Христианин Сартак во главе Золотой Орды
Кем по религиозной принадлежности являлся организатор похода на Русь Бату? В традиционной школьной версии давался ответ предельно упрощенный: язычник. Более детальная реконструкция монгольских религиозных воззрений позволяла его, равно как и самого Чингисхана, считать тенгрианцем. При этом необходимо упомянуть о свидетельствах приверженности Бату иным культам. Согласно утверждению персидского историка, придворного панегириста XIV века Вассафа аль-Хазрата, «хан был веры христианской» [45] . Это Вассаф ставил Бату в минус, ибо христианство, заявлял он, противоречит здравому смыслу. Но хан, уточнял историк, являлся скорее прагматиком, не принимавшим глубоко ни одну из религий.
Безусловно, принятие Бату христианства , даже формальное , принципиально меняло бы расклад цивилизационных сил в мире. Но версия тенгрианства, безусловно, является более убедительной.
Сообщения о принятии Бату ислама не были единичны. О том, что правитель улуса Джучи тайно принял ислам и п окровительствовал мусульманам , писал, к примеру, персидский историк XIII века аль-Джузджани, автор труда по всемирной истории [46] . Взгляд о переходе Бату в ислам получил распространение и в Европе. Из позднейших русских авторов взгляда о переходе Бату в ислам придерживался Андрей Лызлов. В своем знаменитом труде «Скифская история» он утверждал, что именно правитель улуса Джучи был первым из монголов, кто принял ислам и распространил его в подвластных землях [47] .
Лызлов в целом давал крайне негативную оценку фигуре Бату, приписывая ему совершенно неоправданно роль гонителя христиан. «Потом, – описывал автор «Скифской истории» поход монголов в Венгрию, – нечестивый Батый, не удоволився толикими безчисленными христианскими кровьми, яко кровопийственный зверь, дыша убийством христиан верных, оттуда со многими воинствы иде в Венгерскую землю» [48] . Интерпретация Лызлова противоречила традиционному взгляду, согласно которому первые монгольские правители, включая Бату , были религиозно терпимыми. Образ гонителя христиан понадобился автору «Скифской истории» для заявленного им в конце XVII века идеологического проекта объединения европейских христианских сил , без различия конфессий, против турецко-татарской мусульманской угрозы. К тому же Лызлов в своем труде во многом опирался на польские источники, которые были достаточно негативно настроены и в отношении монголов.
В целом же позиция о возможном принятии Батыем ислама не представляется убедительной. Если бы он действительно стал мусульманином, вряд ли его сын и наследник Сартак мог оказаться христианином.
Недолгое правление в улусе Джучи старшего сына Бату Сартака ( ум. 1256 ) представляло собой реальную возможность христианизации Золотой Орды. Проживи он чуть дольше, и история Евразии, вероятно, пошла бы по-иному цивилизационному сценарию. Сартак принадлежал к несторианской Церкви Востока. Но это не мешало ему иметь дружественные отношения с Александром Невским, подкрепляемые христианской идентичностью обоих правителей.
По-видимому, приверженность Сартака христианству отражала его реальные воззрения и само идентификацию. На это указывало, в частности, нежелание поддерживать отношения с дядей Берке, являвшимся мусульманином. «Ты мусульманин, – говорил он тому, – я же держусь веры христианской; видеть лицо мусульманское для меня несчастье» [49] . Видеть лицо мусульманина как несчастье – такая позиция была, безусловно, радикальной даже по меркам Средневековья [50] .
Впрочем, европейцы высокомерно ставили христианство Сартака под сомнение. Францисканец Гийом Рубрук (ок. 1220 – 1293) ссылался на неких приближенных правителя Золотой Орды , утверждающих, что их правитель есть не христианин в римском смысле, а прежде всего монгол.
По всей видимости, крещенным по обряду Церкви Востока был и У лагчи, следующий формальный правитель улуса Джучи . До конца неизвестно, был ли он сыном Сартака, или Бату. В пользу второй версии указывает, в частности, назначение регентшей в связи с малолетством Улагчи супруги Бату Боракчин-хатун. Фактически устанавливалась форма правления , внедренная ранее Мунке в Чагатайском улусе : малолетний хан и регентша. Она позволяла контролировать ситуацию из ставки великого хана, что имело смысл в контексте усилившегося действия центробежных сил [51] .
После смерти в 1257 году Улагчи, предположительно отравленного по приказу Берке, Боракчин-хату н пыталась привести к власти своего сына Туда-Мунке. Для реализации своего замысла она обращается к Хулагу. Но заговор был своевременно раскрыт, супруга Бату схвачена при попытке бегства в Иран и казнена. Приход к власти в Золотой Орде Берке означал и конец проекта христианизации улуса.
Несостоявшийся союз монголов-христиан с крестоносцами
Альянс крестоносцев с монголами-христианами мог сложиться потенциально еще в 30-е годы XIII века, после окончательного разгрома монгольскими силами Хорезма и достижения верховьев Тигра. Монгольским наместником в Персии и Закавказье являлся в этот период бывший оруженосец Чингисхана Чормаган, вокруг которого группировались преимущественно христиане. Христианкой являлась и супруга наместника. Замужем за христианами-несторианами были две дочери Чормагана. Л.Н. Гумилев утверждал, что и сам монгольский наместник склонялся к принятию христианства. При нем активно строились христианские храмы, проповедовалось учение [52] .
Альянс в 30-е годы XIII века был возможен и потому, что поход Бату на Европу еще не состоялся. При новом наместнике Байджу, сменившем парализованного Чормагана в 1242 году, заключить его ввиду европейских событий было уже гораздо сложнее. Но и при Байджу перспектива не являлась нулевой. Но прибывшие в 1247 году в ставку наместника папские посланники доминиканцы Асцелин и Гишар Кремонский не нашли ничего лучше, чем потребовать подчиниться папе. Вместо заключения альянса разразился скандал, и Байджу едва не казнил посланников. Монахов отпустили при временно сменившем на посту наместника Байджу Эльджигидее (Эльчидае). Асцелин доставил папе Иннокентию IV ответ от монголов, на который тот, в свою очередь также ответил посланием. Монгольское посольство было отправлено и к французскому королю Людовику IX, готовившемуся возглавить новый крестовый поход. Однако переговорный процесс так и не привел к заключению альянса . Стороны не доверяли друг другу. Имели место и амбиции, отношение к потенциальным союзникам с позиции превосходства. Сказывались и культурные противоречия [53] .
«Желтый крестовый поход»
В истории мировых религий есть ряд фигур, обделенных тем вниманием, которое, казалось, должно им принадлежать по результатам их деятельности в религиозной жизни. К таким недооцененным фигурам относится иранский ильхан Хулагу (1217 – 1265) , внук Темуджина и сын Толуя от Сорхахтани. Из всех исторических деятелей, вероятно, именно он нанес исторически наиболее ощутимый урон мировому исламскому проекту. После организованных им походов фактически пришла к завершению арабская фаза истории Халифата. Ликвидация Багдадского халифата явилась историческим рубежом мирового значения , принципиально изменившим всю систему средневекового мироустройства. Борьба Хулагу с Халифатом велась на идеологической основе христианства, при том, что сам ильхан христианином никогда не был. Он являлся буддистом, и буддизация Ирана, осуществляемая параллельно с христианизаций, сама по себе представляет малоизвестный цивилизационный сценарий. Очевидно, что Иран христианский или Иран буддистский, каковым он мог оказаться в итоге соответствующих трендов XIII столетия, менял бы ход истории мировых цивилизаций [54] .
Борьба Хулагу с Халифатом развертывалась именно в тот самый период, когда Александр Невский находился на Владимирском княжении. Начало монгольского Ближневосточного похода фактически совпало с получением Александром ярлыка на великое княжение . Мог ли в этой ситуации князь дистанцироваться от происходящего в мире? Ответ очевиден : нет, не мог. А если дистанцирования не было, то следует попытаться обнаружить соответствующие политические проявления его деятельности.
Понятие «желтый крестовый поход» чаще всего ассоциируется с соответствующими трудами Л.Н. Гумилева [55] . Действительно, в предлагаемой формулировке оно вошло в обиход с его подачи. Хотя о самом походе писали ранее и Г.В. Вернадский, и французский историк- номадист Рене Груссе, подчеркивавший религиозную направленность этого похода [56] .
Могут возразить, что походы Хулагу не являлись формально походами крестовыми. Эпитет «желтый» и вовсе звучит на первый взгляд научно некорректно и соотносится со средневековыми стереотипами. Тем не менее имеется и несколько веских оснований в пользу использования соответствующего понятия в качестве научной дефиниции. Во-первых, через эпитет «желтый» подчеркивается монгольская доминанта войска Хулагу . Во-вторых, поход был организован с опорой преимущественно на христиан и действительно, наряду с политической, имел и религиозную подоплеку. В-третьих, будучи сопряжен с Седьмым крестовым походом, официально провозглашенным Римской церковью, он и формально соответствовал критериям крестового похода.
Не следует вместе с тем думать, что Ближневосточный поход монголов был мотивирован исключительно желанием помочь крестоносцам. Вряд ли он вообще определялся религиозным фактором. «Багдадский народ», согласно «Сокровенному сказанию», входил в перечень народов, завоевание которых предписывалось еще Чингисханом [57] . Но религиозный фактор, безусловно, имел не последнее место.
Поводом к антиисламскому выступлению монголов послужили поступающие на имя великого хана Мунке жалобы на исмаилитов-низаритов. Речь шла о получивших широкую известность в качестве террористов-фанатиков шиитского ислама ассасинах, терроризировавших Персию и Сирию . Их активные нападки на христиан развернулись еще задолго до походов Чингизидов