— Спасибо, — искренне поблагодарил Арцеулов. — Вы, наверно, человек занятый; а тут мы — на вашу голову…
— Отнюдь, — усмехнулся Ингвар. — Не буду упоминать разные вечные истины о помощи ближним — они сейчас не в чести, но я ведь художник. А художнику просто необходимо знакомиться с новыми людьми и новыми странами. Признаться, ваше появление в Индии на борту аэростата уже становится настоящей легендой. Лет через двадцать о вас будут говорить как о каких-нибудь посланцах Гэсэр-хана…
— А-а… — растерялся Степа. Поймав взгляд Арцеулова, он обозвал себя дураком и замолчал. Ростислав поспешил перевести разговор на другую тему, поинтересовавшись, чего желает от художника мистер Джоунз.
— Это как раз к вопросу об иностранцах. В Дели почему-то посчитали, что мои скромные знания об индийских обычаях и культах могут пригодиться в том расследовании, которое ведется сейчас в морадабадском округе.
— Поклонники богини Кали?
— Я вижу, вы уже осведомлены. Дело, признаться, темное, и я не знаю, чем смогу помочь…
— А эта… Кали, кто такая? — осмелился поинтересоваться Степа, опасавшийся проронить лишнее слово.
— Может, вначале поговорим о ваших делах? — улыбнулся художник. — Это интереснее, чем ритуальные убийства, ходячие мертвецы и тому подобное.
Между тем они добрались до скромного жилища, где коротали свои дни пленники.
— Я вижу, вы не очень бедствуете, господа, — заметил художник. — Редкий случай для русских эмигрантов. Так вот, о ваших делах… Вопрос оказался сложнее, чем я думал вначале. Сейчас в Индии несколько десятков русских, в основном, цивильных. К появлению иностранных военных англичане относятся с опаской, к тому же вы появились весьма оригинальным способом. Но не это главное…
Он помолчал, затянулся папиросой и продолжил:
— К счастью, за шпионов вас не принимают, а это уже немало. Но в Дели почему-то уверены, что вы знаете какой-то важный секрет. Я беседовал с одним офицером — капитаном Фиц-Роем. Вы его, кажется, знаете?
— Который из контрразведки? — не удержался Степа.
— Который из контрразведки. Он мне сказал прямо, что в интересах Британии задержать вас подольше, а еще лучше — перевести в метрополию. На мои замечания по поводу вашей невинности сей господин процитировал Петра Великого о том, что нужда — выше добродетели.
Арцеулов и Степа переглянулись. Ингвар вызывал доверие, к тому же он имел право знать, кому помогает.
— Хорошо, — кивнул Арцеулов. — Мы вам расскажем то, о чем не сообщил мистер Валюженич. Прежде всего, нам, пожалуй, придется представиться заново.
Он выжидательно поглядел на Степу. Тот кивнул — быть белым поручиком ему уже успело надоесть.
— Я действительно капитан Арцеулов. А вот господин Косухин…
— Косухин Степан Иванович — бодро продолжил Степа. — Красный командир, представитель Сиббюро ЦК РКП(б) по Иркутской губернии. Большевик…
Последнее слово он произнес неуверенно. Все-таки Николай Константинович был явным интеллигентом. Ингвар улыбнулся:
— Вот оно что!… Очень приятно! Знаете, в первый раз встречаю настоящего большевика. Смута застала меня уже за границей. Могу лишь выразить некоторое удивление таким бело-красным десантом на Индостане.
Арцеулов хмыкнул и тут же посерьезнел. Предстояло вновь, в очередной раз пересказать их странную историю. На этот раз он решил говорить обо всем.
…Художник слушал, не прерывая, лишь время от времени что-то черкал в большом блокноте. Сначала рассказывал капитан, но затем включился Косухин, которому в первый раз захотелось поведать о своих злоключениях в Шекар-Гомпе. Тут же Ингвар отложил блокнот, большие кисти сжали трость, губы искривила невеселая гримаса.
— Шекар-Гомп, — проговорил он, когда выговорившийся Степа умолк. — Страж Раны… Вот оно что, господа! Об этом монастыре ходили слухи, самые разные. Говорили, что Цронцангамбо и его монахи убиты какими-то разбойниками… Неудивительно, что мистер Фиц-Рой так вами заинтересовался. Вы ему ничего не рассказывали?
Капитан в двух словах пояснил, что именно они сообщили англичанину.
— Да, об этом лучше молчать. Пока, по крайней мере. И я бы вам советовал, господин Косухин, не возвращаться в РСФСР. Едва ли о вас забудут так быстро…
Степа не отреагировал на подобное провокационное заявление. Свой долг он понимал правильно и прятаться по всяким Индиям да Франциям не собирался.
— Я должен подумать, — сказал наконец художник. — Единственное, что я вспомнил — это предание о рубине «Голова Слона». Вы пересказали его верно. Могу добавить, что я встречал в связи с ним имя настоятеля Шекар-Гомпа Цонхавы. Именно Цонхава убедил других настоятелей и самого далай-ламу не трогать «Голову Слона» и навеки оставить ее замурованной в подземелье монастыря. Правда, этот Цонхава жил в XVII веке…
Арцеулов и Степа переглянулись.
— Ну, а ваши дела решим покуда так. Я договорился, что вы можете покинуть Морадабад и переехать в Дели…
Ростислав и Косухин вновь переглянулись, но на этот раз весьма удовлетворенно.
— …Под мое честное слово. Думаю, вас в конце концов отпустят, а в Дели будет не так скучно. Госпожа Берг и мистер Валюженич будут связываться с вами через меня — по моему делийскому адресу. Посмотрите Дели — вы ведь там еще не бывали?
— Да где уж нам! — согласился Косухин. — Спасибо, Николай Константинович, эта… выручили…
— Пока еще нет, — покачал головой художник. — Меня очень просили помочь местным властям в деле с поклонниками Кали. Хотя, признаться, не представляю чем. Тут скорее нужен Пинкертон, чем специалист по культам.
Степа не удержался и вновь попросил художника рассказать о богине Кали. Тот покачал головой:
— После всего, что вам довелось пережить, молодой человек, сия история не произведет на вас особого впечатления. В любой популярной литературе по мифологии вы прочтете, что богиня Кали — жена бога Шивы. Выглядит она достаточно зловеще: черная, о четырех руках, в каждой — то нож, то отрубленная голова, а вокруг шеи — ожерелье из черепов…
— Страшилки! — пренебрежительно заметил реалист-Степа. — Такие сказки детишки по ночам рассказывают, чтоб не спать!
— Не спорю, обычный мифологический персонаж. К сожалению, с этой абсолютно вымышленной дамой связаны вполне реальные события, о которых в любом случае детям рассказывать нельзя…
— Я что-то читал, — заметил капитан. — Какие-то поклонники Кали — туги, кажется. Они организовали ритуальные убийства…
— Да. От их рук погибли, судя по всему, сотни тысяч индусов. Может, и больше — жертвы просто исчезали, и находили их редко. Англичане борются с этим злом уже больше века, и довольно успешно. Но в последние годы среди поклонников Кали распространяется слух, что приближается ночь Брахмы…
Сообразив, что его собеседники не столь знакомы с индийской мифологией, Ингвар на минуту задумался:
— Постараюсь попроще. У индусов есть свое учение о конце света, но довольно своеобразное. Он у них наступает после долгой эпохи — кальпы. Сама эпоха — это День Брахмы, а то безвременье, которое следует за нею — Ночь. Подсчеты велись издавна, и могу с явным оптимизмом констатировать, что ближайший конец света неблизок…
Степа ухмыльнулся. Поповским россказням он не верил. Арцеулов же слушал с немалым интересом — среди его довоенных знакомых немало говорилось об индийских тайнах, о необычных открытиях госпожи Блаватской и о Свете, который придет с Востока.
— Недавно среди поклонников Кали пошли странные слухи. Будто подсчеты неверны, и ближайшая Ночь Брахмы настанет не через энное количество тысяч лет, как ожидалось, а буквально на днях — через несколько лет. Это будет не просто очередная смена Дня и Ночи, а так называемая Махапралая — Великое Уничтожение мира. Будто его предвестники уже действуют на севере — на Тибете, в Непале и, между прочим, у нас в России. Кстати, в этой связи поминают и Шекар-Гомп — он ведь считался именно Стражем… Ну-с, а богиня Кали как раз и обязана по долгу своей службы готовить мир к гибели — окутать тьмой, наводить ужас и так далее. А значит, и господа туги активизировались… Все это я уже поведал господину Джоунзу, но сей достойный представитель британской короны желает моей конкретной помощи. А вот тут я, как говориться, пас…
— А чего ему надо? — удивился Степа. — Он же, чердынь-калуга, полицейский, пусть и ловит этих… тугов.
— Он их ловит. Как раз вчера задержал одного весьма подозрительного типа, судя по всему, руководителя всех тугов делийской провинции. Этакого местного Распутина. Если бы он признался…
— Ну, это не проблема, — неожиданно для самого себя заметил Арцеулов.
— Точно, — поддержал его Степа. — Будь я на фронте, чердынь-калуга!
— Господа, господа! — покачал головой художник. — Вы к счастью, не на фронте. Здесь британские законы, презумпция невиновности и «хабеас корпус акт». Вы можете лишь вежливо допрашивать этого мерзавца, даже зная, что он лично убил во славу Кали несколько сот человек…
— Во гад! — бурно отреагировал Степа.
— Если желаете, завтра я попрошу лейтенанта продемонстрировать вам этого господина. Зовут его Рам Сингх. Полюбуетесь, хотя ничего приятного не обещаю…
На прощанье Ингвар подарил Степе и Арцеулову их портреты — вернее, небольшие карандашные наброски, — которые успел сделать во время разговора. Рука у художника была твердой и точной — Арцеулов лишь покачал головой, а горячий Степа был в полном восторге, втайне мечтая лишь о том, что сможет в ближайшее время показать портрет брату, товарищам по партизанскому отряду и — Наташе. Оставалось надеяться на будущее, и Косухин постарался спрятать рисунок как можно надежнее.
Наутро посыльный вызвал Арцеулова и Степу в участок, где намечался допрос задержанного. Ростислав шел без особой охоты — убийц в этой жизни он уже успел навидаться. Степе тоже было противно, но он испытывал странное любопытство. Слуга мрачной Кали как-то не вписывался в привычную картину мира. С одной стороны, он был представителем борющегося против колонизаторов народа Индии. С другой — типичным представителем местных мракобесов, которые отвлекали своими сектантскими действиями индийский народ от классовой борьбы. Слова Ингвара о Распутине задели Степу, и он ожидал увидеть нечто грозное и страшное, непременно с огромной черной бородой и горящими глазами.