— Гимел — неоценимый помощник при странствиях в пустыне, — объяснил Адгербаал, всюду сопровождавший Суэмбахамона. — Он ест самые жёсткие колючки и может обходиться без воды семь — восемь дней. Он чувствует приближение песчаной бури за несколько часов. К езде на нём, правда, надо привыкнуть, потому что его размашистый бег вызывает у седока чувство качки, совсем как на морском корабле. Не хочет ли господин испытать быстроту и надёжность гимела?
Но Суэмбахамон, взглянув на свою белоснежную одежду, отказался. Ему почему — то казалось, что животное сразу сбросит его на землю и безжалостно оплюёт.
Через несколько дней появился довольный Баал-Шамим с известием, что все привезённые товары удачно проданы. Теперь надо решить: что покупать для обратного путешествия. И здесь, во время этого разговора, начался новый крутой поворот в жизни египетского изгнанника.
Князь Карт-Хадашта, присутствовавший при беседе Суэмбахамона с мореходом, заметил, что торговля с Дельтой становится уже распространённым занятием и поэтому приносит мало доходов. Надо искать новые пути и новые места. Наиболее смелые моряки совершали уже плавания к Туманным островам[7] и даже далее, к берегам моря, где рождается янтарь. Вот куда надо направлять теперь корабли!
Баал-Шамим, неутомимый бродяга и в душе искатель приключений, сразу загорелая. Олово, в изобилии добывавшееся на Туманных островах, пользовалось во всех странах Внутреннего моря большим спросом. Привезти оттуда большой груз этого металла — означало для финикиянина быстрое и окончательное обогащение. После этого он мог спокойно поселиться в Новом городе; будущее его было бы обеспечено. Правда, путь к этим островам был далёк и опасен: корабли должны были выйти за Столбы Мелькарта[8] и плыть по Внешнему морю[9]. Но опасность подстерегает моряка всюду: утонуть можно и в самой безопасной гавани, пираты могут захватить судно именно в водах Внутреннего моря, — за Столбами Мелькарта их нет.
И Баал-Шамим стал уговаривать Суэмбахамона решиться на новый маршрут.
— Господин будет спокойно гостить в Карт-Хадаште, а мы совершим плавание за оловом на Туманные острова. Возможно, там мы сможем приобрести и немного янтаря — это будет совсем удачно. А после распродажи привезённого в Карт-Хадаште корабли доставят господина домой, в Дельту. Князь прав — надо плыть на Туманные острова!
После недолгих уговоров Суэмбахамон согласился; возможность большой наживы привлекала и его.
Баал-Шамим сразу же развил кипучую деятельность. Палубы обоих кораблей были зашиты досками — волны Внешнего моря были огромными и могли легко захлестнуть судно. Он сумел договориться с опытным кормчим Арнтом Алетной, уже побывавшим на Туманных островах, — проще говоря, сманил его за небывало высокую оплату. Готовились большие запасы пищи и воды, были приобретены самые интересные, по мнению знатоков, товары для обитателей далёких стран.
Через две недели корабли были готовы к отплытию.
В последние дни египтянином снова овладела тоска по родине. Его неудержимо тянуло в родной дом в Фивах. Суэмбахамон почти лишился сна и в часы долгой бессонницы всё время размышлял: каким образом он мог бы получить прощение фараона и вернуться к покинутой им семье.
Решение пришло неожиданно: он должен сам возглавить экспедицию на Туманные острова! После такого путешествия, обогащенный опытом и деньгами, он, конечно, сможет добиться аудиенции у владыки Египта и вымолить себе прощение! Если же он привезёт с собой ещё и несколько хороших кусков янтаря, то половина двора будет на его стороне, едва он их покажет. А сколько дней он сможет развлекать фараона рассказами о своих приключениях! Итак, решено: он плывёт с Баал-Шамимом!
Когда Суэмбахамон объявил о своём намерении князю Карт-Хадашта, тот воспринял его слова совершенно спокойно, словно речь шла о небольшой загородной прогулке. Правитель Нового города только просил египтянина на обратном пути обязательно остановиться у него, что и было обещано.
Баал-Шамим, услышав о решении, слегка усмехнулся и заметил, что господин скоро станет настоящим «князем моря». Суэмбахамон, не понявший остроты финикиянина, счёл полезным пропустить его слова мимо ушей.
На этот раз Суэмбахамон захотел плыть на «Амон доволен» вместе с Иринефером.
До Столбов Мелькарта корабли дошли за десять дней вполне благополучно. Когда высокие стены пролива медленно расступились, открывая путь во Внешнее море, а затем растаяли позади, сердце Суэмбахамона ёкнуло. Шедшие ровной чередой огромные валы Внешнего моря метали корабль, как щепку, и только теперь египтянин осознал, на какое рискованное и опасное дело он решился. Да, это была вовсе не «Великая зелень», как называли египтяне оставшееся позади море, или Внутреннее море, как справедливо говорили о нём финикияне. Здесь всё было иным — грандиозным и по — настоящему страшным!
Когда Суэмбахамон, плывя по «Великой зелени», не видел берегов, он сознавал, что они где — то здесь, рядом, он чувствовал их. А тут была равнина неба и равнина моря — безбрежность и бесконечность, от которой зарождался в душе цепенящий страх. Хотелось уткнуться лицом в палубу, чтобы ничего не видеть и не слышать. Не помогал и вид второго корабля — на могучей груди океана он выглядел ничтожно, как след мухи на царском обелиске!
Ещё через день плавания вдруг пришла беда.
Буря нагрянула совершенно неожиданно. Резко усилился северный ветер, по небу понеслись тяжёлые тучи, извергавшие потоки дождя. Сразу исчез из вида корабль Баал-Шамима. Повинуясь резким крикам кормчего, матросы спустили паруса, но и это не помогло. «Амон доволен» стал беспомощной игрушкой ветра и волн, его со страшной быстротой куда — то несло. Суэмбахамон, закрывшийся в каюте, то жарко молился о спасении, то впадал в полуобморок, полузабытьё.
Когда через сутки буря утихла, кормчий и Иринефер пришли к владельцу с неутешительными вестями. Их отнесло далеко к югу, туда, где, по словам кормчего, никто никогда не бывал. Баал-Шамим или погиб, или безвозвратно потерялся. Волны смыли трёх матросов, сам корабль был сильно повреждён. Оставалось только ввериться покровительству богов и ждать чуда.
Наступил штиль, вновь поднятые паруса беспомощно повисли, но «Амон доволен», повинуясь какому — то загадочному течению, продвигался к югу. Солнце поднималось в небо всё выше, жара становилась непривычно тяжкой. Хорошо ещё, что воды и припасов на борту оставалось много. Всё же по предложению кормчего рационы были сокращены. Суэмбахамон теперь проводил все дни на палубе. Беспредельная ширь океана угнетала и раздражала его.
Вот и теперь он снова безучастно смотрел на бесконечный ряд волн. Любимый свиток папируса с рассказом о странствованиях Синухета был отложен в сторону: чтение уже не успокаивало его.
Тихо подошёл Иринефер, поклонился и, стараясь сохранить бесстрастность голоса, сообщил:
— Господин, кормчий Арнт говорит, что надвигается новая буря! Что мы должны делать?
Глава четвёртаяПРИШЕЛЬЦЫ ИЗ-ЗА МОРЯ
«И вот действительно пересекли они море и пришли туда…»
Густые заросли манговых деревьев вплотную подступали к волнам залива, который через две тысячи лет будет называться Мексиканским; из — за переплетения листвы и воздушных корней почвы видно не было. И только в одном месте, где, широко разлившись, в залив впадала река, на берегах небольшой бухты белел под утренним солнцем и искрился мириадами блёсток мелкий песок.
Именно туда, неспешно набегая одна за другой, ласковые воды залива подталкивали странное растрёпанное сооружение из тростника. Это была папирусная лодка, в которой неподвижно лежали два человеческих тела: мёртвые или живые?
Наконец, лодка ткнулась носом в песок — первые частицы земли Американского континента. Некоторое время она словно колебалась: остаться ей здесь или снова пуститься в плавание, пока особенно сильная волна не вытолкнула её наконец на песок.
…Суэмбахамон с трудом выбирался из забытья… Что — то властно притягивало его к себе, не давало вновь погрузиться в чёрную, всепоглощающую бездну. Не сразу дошло до его сознания, что же его так тревожило… Но в конце концов он понял или, вернее, почувствовал: это был запах свежей, разогретой солнцем зелени и блаженный, неимоверно волнующий, пресный дух речной воды. Его мучила невыносимая жажда. Пить, пить! Где — то рядом вода, речная вода, которую можно пить…
Египтянин, напрягая силы, приподнялся и увидел совсем близко устье реки. Он с трудом перевалился через борт лодки и пополз по песку. Десяток шагов, отделявших, его от речного берега, показался ему чуть ли не целой пустыней. Извиваясь как червь, он дотащился до края бухты и, погрузив лицо в воду, запах которой сводил его с ума, принялся пить. Иссохшее тело требовало жидкости, и Суэмбахамон, не довольствуясь жадными глотками, влез в реку, чтобы все его поры впитывали драгоценную влагу.
Удовлетворив наконец жажду, Суэмбахамон выбрался на горячий песок и, закрыв глаза, блаженно задремал. Силы и сознание его восстанавливались на удивление быстро. Уже через полчаса он почувствовал голод и, опираясь на локоть, приподнял голову, осматривая окрестность. Где же он и как сюда попал?
Ни река, ни обступавшая её буйная растительность не были знакомы египтянину. Окружающее отдалённо напоминало ему могучие леса страны Пунт[10], о которых он, фиванский житель, читал когда — то в описании плавания кораблей царицы Хатшепсут. Но «Амон доволен» плыл вовсе не в том направлении… И где тогда сам корабль?
Теперь Суэмбахамон отчётливо мог припомнить, с чего всё это началось. Он сидел на своём обычном месте, когда Иринефер сказал, что приближается буря.
Ветер затих совсем, необозримая водная поверхность, казалось, замерла в напряжённом ожидании чего — то необычного, небывалого. Около корабля не было видно ни обычных рыбьих стаек, ни охотящихся на них птиц. Всё вокруг было безжизненным. Лишь «Амон доволен» медленно продвигался вперёд, повинуясь какому — то неведомому течению. Солнце быстро клонилось к западу, погружаясь в марево, казавшееся египтянину гигантским слитком красного золота. Духота заметно усилилась.
Матросы быстро спустили оба паруса, по возможности тщательно закрыли на палубе все отверстия, кроме одного трюмного люка, и молча ждали новых приказаний кормчего. Но он, казалось, забыл обо всём, он стоял на носу судна и задумчиво глядел вдаль.
Духота и зловещая тишина словно всё усиливались. Суэмбахамон дышал с трудом, клейкий пот покрывал всё его тело. Теперь и он ощущал какой — то неопределённый страх, стремление куда — то бежать от непонятного надвигающегося бедствия. С трудом подавив это желание, он окликнул кормчего. Тот наконец очнулся от задумчивости и, отдав краткое приказание ближайшему моряку, не спеша подошёл к хозяину корабля.
Матрос, нырнув в люк, вынес оттуда небольшой мешок и поднёс его кормчему. В ответ на недоуменный взгляд Суэмбахамона тот угрюмо сказал:
— Сейчас начнутся волны, а потом уже появится ветер. Если нас не опрокинут первые же валы, не захлестнут корабль с головой, то буря подхватит его и унесёт с собой. Сколько она будет продолжаться и где мы окажемся — не знаю. Поэтому надо, чтобы все были сыты и крепки. Я раздам сейчас по горсти сушёных финикийских ягод[11] каждому…
Кормчий сунул руку в мешок и, вытащив большую горсть слипшихся фиников, сунул её Суэмбахамону. Затем, наделив Иринефера и себя, приказал матросу раздать ягоды всем остальным.
Суэмбахамон почти с отвращением жевал пресно — сладкие плоды, выплёвывая косточки. Есть ему не хотелось вовсе, но он понимал, что сейчас вся надежда на кормчего и его приказаниям надо подчиняться беспрекословно. Те же чувства, очевидно, владели и Иринефером. Моряки, наоборот, неожиданно получив сладости, ели охотно и даже немного оживились.
Между тем зеркальная дотоле поверхность океана начала волноваться. С востока пошли сначала небольшие мелкие волны, и вода словно закипела. Но ветра по — прежнему не было; воздух был так плотен, что его, казалось, молено было резать ножом. Но скоро барашки превратились в небольшие валы, на которых судно подскакивало и кренилось то в одну, то в другую сторону.
— Гляди на восток, хозяин, — сказал кормчий, — сейчас там появится туча. Через час мы уже будем либо у бога смерти, либо буря подхватит нас и где — то выбросит на берег!
Пронёсся лёгкий порыв ветра, взметнув полы одежды Суэмбахамона, и снова всё затихло. И в этой страшной, давящей тишине белые гребни валов, поднимавшихся всё выше, казались от заходившего солнца кроваво — красными. «Корабль шёл последнее время на юг, а теперь его повернуло на запад, — вдруг понял вельможа, — значит, он приближает ся к входу в подземный мир[12], где нас ждёт страшный змей — пожиратель Апоп. „Иди с миром на запад“, — поют, провожая покойного. Итак, мы у врат смерти! Да поможет нам великий Амон-Ра!»
Суэмбахамон опустился на колени и начал горячо молиться. Его примеру сразу же последовал Иринефер. Кормчий с презрением взглянул на них — «как эти египтяне боятся смерти!» — и снова уставился на восточную часть небосвода.
Острый глаз моряка уже заметил там чёрную, быстро надвигавшуюся полосу. Туча неслась к ним, как чудовишная птица, всё шире раскрывая свои крылья. От света только что окунувшегося в волны солнца верхушка тучи отсвечивала медно — красным. Вот туча закрыла уже четверть небесного свода; в её чудовищной черноте то и дело вспыхивали молнии, но грома ещё не было слышно. Ниже тучи тянулась мутная косая полоса ливня, колебавшаяся из стороны в сторону, словно по океану ходила гигантская метла.
И вдруг обрушился резкий ветер. Он крепчал с каждым мгновением, забивая лёгкие и мешая дышать. Кормчий схватил Суэмбахамона и потащил к люку, вслед за ними последовал испуганный Иринефер. Они спустились в трюм, где уже находились все остальные, плотно закрыли отверстие, и последние частички света исчезли, поглощённые густой, давящей тьмой.
Страшный вал поднял корабль на неизмеримую высоту и тут же сбросил его в какую — то пропасть. Корпус затрясся, затрещал, словно готовясь развалиться, и Суэмбахамон уже представил себя в кипящей чёрно — зелёной бездне. Но новая волна снова подхватила судно и понесла его. Бешеное завывание ветра, словно сорвавшегося с цепи, заглушало все остальные звуки: стоны, молитвы и проклятия моряков, шум ливня и сухой треск близких молний, бичевавших океан. Мачты, руль и снасти были мгновенно снесены, и «Амон доволен» превратился в беспомощную игрушку ветра и волн.
…Чудовищный ураган продолжался двое суток. В короткий перерыв затишья, начавшийся внезапно и так же кончившийся — бывалые мореходы называли его око бури, — кормчий поднялся на палубу, но не возвратился. То ли его смыло неожиданной волной, то ли схватили морские чудовища, поднявшиеся из глубины, — никто не знал, да, по правде сказать, особенно и не заботился.
Когда наконец буря утихла и Суэмбахамон поднялся наверх, он был поражён. Сидя в трюме, египтянин каждый час ждал, что корабль вот — вот будет выброшен на берег или они вступят в мрачную загробную область, где услышат страшные голоса богов. А теперь он видел всё тот же бесконечный, опостылевший океан без всяких признаков земли. Куда же нёс их этот ураган? Неужели «Амон доволен» всё время ходил по большому кругу, вместо того чтобы нестись вперёд?
Он огляделся. По — прежнему бесконечной чередой шли волны, по — прежнему корабль, подгоняемый ветром, двигался вперёд. Тоска сжала сердце изгнанника. Куда влекут его боги, с какой целью?
Иринефер, взявший теперь на себя командование кораблём, хлопотал с матросами над установкой временной мачты. Из двух больших вёсел, хранившихся в трюме, составили треугольник и по возможности крепко увязали верёвками. Вместо паруса — полосатый тент. Скорость судна заметно увеличилась. Подкрепились остатками еды. Выпили по последней чаше пресной воды. Истомлённые матросы разлеглись на досках палубы и погрузились в сон: сказывалось прошедшее напряжение. Иринефер приблизился к Суэмбахамону. Его смуглое, обветренное лицо было тревожно.
— Что же мы будем делать, господин? Воды совсем нет, а из еды остался только мешок ячменной муки и полмешка сушёных фиников. Мы ведь находимся в открытом море уже больше двадцати дней!
— Не знаю, — беспомощно сказал вельможа. — Ты — кормчий, тебе и решать…
Иринефер отошёл от хозяина, уселся и глубоко задумался. Он тоже не знал, как надо поступать в таких случаях. Всю свою жизнь Иринефер плавал по великому Хапи, там всё было бы просто: пресная вода, рыба, а главное — рядом берег, на который можно высадиться в минуту опасности!
Так ничего и не решив, Иринефер встал и начал бесцельно бродить по кораблю. Удивительно, что «Амон доволен» выдержал такой ураган, честь и слава выстроившим его мастерам! Но следующей, даже небольшой, бури корабль уже не перенесёт!
…Последовавшие затем дни помнились Суэмбахамону смутно и отрывочно, какими — то отдельными, яркими, но не связанными между собой картинами… Сошедший с ума матрос, безостановочно бегавший по палубе и что — то кричавший… Крупные капли росы на какой — то деревянной поверхности, которые он жадно слизывал распухшим, неповоротливым языком… Блаженный, необъяснимо желанный вкус сырой рыбы, кусочки которой совал ему в рот Иринефер… Яркие незнакомые звёзды на ночном небе и указывающий на них удивлённо кормчий… Что же было потом, и где он сейчас?.
Суэмбахамон встал, огляделся.
В нескольких десятках шагов от себя он увидел папирусную лодку и узнал её: она была на борту корабля «Амон доволен». Теперь в его сознании всплыло и воспоминание, что он из неё выполз к реке. Значит, на ней приплыл он к этому незнакомому берегу. Египтянин невольно взглянул на океан, ища корабль. Но поверхность океана была совершенно пустынна.
Новый страх охватил странника: неужели он здесь совершенно один? Пошатываясь от слабости, египтянин двинулся к лодке, подошёл и отпрянул в ужасе. На дне с закрытыми глазами лежал страшно исхудавший, похожий на мумию, мёртвый Иринефер; его губы, растянутые в неестественной улыбке, обнажали ещё крепкие жёлтые зубы.
Суэмбахамон со страхом и жалостью несколько минут смотрел на своего верного кормчего. Иринефер умер! Вдвоём им было бы значительно легче, да и жизненный опыт его значит много. Какая жалость, что он умер!
Вдруг неожиданная новая мысль блеснула в мозгу египтянина. Может быть, Иринефер не умер, а просто в обмороке, как это было недавно с ним самим? Он пощупал его тело, оно было тёплым, он, казалось, ощущал даже слабые, едва слышные удары сердца. Воды! Воды! Вот, что сейчас требуется…
Схватив лежавший в лодке черпак, Суэмбахамон, преодолевая собственную слабость, двинулся к реке. Принеся воду, он стал лить её тонкой струйкой в рот Иринефера. Какова была его радость, когда, казалось, безжизненный кормчий начал, давясь, глотать жидкость. Веки кормчего затрепетали, силясь открыться… Внезапно чья — то отвратительно пахнувшая ладонь зажала рот Суэмбахамона; он почувствовал, что его руки тянут за спину. От потрясения, страха и слабости египтянин потерял сознание.
…Через тринадцать дней египтянин Суэмбахамон, бывший помощник градоправителя Фив, был торжественно принесён в жертву неведомым ему богам этой знойно — душной земли, так не похожей на родную Кемт.
Отчаянно боровшийся со жрецами Иринефер умер несколькими минутами позже…