«И еще одно условие: необходимо, чтоб в населении как можно шире распространялись сведения — и самые точные — о культуре растений; другими словами, необходимо, чтоб способы воспитания хороших цветов перестали быть профессиональной тайной, „секретами“. Наши производители в большинстве случаев держат в секрете даже самые обыкновенные приемы культуры. Каждый из них предполагает при этом, что раз его сосед-торговец и покупатели не знают его секреты, не сумеют воспитать таких цветов, как у него, то его торговля усилится.
Но этот расчет неверен. Каждому из нас хорошо известно, что все, что составляет у нас секрет, давно опубликовали иностранные садовые газеты: немецкие, французские и др. Значит, остается только публика, которая должна ходить в потемках, но и этот расчет очень груб и неверен. Страстных любителей цветов немного. Все остальные покупатели, потерпев одну-две неудачи, не станут производить новых дорогих опытов. Когда же, наоборот, публика знает приемы культуры, число покупателей увеличится бесконечно; каждая новая удача в разведении будет увеличивать охоту к новым и новым опытам».
Специальные журналы и книги для садоводов издавались на очень высоком уровне, русские экспонаты на международных выставках поражали воображение заморских специалистов, торговля растениями развивалась небывалыми темпами, увлечение комнатными цветами в России вот-вот грозило превратиться едва ли не в массовый психоз, а популярная литература для среднего любителя с его десятком горшков на подоконнике практически отсутствовала. В дамских журналах, старавшихся хоть каким-то образом удовлетворить читательский интерес в этой области, можно было прочесть советы, поразительные по степени невежества. Например, что садовая земля — это, оказывается, «земля, купленная у садовников», что емкости для цветов нужно заполнять на треть гипсом, что пораженные вредителями листья следует обмывать крепким раствором поваренной соли, а воду полезно настаивать на обрезках говядины и сала, хотя, конечно, лучше всего поливать цветы кухонными помоями. Вот типичный текст календаря «Комнатные растения и уход за ними», выпущенного в качестве бесплатного приложения к журналу «Дамский мир». Подписан он был столь же типичным псевдонимом — Белая Сирень.
Рис. 8. Оливково-зеленая травяная тля
«Божьи коровки являются непримиримыми врагами тли, так как могут поглотить невероятное количество ее; поэтому лучшее средство истребления тли — посадить на пораженное растение несколько штук этих хорошеньких насекомых».
Надо ли говорить, что вышедшая в 1898 году в Санкт-Петербурге книга М. Гесдерфера стала бестселлером и разошлась за несколько месяцев, так что вскоре потребовалось второе издание, дополненное и переработанное переводчиком, выпущенное массовым тиражом. Но этим культуртрегерство ученого немца в России не ограничилось. Редкий литературно-художественный, а тем более научно-популярный журнал после выхода книги М. Гесдерфера удержался от соблазна и не стал печатать материалы на животрепещущую тему. Во многих изданиях появились соответствующие рубрики, а некоторые обзавелись даже соответствующими приложениями. Например, «общедоступный художественно-литературный популярный и практический семейный журнал» «Новь» с 1908 года стал одаривать читателя бесплатным ежемесячным выпуском под названием: «Сад, птицы и комнатное садоводство». То, что касалось последнего раздела, большею частью было самым бессовестным образом заимствовано из книги Гесдерфера. Точно так же обстояло дело и во всех других изданиях: они не затрудняли себя даже пересказом, а простодушно перепечатывали «Комнатное садоводство» — главу за главой, из номера в номер, без отсылок, но зачастую с воспроизведением «картинок». Это было триумфальное шествие Макса Гесдерфера по России. Анонимное — но триумфальное.
Так получилось, что переводное издание по комнатному цветоводству превратилось в начале ХХ века в России в эстетический кодекс обывателя, совершило по отношению к русскому обществу тот высокий миссионерский подвиг, что не под силу было выполнить живописи, архитектуре, литературе и музыке.
Рис. 9. Пульверизатор в действии
Гесдерфер стал для русских демократических слоев тем же, чем Гюисманс для французской элиты, — законодателем художественных вкусов. Так что переоценить воспитательную роль этой очень своевременной книжицы о цветочках невозможно.
Вегетативная линия модерна пела на чугунных оградах, на решетках балконов и в декоре фасадов; хризантемы и ирисы прихотливо-капризными изгибами украсили оконные витражи и потолки; пальмовые листья гордо обосновались на лестнице перестраивавшегося в те годы особняка Набоковых; высота кабин первых автомобилей диктовалась размером украшений на женских шляпах, а уж любая шляпа могла послужить иллюстрацией к соответствующей главе трактата Макса Гесдерфера. Искусство садовника, искусство модельера, живопись и литература всегда шли рука об руку. Недаром поэт Стефан Малларме остался в истории и как замечательный теоретик женской моды, создатель, редактор и главный автор лучшего французского журнала мод. Самые авторитетные модельеры в своих руководствах неизменно подчеркивали, что именно растительная природа должна быть вдохновительницей туалетов нового направления. Да и направления в моде зачастую менялись в соответствии с меняющимися цветочными пристрастиями.
Герцогиня де Германт в романе Марселя Пруста «В поисках за утраченным временем» (позволим себе сохранить название старого, и лучшего, перевода А. Франковского) имела своим прототипом известную великосветскую даму и модницу графиню Греффуль; на портрете 1896 года она изображена возле вазы с лилией, одетая в платье, повторяющее своим фасоном линии этого цветка, и в довершение всего юбка от пояса до шлейфа также украшена стилизованным рисунком стеблей и цветков лилии. Но, описывая Одетту де Креси, ее открытые руки и шею, халат из розового шелка, писатель сравнивает девушку с хризантемой. Своеобразие и прелесть Одетты впервые раскрываются Свану в интерьере ее гостиных. И если до этого герой ставил «значительно выше, по сравнению с красотой Одетты, красоту одной свеженькой и пышной как роза работницы, в которую он был тогда влюблен», то, попав в дом Одетты, Сван впервые оценил и причудливую красоту хризантем, которых до той поры не ценил, и на этом фоне — очарование хозяйки, повелительницы всех этих цветов, жардиньерок, китайских безделушек и подушек из японского шелка.
«…Вдоль стены, расклеченной деревянным трельяжем, как садовые решетки, только позолоченным, тянулся, во всю ее длину, прямоугольный ящик, словно оранжерея, с рядами больших хризантем, в те времена цветов довольно редких, но, правда, далеко не столь пышных, как те виды, что впоследствии удалось вырастить садоводам. Свана раздражала мода на эти цветы, которыми уже больше года увлекался Париж, но здесь ему приятно было видеть, как полумрак маленькой передней испещрялся розовыми, оранжевыми и белыми пахучими лучами эфемерных звезд, горевших холодным пламенем в сером сумраке зимних дней. Одетта приняла его в розовом шелковом домашнем платье, обнажавшем ее шею и руки. Она усадила его подле себя в одном из многочисленных укромных уголков, устроенных повсюду в гостиной под листьями огромных пальм в горшках из китайского фарфора и замаскированных ширмами, увешанными фотографиями, веерами и бантиками…
Рис. 10. Ф. Бракмон. Рисунок для «Газетт де Боз Ар». 1884
…Она лихорадочно следила за движениями этого неуклюжего человека и сделала ему резкое замечание, ко-гда он прошел слишком близко около двух жардиньерок, к которым она не позволяла ему прикасаться и сама вытирала их из опасения, как бы он не повредил растений; она подбежала даже взглянуть, не помял ли он цветов. Она находила „забавными“ формы всех своих китайских безделушек, а также орхидей, особенно катлей, которые вместе с хризантемами были ее любимыми цветами, так как обладали большим достоинством: были вовсе не похожи на цветы, но казались сделанными из лоскутов шелка или атласа. „Вот эта как будто вырезана из подкладки моего пальто“, — сказала она Свану, показывая на одну из орхидей, с ноткой почтения к этому „шикарному“ цветку, к этой элегантной сестре, неожиданно дарованной ей природой и хотя помещавшейся далеко от нее на лестнице живых существ, однако изысканно-утонченной и гораздо более, чем многие женщины, достойной быть допущенной в ее гостиную».
Искусственные цветы впервые появились в Китае, где еще задолго до нашей эры украшением служили цветы из раскрашенного в разные цвета шелка, вперемежку с коконами и пестрыми птичьими перьями; оттуда эти украшения распространились по другим странам. Плиний сообщает, что в Риме зимою, когда свежих цветов и листьев не было, украшением служили либо особые засушенные цветы, сохраняющие, однако, свою окраску (их называли, да и сейчас еще называют, иммортельками), либо искусственные цветы, которые римлянки опрыскивали духами и надевали на себя; однако в Средние века эта отрасль производства, по-видимому, совершенно заглохла в Риме. Но в Восточной Римской империи, особенно в Византии, производство искусственных растений, наверное, процветало вплоть до XVI века, так как Клузиус рассказывает о бумажных цветах, привезенных в 580 году из Константинополя в Вену и вызвавших там общий восторг и удивление. Впрочем, искусственные цветы употреблялись не только для украшения одежды и волос, ими украшали также алтари и употребляли в церковных процессиях; понемногу они совершенно вытеснили живые цветы и листья, о чем нельзя не пожалеть.
Именно орхидеи и хризантемы указывали на то, как следовало выглядеть женщине эпохи модерна, какой должна была быть ее одежда, прическа, духи. А также каков должен быть интерьер, где она принимает гостей, сливаясь с «шелковыми цветами», сама неотличимая от такого же рукотворно-природного создания — от изысканного цветка. (Вспомним самый знаме