейчас надо кормить Старого, пока он не начал пухнуть, отнимая у кормильцев жизненное пространство.
– Риза, я устал!
– Работай! Бегать небось не уставал. Носился, как кипятком ошпаренный. А тут ничего трудного, знай помахивай скребком.
– Обедать когда будем?
– Какой тебе обед? Едва час после завтрака прошел.
– Я устал…
Не устал он, а просто надоело однообразно сгребать зерно в опасной близости от пасти.
Неужели парень так и не втянется в работу и вся смена пройдет под непрерывные жалобы избалованного бездельника? Никак не вспомнить свою первую смену четыре года назад, неужели она была такой же?
Женщины из числа бывших кормильцев собирают и уваривают медвяный сок. Они не рассказывают, откуда эта сладость берется, и тем более не говорят, что кормильцы во время смены едят сладкое каждый день. Наивная хитрость, чтобы охотники и земледельцы не считали себя обделенными. Зато они, охотники и земледельцы, каждый день выходят под открытое небо и видят солнце, о котором кормильцы могут только мечтать. За всякую радость приходится дорого платить: в любую минуту на живущих под небом могут напасть дикие ползуны, а то и совершить набег враги.
Охотники гордятся шрамами, а у кормильцев шрамы случаются редко: Старый если хапнет, то проглотит целиком.
У всякого работника свои радости и свои беды. Выбирай, что больше нравится.
Худо-бедно, но первый день они избыли и, налопавшись праздничной снеди, там же, где ели, повалились спать. Но и тут Ась был недоволен:
– Чего ты меня к стене заталкиваешь? Мне тут туго спать…
– Там ты вольно раскинешься и откатишься к Старому. Утром я от тебя и косточек не найду.
Самое тягостное в работе – ее однообразие. Знай греби – сегодня, и завтра, и потом. Ризе наверху надо следить, чтобы еда подавалась разная: Старый не любит поедать семена всухомятку, а перекормишь мясом, он дергаться начнет, как его после этого успокаивать? Туши ползунов и беглого зверя охотники разрубают, но не всегда должным образом. Поправлять их огрехи приходится Ризе, а каково девятилетней девчонке управляться с мясницким тесаком? А уж после большой охоты, когда валом пойдет скользкая требуха, поневоле начинаешь с завистью вспоминать то время, когда приходилось маяться внизу. Знай греби и ни о чем не думай.
– Риза, я устал!
– А я не устала?
Еще надо посматривать, чтобы Ась чего-нибудь не напортачил по своей части. Скребок штука тяжелая, и очень хочется как-нибудь обойтись без него. Чтобы с верхотуры вкусность сыпалась прямо в старческий рот.
На третий день Ась вернул себе былую резвость, и это стало еще опаснее.
– Ты что творишь, дуралей? Ты же его скребком по губе ударил!
– А что такого? Он все равно ничего не понимает.
– Он все понимает и все отлично помнит. А уж обиды он никогда не простит. Он тебя схватит, ты и понять не успеешь, что случилось.
– Врешь ты все. Нарочно пугаешь. Я о Старом все знаю получше тебя. Ничего он не может, только жрать да срать. А так он вроде лесного ползуна, который только на мясо и годится.
– Ты хоть раз ползуна видел? Не разделанную тушу, какую нам сбрасывают, а настоящего живого ползуна? Небось не он тебе, а ты ему на мясо пойдешь.
– А сама ты видела?
– Не видела. Так я и не хвастаю. А ты греби давай. Старый есть хочет.
– Я тоже есть хочу. Мы когда обедать будем?
– Никогда. Старый обидится и не даст медвяного сока. Будешь тогда сухие семена жевать.
Угроза подействовала, некоторое время Ась работал старательно. Риза слышала, как он бормочет, обращаясь к Старому:
– Не злись ты. Ничего я тебе не сделал. Для тебя скребок – что для меня соломинка.
Обед прошел нормально, все было готово в пору и сладко в меру. Ась набил утробу и повеселел, а вместе с весельем вернулось опасное баловство.
– Осторожнее! Я же тебе показывала, как надо.
– Сам знаю еще получше тебя. Ты наверху посиживаешь, а я тут у самой пасти.
– Я внизу четыре года отработала, знаешь сколько смен? Ты до стольки и считать не умеешь.
– Ага, отработала, а научилась только бояться. Зато я вот что могу!.. – Ась подбежал вплотную к Старому, который, казалось, спал в эту минуту, хлопнул ладонью по вздувшейся губе и уже хотел отпрыгнуть назад, когда Старый громко чмокнул и захватил Асю руку едва не по локоть.
Ась тонко закричал. Он даже не пытался как следует вырваться, лишь беспорядочно дергался и отпихивался ногами, рискуя остаться и без ног тоже.
Риза, не думая о себе, ринулась и ухватила Ася за свободную руку. Жалкая попытка – отнять у Старого то, что он схватил. Но неожиданно легко ей удалось отдернуть Ася на себя и упасть вместе с ним у самой стены.
Ась бился и неразборчиво кричал. Только теперь Риза поняла, что случилось. Правая рука у Ася была откушена по самый локоть. Культя почти не кровила, наружу, белея, торчал осколок кости. Губы у Старого только кажутся мягкими, что не мешает им перемалывать туши ползунов.
– Что ты натворил?! – Риза ухватила Ася в охапку и потащила вниз к обустроенной спальне. Ась замер и уже не дергался, а то сдавленная артерия раскрылась бы, и мальчишка за пару минут истек бы кровью.
В спальне Риза уложила искалеченного напарника на подстилку, оторвала от постели кусок полотна, смочила его медвяным соком и как могла перебинтовала культю. Потом затолкала Ася как можно ближе к горячему боку Старого, где обычно прела еда в миске.