– Ага, и живу в поместье Волковых, – хмыкнула я, – проследить, куда возвращается после службы посудомойка, элементарно.
– Ерунда! – оживился Вальтер. – Оля вечно помогает выходцам из России, в Бургштайне три четверти населения выходцы из Москвы, Питера, Твери и прочих городов. Оля селит людей в большом общежитии, оно находится у леса, за ее домом.
– Здание из темно-красного кирпича? – предположила я. – Видела его, когда прогуливалась по окрестностям.
– Верно, – подтвердил Вальтер, – я сам там некоторое время провел и буду благодарен Оле всю оставшуюся жизнь. Если за тобой проследят, то решат, что ты идешь в общагу.
– Я считала тебя немцем, – удивилась я, – имя и внешность соответствующие, жену зовут Элиза. И ты шеф полиции. Разве на ответственную работу берут эмигрантов?
Вальтер отвернулся к окну.
– Моя мать урожденная Вестфален, дед с бабкой каким-то образом очутились в Москве, они никогда не рассказывали, что занесло их из Германии в СССР, это семейная тайна. Я по крови наполовину немец, что с отцом, не знаю, мама не хотела его вспоминать, называла его «моя роковая ошибка», но тут же поправлялась: «…и мое самое большое счастье: если б не короткое замужество, не видать бы мне лучшего сына в мире». Мама так мечтала увидеть городок, где когда-то появился на свет ее отец. Ман, он тут неподалеку, десять минут на электричке. Она постоянно говорила об огромном доме, в котором он жил, и про сад. Короче, мы поднатужились и поехали. Помню, стоим в Шереметьеве, мама счастлива! Улыбается, смеется, ну прямо девочка накануне дня рождения, а я гляжу на чемоданы и думаю: «Ладно, если не понравится, всегда есть шанс вернуться». А потом, уже в самолете, меня вдруг осенило: нету шанса-то! Мосты сожжены, канаты обрублены. Квартира, мебель, дача – все продано. – Вальтер вздернул подбородок. – И кто бывшего советского человека назад пустит! Мать умерла через три дня после приезда, и я растерялся. Сбережения таяли, словно мороженое под солнцем, на работу не берут. Я с детства говорил на четырех языках – мать настояла, чтобы я выучил немецкий, английский, французский, – поэтому довольно бегло шпрехал, спикал и парлекал. И тут на помощь пришла Оля. Она лишних вопросов не задавала, дала мне крышу над головой, работу, я пачки с книгами на складе таскал. Ну а далее началась полоса успеха. Встретил Элизу, женился, получил гражданство, окончил полицейское училище, подружился с Волковыми и Борисом. Они удивительные люди, готовы всем на помощь бежать. Вечно кого-то опекают, встречают, одевают, пристраивают. Посмотри на себя. Назови хоть одного издателя, который поселит в своем доме иностранного автора. Извини, но ты не Джоан Роулинг! Только без обиды. Пишешь хорошие детективы, я два прочел, мне понравилось. Но пока мировой славы ты не заслужила. Вот такая она, Оля! Живет по принципу: надо устраивать человеку праздник! Тебе могли зарезервировать гостиницу, организовать встречи на ярмарке – и прощайте, милая Арина Виолова, гоу хоум. Ну, может быть, в качестве особого жеста провезли бы по окрестностям с обзорной экскурсией. А что сделала Ольга? Она устроила тебе, практически незнакомой женщине, каникулы, отпуск на всем готовом за свой счет. Неужели ты не поможешь избавить ее от стресса? Она считает Роберта ангелом. Представляешь горькое разочарование Волковой, если ей в руки попадут снимки шантажиста?
– Хорошо, – сказала я, – сделаю.
Глава 14
На всякий случай Вальтер решил отрезать мне путь к отступлению:
– Отлично. Прямо сейчас скажи Варваре, что принимаешь ее предложение. Поторгуйся, потребуй хорошую плату, заодно подтверди: «Да, меня наняла Ольга, в ее планах покупка «Шпикачки». Но сейчас нельзя заводить с Волковой никаких бесед, умер Роберт. Необходимо подождать немного. Переведи меня на более престижную работу, предоставь возможность свободно передвигаться по ресторану. Надо, чтобы добытая мною информация выглядела весомо, тогда Оля прислушается к моему мнению в отношении тебя».
– Я хотела на Новый год быть дома, – напомнила я. – Билет куплен.
– Поменяют за пять минут! – пообещал Вальтер и тут же спохватился: – Надеюсь, этого не потребуется. Ну, пожалуйста! Вероятно, за два-три дня ты справишься с заданием. Ты уже внедрилась в коллектив.
– Ага, очень успешно, под видом негритянки, – мрачно сказала я. – Ох, совсем забыла про Нуди! Он меня съест!
– Я уверен, что тридцать первого декабря ты очутишься в Москве. Просто понаблюдай за обстановкой, – вкрадчиво сказал Вальтер, – непременно что-нибудь заметишь! Знаю, у тебя удивительно зоркий глаз.
Я хотела поинтересоваться у шефа полиции, почему он уверен, что у меня «удивительно зоркий глаз», но тут в моем кармане заработал мобильный. На дисплее высветился не московский номер, и я испугалась. Вдруг это Оля? Что сказать женщине, которая неожиданно стала вдовой? Глупо бубнить: «Очень вам сочувствую». Но из трубки послышался чуть надтреснутый голос:
– Виола! Прости неуклюжую дуру! Устроила тебе приключение! Позвала печь коврижку, а тебе пришлось мне «Скорую» вызывать!
– Раиса! – обрадовалась я. – Как самочувствие?
– Вроде ничего, – не очень уверенно ответила экономка, – лежу скучаю! Телевизор смотреть не разрешают, говорят, голова заболит! Не подумай, что я жалуюсь, палата замечательная, но поболтать не с кем.
– Хочешь я приеду? – предложила я, посмотрев на часы.
– С огромным удовольствием, – не стала скрывать радости Рая, – где ты сейчас находишься?
– В ресторане «Шпикачка», – отрапортовала я.
– Господи, что тебя туда занесло? – воскликнула экономка. – Неужели дома еды не нашлось? «Шпикачка»! Фу! Садись на автобус второго маршрута, он с синей табличкой, езжай до остановки «Госпиталь милосердия», моя палата на первом этаже, с номером комнаты мне повезло, тринадцатый.
Бургштайн вполне солидный город, но не Москва. Меньше часа мне понадобилось на вторую беседу с Варей и поездку до клиники, где томилась от скуки Раиса. Она выглядела неважно. Под глазами залегли черные тени, щеки были бледными, губы по цвету почти сливались с ними. В небольшой палате поместились железная кровать, какие-то шкафчики, чертящие зеленые линии мониторы, штатив с капельницей и стул.
– Можешь рассказать, что со мной случилось? – попросила Рая.
– Я надеялась, ты этим со мной поделишься, – сказала я, устанавливая на маленьком прикроватном столике-доске коробочку с пирожными, купленными в местной кондитерской.
Раиса медленно приняла сидячее положение. На одном из экранов начали подниматься и опускаться зеленые стрелки.
– Тебе лучше лечь, – испугалась я, – позвать медсестру?
– Нет причины для беспокойства! – бодро ответила экономка. – Дурацкий прибор регистрирует любой всплеск активности. Сперва я сама вздрагивала, но потом врач объяснил, что монитор показывает, как часто бьется сердце. Потянешься за газетой, черточки начинают плясать.
– Ты сейчас не нервничай, наплюй на все, – попросила я.
Рая махнула рукой.
– Не получится! Я всегда была излишне эмоциональна. Вчера включила телевизор, а компьютер прямо затрясся, потому что мое сердце от выпуска новостей заколотилось. Не бойся, ничего страшного. Ну, потеряла на некоторое время сознание.
Я решила сказать Рае правду:
– Ты лишилась памяти.
– Не навсегда же, – засмеялась экономка, – сейчас уже все в порядке. Между прочим, я с удовольствием вымела бы прочь из головы кое-какие моменты своей биографии. Но, к сожалению, неприятное крепко укореняется в мозгу. И я припоминаю, как Толя ласково попросил у меня чаю.
Я опустила глаза. Интересная интерпретация событий. Значит, вопли «Эй, ты, дура, тащи живо чайник, да поскорее, дура стоеросовая» на самом деле нежное воркование. Интересно, как выражается гений математики, когда зол на супругу?
Раиса тем временем продолжала:
– Я собрала поднос, он оказался тяжелым, а руки у меня теперь не такие сильные, как прежде.
– Зачем ты взяла большой серебряный? – не удержалась я. – Лучше пользоваться пластиковым.
Раиса возразила:
– Ой, никогда! Толечка обожает, когда все красиво: свечи, сверкающая посуда, салфетки.
Ну да, отчего не любить роскошное убранство, если его обеспечивают чужие руки!
– Я открыла дверь, – бубнила Рая, – Толенька указал на широкую консоль и сказал: «Поставь поднос там!»
Отлично! Математик не озаботился встать и взять из слабых рук немолодой супруги тяжелую ношу! Он настоящий дикарь!
– Мне, дуре, сообразить бы, что Толенька неожиданно изменил своему правилу, – каялась Рая, – но я хотела, как всегда, поставить поднос на письменный стол. Толя возмутился, вспылил и совершенно справедливо сказал: «Не сюда!»
Я сделала вид, что верю рассказу Раисы. Пусть она думает, будто я не слышала рык раненого вепря, который прозвучал под сводами пряничного домика: «…! …! Куда прешь, идиотка? …! …!»
Не мне судить, каков математический талант Потапова, но матерился он виртуозно, почище портового грузчика.
– Мне стало неудобно, – говорила Раиса, – я расстроила Толю, а вот потом воспоминания путаются. Вроде я наклоняюсь и натыкаюсь на руку мужа. Сейчас понимаю, что второпях зацепилась за ковер, стала падать, а Толенька хотел подхватить неуклюжую корову.
Я пожалела Раю. Теперь-то я сообразила, как разворачивались события в кабинете ее мужа. Анатолий ударил жену, та свалилась и осталась лежать без движения. По моим наблюдениям, чем грубее человек, тем он трусливее. Небось математик нагнулся над поверженной женой, а та не подавала признаков жизни. В голове гения зародилась простая, как веник, мысль: он убил Раису. Охотно верю, что мерзкий тип не собирался лишать ее жизни, небось «Пифагор» отлично понимал: ни одна душа не станет ему так прислуживать, как верная спутница жизни. Но вот такое я дерьмо![6] Анатолий не рассчитал силы удара, перепугался, быстро оделся и сбежал. Перед тем как покинуть дом, он зачем-то заглянул на кухню. Может, хотел взять бутербродов на дорогу? Но там сидела я, пришлось мерзавцу убегать с пустыми руками. Надеюсь, он затеряется в лесах, которые окружают Бургштайн, и его слопают в дремучей чаще кровожадные волки-людоеды или разорвут на клочки медведи.