— Я работаю с подростками десятый год, — тренер обошел скамью. А вы мне такое говорите.
— Да я это для профилактики, сами понимать должны. Вон у нас прошлым летом сберкассу среди бела дня ограбили…
— Ничего не бойтесь, — тренер машинально протянул руку к сумке. Я владею приемами каратэ…
Сластенова успела выхватить сумку из-под самых его пальцев. При этом движении ушибленное ребро заныло.
— Да и к человеку идем надежному, — крепыш посмотрел на свою руку, улыбнулся и начал старательно массировать живот. — К надежному…
— Так чего мы ждем?
Они перешли дорогу, спустились по выщербленным ступеням к магазину.
Сластенова поглядывала то на тренера, то на пыльную витрину, в которой мутно отражалась голова крепыша и его торс, обтянутый мастеркой. Ей начинало казаться, что ее сопровождают двое, — но вот витрина кончилась, и тренер забежал вперед на дорожку из бетонных плиток жухлая трава выпирала на стыках. Сластенова задела сумкой куст, перешагнула лежащий на бетоне помидор и следом за тренером вышла к киоску, заваленному сбоку пустыми ящиками. Прошли вдоль короткой очереди, обогнув детскую коляску с отброшенным верхом. Сластенова успела заметить спящего младенца. Попали в сквер. Там, возле клумбы, — еще один раздавленный помидор. Выпал из сетки, как птенец из гнезда. Миновали ряд пустых скамеек, черемуху с обломанными ветками, качели. Сластенова обернулась. Еще виден угол киоска и два крайних человека в очереди. Коляска спряталась за барьером кустов, но слышно, как ребенок проснулся, наверное, выронил соску, и пронзительно кричит. Сластенова перехватила сумку из одной руки в другую. Тренер по-прежнему впереди на пару шагов. Зачем-то подпрыгнул, сорвал тонкую ветку и сразу же выкинул.
Когда вошли в тихий подъезд, оба остановились возле почтовых ящиков. Крепыш начал отдирать с ладони смолу. Сластенова опустила сумку.
— Передохнули? — тренер положил руку на перила. — Нам шагать до пятого этажа.
— А вдруг его нет дома?
Он промолчал и стал медленно подыматься, но при этом все смотрел на сумку. Сластенова догнала его. Шли рядом. Неожиданно на третьем этаже ближняя к Сластеновой черная дверь беззвучно распахнулась. Из тусклой квартиры, пошатываясь, вышел мужчина в одних брюках — подтяжки врезались в голые опущенные плечи.
Сластенова прижала сумку к груди, отступила к тренеру.
— Курить, понимаете, вчерась бросил, — мужчина звонко щелкнул подтяжками. — Умираю, душа бесится, дайте папиросочку!
— Извините, мы не курящие, — тренер подтолкнул Сластенову к ступенькам, попятился сам. — Совсем не курящие…
— Так бы стразу и сказали, — мужчина оттянул подтяжки, задумался, потом осторожно спустил их на покрасневшие плечи и удалился.
На пятом этаже, когда тренер остановился перед дверью с каким-то хитроумным замком, выпирающим солидно наружу, Сластенова ткнула его сумкой в бедро и шепнула прямо в ухо:
— Вы специально подговорили этого типа? Чтобы запугать меня?
— Я десятый год работаю с подростками, — тренер нажал кнопку звонка.
— Слыхали…
В комнате Сластенова присела в ближнее к выходу кресло, поставила сумку к ногам на медвежью шкуру.
— Сто рублей, — человек в махровом халате у журнального столика поднял высокий запотевший бокал и принялся сосать через соломинку что-то золотистое, с пузырьками, бегущими к ободку.
Тренер заглянул в комнату и куда-то исчез.
— Сто рублей, и ни копейки больше, — надежный человек поставил бокал на фирменную салфетку.
— Но вы же еще не видали? — Сластенова нагнулась — ушибленное ребро напомнило о себе тихой болью — расстегнула сумку. — Она…
— Угощайтесь, — в комнату бочком вошел тренер, в обеих руках его пенилось по бокалу с ободком. Розовые соломинки подрагивали. — Суперкоктейль «Спринт»!
Сластенова поблагодарила кивком, пристроила бокал на ладонь и тронула соломинку губами.
— Вас удивляет, почему я даже не хочу взглянуть на вашу фанерку? — человек засунул руки глубже в карманы халата и начал ходить вокруг столика. Когда он ступал на медвежью шкуру, она потрескивала и шуршала, когда проходил мимо стеллажа с книгами, чисто вымытые стеклины вздрагивали, и так же вздрагивал пустой бокал на столике. — Просто в этом нет ни малейшей необходимости… Понимаете, я игрок, в высшем смысле этого затасканного слова, игрок с большой буквы… Меня влечет риск, как огонь влечет мотылька… Выиграю ли, проиграю ли — не все ли равно… Может, я сейчас предлагаю вам сто рублей за обыкновенную деревяшку, а может…
— Но если обыкновенная деревяшка стоит миллион рублей? — Сластенова поставила бокал на широкий подлокотник, вытерла платочком липкие губы. — Тогда как?
— У меня, к сожалению, на данный момент отсутствует в наличии вышеназванная сумма, — человек остановился за столиком.
— Да я не требую с вас миллиона. — Сластенова нагнулась к сумке и нащупала тугой сверток. — Мне нужна лишь ваша консультация как специалиста.
— Консультация — тоже сто рублей.
— А коктейль «Спринт» бесплатный? — Сластенова, так и не вынув сверток из сумки, опустила его на дно. — Или сто рублей порция?
— Вы слишком практичная женщина, и это вас погубит, — надежный человек шагнул к столику и, широко расставив руки, уперся ладонями в полированные края — ворот халата отпал и стала видна застиранная майка. — К сожалению, таких, как вы, нельзя переделать, вы напоминаете мне столбы на обочине… Но могу в порядке исключения дать один совет бесплатно, как и мой любимый коктейль…
— Послушаем, — Сластенова переставила бокал с розовой соломинкой на другой подлокотник и откинулась в кресло, как бы разглядывая тяжелую люстру под высоким потолком.
— Избавляйтесь быстрее от своей фанерки, — человек выпрямился. Можете продать, можете выкинуть, можете подарить, но если оставите у себя, то всякие мрачные, злые мысли разъедят вам душу…
— Если я от нее избавлюсь, то уж не за сто паршивых рублей, поверьте.
— Охотно верю…
— Иннокентий Иннокентьевич, милый, — тренер взмахнул розовой соломинкой, как дирижер. — Взгляни хоть краешком глаза, пожалуйста.
— Ну ладно, показывайте, — Иннокентий Иннокетьевич вышел из-за столика.
Сластанова, не вынимая икону из сумки, распаковала и только потом выставила себе на колени.
— Смотрите, не жалко.
— Так, так, — Иннокентий Иннокентьевич присел перед иконой, прищурил глаза. — Весьма плачевный вид… Согласились бы стразу на сто рублей — не прогадали бы…
— Я же русским языком сказала, — Сластенова убрала икону в сумку.
— Жаль, жаль, но понять вас можно, — Иннокентий Иннокентьевич поднялся, засунул руки в карманы халата, посмотрел в упор на тренера. — Мой друг вас проводит.
— Как-нибудь сама доберусь, не маленькая.
— Когда вы устанете от обладания фанеркой, то…
— Не устану! — Сластенова подхватила сумку, вырвалась из кресла и, качнувшись, сшибла бокал с подлокотника. Он мягко упал на медвежью шкуру, розовая соломинка отлетела к когтистой лапе, и на длинной упрямой шерсти заблестела вереница капель ароматного коктейля «Спринт».
— Желаю здравствовать, — надежный человек обошел тренера, который, ловко присев, подхватил бокал одной рукой и теперь стоял, прижимая к груди два пустых бокала с ободком.
Сластенова мялась у кресла, и когда человек, задев плечом тяжелую штору, открыл дверь в соседнюю комнату, вдруг шагнула за ним вдогонку.
Может, уступить за сто… Как-никак, деньги…
Штора дрогнула, и Сластенова оцепенела, заметив между плешью человека и половинкой двери стену, с пола до потолка увешанную иконами. В полумраке они казались дырами в серой стене.
— Вам не туда, — тренер с бокалами загородил от Сластеновой дверь.
— А вы, оказывается, большие шутники, — Сластенова с удовольствием наступила на розовую соломинку, которую не успел подобрать крепыш, в прихожей запнулась о лакированные ботинки, а на лестничной площадке плюнула на пол.
Вся стена в иконах, а сами голову морочат…
Сластенова вышла из подъезда и на ближней скамейке раскрыла сумку, посмотрела на икону и тщательно упаковала.
Зато моей там нет и не будет…
Тренер догнал Сластенову возле киоска. Очереди уже не было. Продавщица в расстегнутом халате стояла возле грузовика, в который двое парней швыряли пустые ящики. Тонкие доски трещали и лопались. Какая-то старушка с полной сеткой помидоров наблюдала за происходящим. Сластенова поравнялась со старушкой, и в этот момент из-за машины выскочил тренер; он одернул мастерку, заулыбался.
— Гниль одна, — старушка повернулась к Сластеновой. — Ели выбрала на засолку…
Сластенова смотрела на тренера, а тот хотя и улыбался, но ближе не подходил.
— Что, решили дать настоящую цену?
— Не обижайтесь… на Иннокентия Иннокентьевича… Душа человек, но со странностями…
— Сразу бы и объяснили, — Сластенова повернула к витрине. — Пока мы шли туда…
— Иннокентий Иннокентьевич однажды в трудный час здорово помог мне… Я тогда из-за нелепейшей травмы был вынужден оставить большой спорт… Жизнь есть жизнь, и никуда этого не деться…
Они уже почти прошли магазин, а позади все еще слышался треск падающих ящиков.
Тренер то забегал вперед, безуспешно пытаясь заглянуть в глаза Сластеновой, то шел сбоку, задевая кусты, выпирающие с газона на дорожку.
— Послушайте, а зачем Иннокентию Иннокентьевичу столько икон для спекуляции?
— Что вы… А насчет икон — так это у него главный смысл в жизни… Фанатик, одним словом, чистой воды фанатик… Когда вы пришли, он просто испугался, что ваша фанерка окажется лучше, чем есть у него в коллекции… К тому же мрачное настроение… Впрочем, когда вы ушли, он сказал, что ни капельки не жалеет, сказал, что если это истинная вещь, то ей место в музее — попробуй на глазок определи; к тому же и ошибка не исключается…
— Шутники…
Подошел троллейбус. Сластенова опередила всех и, даже не оглянувшись на тренера, втиснулась на заднюю площадку. Когда ее затолкали в угол, она увидела сквозь пыльное стекло тренера. Он по-прежнему стоял на краю тротуара.