— Он хотя бы раз оговорил тебя, когда ты что-то ела?
— Нет.
— Ну, так какая тебе разница, что именно он думает? Лерочка, ты уже взрослая девочка, а все еще теряешь время на такую ерунду, как общественное мнение.
— Какое ж это общественное? — голос Леры звучал задумчиво. — Это ж мой муж.
— Тем более, он уже на тебе женился, хотя, как ты знаешь, меня это удивляет. Ты меня прости, детка, но ты выиграла сто тысяч по трамвайному билету.
— Знаю-знаю, — голос Леры зазвучал совсем уныло. — У меня двое детей, и я толстая, поэтому на мне никто не может жениться в здравом уме и твердой памяти. Но Олег все-таки женился, а в здравости его ума я не сомневаюсь.
— Соболева! — Начальник гаркнул над ее ухом так, что она даже подскочила от неожиданности. — Ты когда-нибудь работать начнешь или нет? Я тебя премии лишу.
— Все, бабуль, — шепнула Лера в трубку, — в шесть часов встречаемся у кафе. Хорошо?
Бабуля, несмотря на то что ей скоро должно было исполниться восемьдесят девять, в кафе всегда добиралась сама. Это тоже было обязательной частью их маленького ритуала. Лера сначала с этим спорила, потому что ей все время мерещились разные происшествия, в которых бабуля могла сломать шейку бедра или удариться головой, а потом перестала. Воля у бабули была железная, поэтому спорить с ней было делом гиблым.
Воровато оглянувшись на начальника, который отошел на другой конец цеха и уже там кого-то распекал, она быстро набрала номер мужа.
— Олег, я после работы бабушку в кафе свожу? У нас с ней традиция такая. Я быстро, часа полтора всего. Еда есть.
— Да ради бога, — невозмутимо ответил Олег. — Я прослежу, чтобы пацаны поели, а сам тебя дождусь, не люблю есть один.
— Я не стану есть, я же после кафе буду, — виновато сказала Лера.
— Ну, значит, ты со мной посидишь и посмотришь, как я ем, — покладисто согласился муж. — Ты не торопись. Удели время бабушке, а то я чувствую себя виноватым, что ты из-за меня ее совсем забросила.
Настроение у Леры улучшилось. Олег был просто золото, а не муж. Фамилия Золотов удивительно ему шла. И Лера в очередной раз мысленно спросила у небес, за что ей привалило такое счастье.
Кофе был горячим, воздушная шапка сливок таяла во рту, маленькие шоколадные профитроли, самое любимое Лерино лакомство, радовали глаз и вкусовые рецепторы. На бабуле была маленькая красная шляпка-таблетка, черные брюки, черный свитер и ярко-красный шарф. Старческие пальцы, унизанные крупными серебряными перстнями, элегантно держали чашку. Бабуля сидела с прямой спиной, не откидываясь на спинку стула, и на нее оборачивались все посетители, так она была безупречно прекрасна.
— Почему я никогда так не выгляжу? — мимоходом подумала Лера, целуя теплую морщинистую щеку, пахнувшую духами «Клима». Только «Клима», других духов бабуля не признавала.
— А ты похудела…
Шлепнувшаяся на кожаный диванчик напротив бабулиного стула Лера с изумлением воззрилась на старушку.
— Ну, ты скажешь, ба…
— Ты похудела, и это заметно невооруженным глазом.
— Не знаю, моему глазу это незаметно, — заявила Лера. — И по одежде тоже не скажешь.
— А ты встань на весы и увидишь, что я права, — бабуля аккуратно откусила от крохотного профитроля и сделала глоток капучино. — Ну, давай, рассказывай, что наш муж?
Олег бабулю интересовал чрезвычайно. Когда они встречались, Лера постоянно ловила заинтересованный взгляд, который старушка то и дело останавливала на ее муже. Видимо, переживала за внучку.
— Да все хорошо, ба, — беззаботно сказала Лера и, вздохнув, тоже начала поглощать пирожные, которые обожала. — Правда, я уже и забыла, что в семейной жизни может быть так хорошо.
— А что… Игорь? — Лера оценила деликатную паузу, которую бабуля сделала перед тем, как произнести имя ее бывшего супруга.
— Да ничего, — призналась Лера. — Последний раз он бушевал, когда ему мальчишки сказали, что я замуж выхожу. Орал, что проклянет, что деньги давать перестанет.
— Ну и как, перестал? — спросила бабуля с живым интересом.
— Месяц еще не кончился. В начале апреля я из него с боем алименты достала, а май еще не наступил. Поживем — увидим. Не звонил пока, слава богу.
— С тебя, малахольной, станется пойти у него на поводу и отказаться от алиментов. Даже не вздумай. Это его дети, он обязан их содержать, в отличие от твоего нового мужа. Так что не надейся, что он их прокормит.
— Да я и не надеюсь, — призналась Лера. — Ба, он же тоже алименты платит. Так что с его зарплатой особенно не разбежишься. На двадцать тысяч дай бог его самого прокормить и одеть, так что в плане Степки с Антошкой я даже и не рассчитываю. Ты мне лучше про себя расскажи. Как ты себя чувствуешь? Как Марианна Петровна и Светлана Константиновна?
Эти две дамы весьма уважаемого возраста всю жизнь были бабулиными ближайшими подругами. Их общество и дружбу она ценила безмерно.
— Ой, — старушка оживилась. — Я тебе сейчас расскажу. Марианна-то учудила. И смех и грех. У нее с пасхи яйца крашеные остались. Она накрасила импортными красителями, и зеленые, и синие, и серо-буро-малиновые. И разложила по всему дому в виде художественных композиций. Овечек среди них посадила керамических, зайчиков, веточки вербы в воду поставила. Красота была несусветная.
— И? — Лера откровенно любовалась бабулей, у которой в предвкушении развязки рассказа даже глаза заблестели.
— Разобрала она эту композицию только позавчера. И, чтобы добро не пропадало, решила пирожки напечь. С яйцом.
— Так Пасха же двенадцатого апреля была, а сегодня двадцать девятое…
— Так то-то и оно. Пирожки с тухлыми яйцами — вершина кулинарной мысли. Марианна еще меня в гости звала, да я поленилась. Вот уж бог отвел. Пришлось моей милой подруге одной все пирожки доедать. Ты же знаешь, она еду из принципа не выбрасывает. Так что весь вчерашний день Марианнушка провела в туалете. С белым другом общалась, поворачиваясь к нему разными сторонами. Ванька-встанька престарелая.
— Ужас, — Лера представила себе мучения несчастной Марианны Петровны и содрогнулась.
— Так конечно, ужас. Звонит мне под вечер из сортира, чуть не плачет. А я ей говорю: «Жадность наказуема, дорогая моя».
По счету расплачивалась, как всегда, бабуля, решительно отвергнув предложенные Лерой деньги.
— Лучшее — детям, — отрезала она.
— Ба, ну у тебя же пенсия меньше, чем у меня зарплата.
— Много ли мне, старухе, надо. И вообще, слава богу, пока не бедствую. Так что не о чем говорить. Ты меня проводишь?
— Конечно, — с готовностью ответила Лера, украдкой посмотрев на часы. По всем прикидкам выходило, что ее опоздание домой еще не выглядит неприличным.
Бабуля жила недалеко, всего-то в трех кварталах от кафе. Дождь к вечеру кончился, поэтому они обе с удовольствием брели по умытым улицам, вдыхая весенний запах готовой распуститься листвы. К концу пути бабуля все-таки устала, хотя не подавала виду и бодро обсуждала с Лерой модный нынче фильм, а также запрет нашумевшей театральной постановки, в которой какой-то особенно ретивый чиновник обнаружил глумление над христианскими заповедями. Ей все это было интересно, и, несмотря на возраст, руку на пульсе жизни бабуля держала крепко. Лера сомневалась, что в столь преклонные годы будет на это способна. Она даже не была уверена, что до этого возраста доживет.
В подъезде бабуля тяжело оперлась на ее руку, но все-таки преодолела несколько пролетов, отделяющих их от квартиры на втором этаже.
— Хорошо, что не пятый, — традиционно заметила она. — Дом-то хоть и обкомовский, но без лифта.
Дверь в квартиру — просторную четырехкомнатную квартиру добротного, действительно «обкомовского» дома — оказалась приоткрытой. Лера встревожилась.
— Ба, ты что, уходя, дверь забыла запереть? — спросила она, чувствуя холодок под ложечкой. Забывчивостью бабуля не страдала.
— У меня, слава богу, не маразм, — с достоинством ответила старушка. — И Альцгеймер у меня пока еще не поселился.
— Бабуля, постой тут, я посмотрю, — почему-то шепотом сказала Лера и, толкнув дверь, вошла в темнеющий перед ней прямоугольник коридора. Влажной от страха рукой она нащупала на стене выключатель, вспыхнул свет, озарив пространство, заполненное антикварной мебелью, и Лера на цыпочках сделала несколько шагов и заглянула в гостиную.
Здесь царил разгром. Открытые шкафы и ящики комода щетинились каким-то тряпьем. Пол был засыпан бумагами и книгами, сброшенными с книжных полок, секретер вскрыт. Лера опрометью бросилась в другие комнаты и с ужасом убедилась, что неизвестный злоумышленник, пробравшийся в бабушкину квартиру, похозяйничал и там. Из гостиной раздался тихий стон. Посредине разгрома, приложив руку ко рту, стояла бабуля, которая повернулась на внучкины шаги и начала тихо оседать на пол в глубоком обмороке.
Проводив «Скорую», Лера в глубокой задумчивости вернулась в гостиную. Бабуля после сделанного ей укола спала, по-детски подложив ладони под щеку. Лера подняла с пола старую шаль, любовно связанную крючком. На каком-то этапе своей жизни бабуля увлеклась вязанием. Ниток тогда в продаже особо не было, доставать их дед категорически отказывался, поэтому бабуля приспособилась покупать в ортопедической больнице шерстяные пояса от радикулита, распускала их, сматывала в клубки тонкую чистую овечью шерсть и вязала ажурные шарфы и шали, которые раздаривала знакомым.
Самую первую шаль, немного кривую, с перепутанным в нескольких местах узором, она оставила себе, и Лера, ночуя у бабушки с дедом, иногда накрывалась этой тонкой невесомой вязью, напоминающей сплетенные вместе снежинки. Шаль была огромная, белая, действительно напоминающая снежное покрывало. Сейчас на ней отпечатался след чьего-то грязного ботинка, и Лере стало так ее жаль, словно шаль была живая и ей могло быть больно.
Набрав номер Олега, она тихо, чтобы не разбудить бабулю, рассказала ему о случившемся, мимолетно отметив, что муж почему-то запыхался.