А знаете, кто не считает меня смешным? Бетси. Мне удалось ее рассмешить лишь пять раз за все время нашего знакомства, хотя я очень старался. Я становлюсь для нее смешным, только когда она выпьет. Я блистаю, когда она навеселе. В основном она видит в моем юморе защитный механизм, костюм, с которым ей приходится мириться, чтобы быть в отношениях с парнем, который сидит внутри.
Я как-то услышал, что жена и семья Уилла Феррелла[3] не считают его смешным. Это показалось мне прекрасным. Я был счастлив за него.
И все же иногда это пугает. Однажды мы с Бетси встретились с одним парнем, который ей раньше нравился, и она постоянно смеялась над его шутками. Казалось, будто в этой игре ему выпали все козыри. Я робел каждый раз, когда она смеялась. Какой-то туповатый скалолаз, который хотел стать тренером по фэнтези-футболу или кем-то вроде того. Ноль остроумия, но он рассмешил ее четыре раза, а мы даже не успели заказать ужин. Это убивало меня.
Но когда мы сели в машину в конце вечера, она прильнула к моему плечу и взяла меня за руку так, что я понял: ей очень нравился этот парень, но любила она меня. Когда мы ехали домой, она не отпускала мою руку и чувствовалось, насколько мы близки. Будто этот вечер прошел прекрасно и шутки другого парня казались смешными только потому, что все это время она была рядом со мной. И я был даже рад, что не развлекал ее. Кто-то этим вечером возвращался в гримерку и переживал по поводу своего выступления. А я просто ехал домой с девушкой.
Я начал спрашивать себя, какой была бы жизнь, если бы я перестал притворяться. Что, если достаточно просто быть собой, чтобы получить столь необходимую мне любовь?
Глава пятая Три факта об отношениях от… озера
Вернемся в Эшвилл. Мы с Бетси провели отличные выходные. В городе я арендовал кабриолет, мы съездили в поместье Билтмор и покопались в книжном магазине Malaprop. Мы также побывали в новом ресторане Curate, где научили бармена готовить напиток из виски, вермута и апельсинового биттера. Ему так понравилось, что он захотел включить его в осеннее меню. Если окажетесь в Curate, попросите коктейль «Дон и Бетси».
Все остальное время мы бездельничали у озера, читали книгу нашей подруги Шоны Никвист «Хлеб и вино»[4] и фантазировали, как открыли бы гостиницу с ресторанчиком, где подавали бы все рецепты из книги Шоны. С Шоной все кажется проще: и брак, и семья, и паста.
Я бы соврал, если бы сказал, что наши выходные в горах дались мне легко. Я привык жить в Вашингтоне, где после свидания мог вернуться в свою квартиру, посидеть в одних трусах и посмотреть телевизор. В Эшвилле мы с Бетси никогда не расставались. Больше всего меня беспокоило неловкое молчание. Бетси говорит, что у нее нет с этим никаких проблем, но у меня есть. Когда в разговоре возникает тишина, я чувствую, что обязан ее заполнить. Понимаете, это моя работа. Я старался напоминать себе, что у нас с Бетси есть будущее только в том случае, если я научусь доверять ее молчанию, научусь верить, что она выходит за меня не ради развлечения, а ради любви – той неспешной, скучной любви, которая случается, когда люди молча вместе едят хлопья на завтрак или читают газеты.
Один из минусов писательского ремесла – у вас есть куча времени, чтобы обдумать свою жизнь. Мне нравится, как об этом писал Виктор Франкл: «Нам не свойственно слишком много размышлять о себе, поэтому мы уделяем внимание более важным делам». Но что делать, когда важное дело – это мемуары? Вы только и делаете, что сидите и думаете о себе слишком много.
В Эшвилле у меня был единственный полезный способ отвлечься от написания книги – плавать в озере. Каждый день я плавал, позволяя воде отвлекать меня от мыслей. И вот что я понял, пока плавал в озере.
Факт первый: чтобы добиться близости, придется покинуть зону комфорта.
Однажды в полдень на причале случилось то, что очень помогло мне разобраться с собой. С причала открывался захватывающий вид на горы: вода собиралась в огромной чаше из деревьев и скал, которые обнимали озеро с другой стороны. Поблизости не было ни одного дома, а сильнейшее эхо, отражавшееся от скал, сбивало с толку мою собаку Люси. Почти каждое утро она лаяла в пустоту, разговаривая сама с собой. Это озеро было достаточно глубоким, около восьми метров в центре, и лес отражался в его поверхности – казалось, по воде можно пройти, как по поверхности картины.
Вечер, когда уехала Бетси, был теплым, и мне захотелось искупаться. Но когда я подошел к причалу, то почувствовал страх. Я хотел прыгнуть и одновременно не хотел. Я чувствовал это и раньше, когда мы с Бетси плавали в день ее приезда, но тогда я не обратил на это внимания. Я просто прыгнул с причала, чтобы произвести на нее впечатление. Но на этот раз я прислушался к своим чувствам. Это напомнило мне о страхе, который я испытываю каждый год, когда приезжаю в гости к Бобу. Перед его домом есть утес примерно в восемь метров, и каждый раз, приезжая туда, я заставляю себя спрыгнуть с него в воду. Я никогда не хочу этого делать, но чувствую, что должен. Это мое ежегодное испытание.
Прыгать с утеса – это одно. Но я испытывал такой же страх перед прыжком с края причала, и это сбивало меня с толку. Причал был примерно в метре от поверхности озера. И вода была не очень холодной. Накануне я плавал целый час. Так почему же я не хотел прыгать? Почему у меня были те же чувства, что и на краю утеса, который был в десять раз выше?
И вдруг меня осенило. Я не боялся ни прыгать, ни плавать, ни чувствовать внезапную прохладу воды. Я боялся перемен. На причале мне было тепло, сухо и все было под контролем. И я знал: как только я прыгну, все будет в порядке, мне понравится плавать. Но все же это была перемена. Я подумал о Бетси, которая, скорее всего, уже приземлялась в Вашингтоне. В глубине души я знал, что буду с ней счастливее. Я знал, с ней жизнь будет здоровей, веселей и перспективней той, что я жил раньше. Но также я думал о том, насколько приятно и комфортно мне быть одному, когда моя жизнь подвластна только мне, когда я могу в любое время выйти на сцену и получить аплодисменты, а затем вернуться в гримерку своей жизни, чтобы поедать печенье в ожидании своего следующего выступления.
Я спрыгнул с причала. Вода на поверхности была прохладной и становилась еще холоднее, по мере того, как мое тело опускалось ко дну. Я почувствовал, как вся энергия озера передается в мои мышцы. И вот моя голова вырвалась на поверхность, словно взошло солнце, словно день начался заново. Я вдохнул горы и деревья и услышал, как всплеск воды возвращается эхом с холмов. И ветер заставил деревья поаплодировать мне. В воде я чувствовал себя лучше, чем на причале. Тогда я подумал о том, насколько боюсь перемен, даже перемен к лучшему. Я понял, как обманчив страх и сколько в нем лжи. Что еще мешает нам сделать жизнь лучше, если не страх?
Позже на той же неделе Боб попросил меня присоединиться к его занятию на юридическом факультете университета Пепердайн по Skype. На занятии мы обсудили составленный мной жизненный план. Я позвонил Бобу с причала – позади были горы и домик, но озера видно не было. Я сидел перед студентами в кресле на лужайке. Прочитав лекцию, я напоследок поделился своим последним откровением: для того, чтобы жить осмысленной жизнью, придется столкнуться со страхом окунуться в нее – и это касается не только отношений, но и карьеры, отдыха и всего остального. Затем я поставил свой компьютер на край причала и «бомбочкой» прыгнул в озеро. В одежде. Студентам это понравилось. Не уверен, что это имеет отношение к юридической практике, но какой толк от юридической практики, если мы не любим свою жизнь?
Факт второй: лучшее – враг хорошего.
Я арендовал домик рядом с озером еще и для того, чтобы немного потренироваться. Я хотел привести себя в форму к свадьбе. Пусть я нравлюсь Бетси таким, какой есть, но мне действительно не помешает похудеть, и я решил, что для начала будет достаточно каждый день плавать час или два.
В первый день я был в ужасной форме. После 10 минут плавания у меня началась одышка. Примерно после трех десятиминутных заплывов я понял, что с меня достаточно. Я понял, что переоценивал себя. Мне понадобилось много времени, чтобы осилить полноценную тренировку, но не буду врать – процесс мне не очень понравился. Вы можете подумать, что я был рад прийти в форму, но это не так. Я не люблю заниматься спортом, но не потому, что это больно или утомительно. Я ползал по горам в Перу и проехал на велосипеде всю Америку. У меня полно амбиций. Я не люблю упражнения, потому что где-то в глубине души всегда уверен, что сделал недостаточно. Я никогда не ухожу с тренировки довольным или гордым собой. И если на то пошло, я никогда не прекращал писать с мыслью, что поработал достаточно. То же касается преподавания, деловых встреч и многого другого. Иногда доходило до таких крайностей, что я косил лужайку, а затем ползал по газону с ножницами, подравнивая травинки. Без шуток. Наверное, у меня проблемы.
Для таких перфекционистов есть только два пути. Они могут либо мучиться и постоянно пытаться превзойти себя, либо все бросить. Я склонен метаться между пыткой чрезмерной работы и ленивым отказом что-либо делать.
Но дело в том, что это симптом более серьезной проблемы, той проблемы, которая может повлиять на наши с Бетси отношения. Она заключается в следующем: вечно недовольные своими достижениями втайне верят, что их полюбят, только когда они достигнут совершенства. Вспомните о кольцах, которые рисовал Билл. Во внешнем кольце, за которым прячется стыд, мы пишем слово «совершенство» – и за совершенством пытаемся скрыть свой стыд. У меня была подруга, которая бурчала каждый раз, когда проезжала мимо дома своего школьного учителя по алгебре, потому что много лет назад он поставил ей четверку.
Думаю, все это связано с желанием нравиться другим. Вся ложь, которую мы говорим себе, имеет свойство срастаться в единый корень. Все это идет от убеждения, что человеческая любовь условна. Но человеческая любовь безусловна.