Покрасневшие глаза Неллии наполнились слезами.
— Рада это слышать. Он всегда был гордым мальчиком и вырос таким же мужчиной. Гибкости так и не научился. Почти все и всегда бывало по его желанию, но покоя ему это не принесло. Видеть его столь высоко поднявшимся и столь жестоко истерзанным — это разбивало мне сердце, ведь я знала его с пеленок.
— Но его сын? Томас говорил о нем с такой любовью. Несомненно, мальчик сделал его счастливым.
Неллия нахмурилась и покачала головой.
— Так, значит, вы еще не виделись с молодым хозяином?
— Нет, я здесь только полчаса.
— Правильнее сказать, герцог — да запомнит святой Аннадис его имя! — гордился сыном и возлагал на него большие надежды. Но тот — непростой ребенок.
— Со мной и Томасом тоже было нелегко. Старая женщина рассмеялась.
— Да уж, слово «легко» как-то не упоминалось в людской, когда речь заходила о ком-то из вас. Но этот ребенок… Сами увидите. — Она взглянула на меня, вопросительно подняв бровь. — Мне выяснить, где он сейчас?
— Думаю, будет благоразумнее, если нас представят в присутствии герцогини Филомены.
Мне не хотелось устанавливать никаких личных отношений с этим мальчиком.
— Проще от этого вряд ли станет. Он не из тех, кто сидит у мамочки на коленях… — Она запнулась и махнула рукой. — Что-то я заболталась. Должно быть, вы умираете от голода и жажды? Принести вам поднос прямо в библиотеку?
— Это было бы великолепно. И, если не трудно, пошли кого-нибудь в комнату хозяйки и извести Нэнси, где меня можно найти. Я бы хотела знать, когда проснется герцогиня.
— Конечно, радость моя. — Неллия еще раз вытерла глаза, похлопала меня по руке и, прихрамывая, двинулась прочь.
Библиотека, принадлежавшая моему отцу, практически не изменилась с тех пор, как я ее последний раз видела: обивка кресел, темное дерево, высокие, до потолка, стеллажи, набитые книгами в кожаных переплетах и свертками рукописей.
В углу на дальней от камина стене висела карта Четырех королевств. Сам Лейран был раскрашен красным, подвластные ему королевства — каждое своим цветом: Валлеор — синим, Керотея — коричневым, а вечно мятежный Искеран — желтым. Все покрывало огромное количество пыли, везде царил дух запустения. Столы и конторки давно забыли, что такое масло или полировка, а медные светильники покрылись патиной. Отец оторвал бы голову нерадивому слуге за потрескавшиеся переплеты книг и измятые карты, попадись они ему на глаза.
Отец был, прежде всего, воином. Двадцать лет он с честью и умением сражался за своего короля, и зазубрин на его мече всегда было больше, чем у самых старых ветеранов его войска. Однако больше, чем битвами и славой, он наслаждался стратегией и тактикой, удивительным взаимодействием солдата и командира. Не склонный к наукам, он собрал целую библиотеку по истории и философии войны, с которой не могла соперничать даже университетская библиотека в Юриване. Еще он собирал карты всех известных земель и народов, от древних примитивных каракуль на шелке или пергаменте, готовых рассыпаться от малейшего дуновения, до современных, тщательно вычерченных топографических планов, составленных военными картографами короля Геврона.
Но задолго до того, как меня и Томаса заинтересовали карты и книги, нас манило в библиотеку содержимое двух застекленных шкафов. Сокровище, хранимое в них, было неслыханным чудом, не встречающимся больше ни в одном из знакомых нам домов. Сотни миниатюрных солдатиков, выполненных в столь мелких подробностях, что можно было даже различить выражения их оловянных лиц и особенности обмундирования. Пехотинцы и кавалеристы, рыцари и знаменосцы, трубачи и генералы, герольды и короли были отлиты во всевозможных позах. И лошади: встающие на дыбы, скачущие, разворачивающиеся боевые кони и вьючные тяжеловозы, тянущие бочонки воды величиной с большой палец или крошечные обозные фуры. Рядом с миниатюрной флотилией, ожидавшей приказов молодого адмирала, было сложено вооружение, достаточное для того, чтобы снарядить целую армию солдатиков в палец величиной.
Иногда мы находили крохотные войска расставленными на картах старинных сражений, чтобы воскресить былые дни крови и славы. Иногда они выстраивались на длинных полированных столах библиотеки — когда отец обдумывал новый план, чтобы разгромить врагов Лейрана. Но нам запрещено было прикасаться к солдатикам, когда ими пользовался отец, так что вершиной восторга оказывалось найти их в плену выложенных бархатом шкафов. Тогда мы освобождали оловянных воинов и придумывали собственные игры.
Солдатики стали первым, что я принялась искать в библиотеке. К моему удовольствию, шкафы стояли так же, как я застала их в последний раз, по обеим сторонам от тяжелых доспехов, принадлежавших моему деду. В одном шкафу покоилась армия солдатиков, облаченных в синее с серебром, в другом — в красное с золотом. Я открыла дверцу и потянулась было за серебристым мечником и лошадью в синем чепраке, но оставила их, заметив серебряного короля. Его меч все еще вздымался в величественном жесте, а корона была погнута еще с тех времен, когда мы с Томасом постоянно дрались за него. Рядом с королем стоял его герольд, дующий в невидимый горн. Инструмент потерялся, когда Томас сел на солдатика в столовой, пытаясь скрыть от отца ужасное преступление — похищение фигурки из библиотеки.
— Не смейте их трогать! — раздалось сзади.
Я удивленно обернулась, все еще держа в руке молчаливого трубача, и заметила чей-то силуэт в оконной нише. Его обладатель был полностью скрыт зелеными бархатными занавесями, только ботинки выглядывали наружу.
— От солдатиков нет проку, если они тихо стоят в шкафу. Они должны оказываться тут и там, защищая своего короля от врагов. Разве не так? Ни один солдат не прячется в лагере вечно.
— Не стоит говорить со мной, как с пятилетним.
— Я и не собиралась. Просто я думаю, что это позор — позволять таким прекрасным вещам, как эти солдатики, лежать без дела. Кто-то должен ими пользоваться, планируя военные кампании или хотя бы ради удовольствия поиграть с ними.
— Никто с ними не играет.
— Тем более жаль.
— Кто вы?
— Когда твоя мать проснется, нас представят друг другу как подобает.
— Одна из ее подруг. Я мог бы и сам догадаться. Пришли сюда что-нибудь у нас украсть?
— Не в моих привычках. Здесь что, по соседству была волна ограблений, если все обитатели замка подозревают прохожих в воровстве?
Я сдвинулась влево, пытаясь разглядеть мальчика в нише, но на светлом фоне окна он оставался лишь силуэтом.
— Зачем еще кому-то приезжать сюда?
— Скажем, навестить твою мать.
— Никому не нравится ее навещать. К тому же она теперь вдова. Не стоит того, чтобы поддерживать отношения.
— Тогда навестить тебя.
— Я не могу пока никого одарять милостями. Сколько же лет этому ребенку?
— Тогда, может быть, полюбоваться этим чудесным домом и красивейшими землями севера?
— Никто…
— Никто не сочтет их чудесными или красивыми? Я не стану оспаривать твое мнение о матери и даже о тебе самом, но я готова дать отпор любой попытке принизить достоинства Комигорской крепости. Однажды ты примешь одно из колец Стражей и представишь, что значит быть прикованным к этому месту месяцами, до самого конца, когда жизни всех, кто тебе дорог, зависят от добросовестности твоей службы. Или же, прячась в потайной комнате северной башни, будешь наблюдать за переливами цвета холмов и неба и танцем молнии на крыше в летнюю грозу… Впрочем, ты и сам найдешь эти чудеса, когда захочешь. А пока я оставлю тебя наедине с твоими заботами. Прошу прощения, что побеспокоила.
Не дожидаясь ответа, я вышла из библиотеки, едва успев избежать столкновения с молоденьким лакеем, который нес поднос, уставленный горшочками с джемом, маслом и пышущим жаром овсяным печеньем.
— Я передумала, — сказала я ему. — Я буду в музыкальной гостиной. Оставьте дверь открытой, если не трудно, чтоб я могла увидеть, если кто-нибудь станет искать меня в библиотеке.
Лакей поставил поднос на низенький столик, и я села так, чтобы наблюдать за коридором. Через несколько секунд я заметила тонкое лицо, выглядывающее из резных двустворчатых дверей библиотеки. Томас говорил, что его сын похож на нас. Бесспорно, он был прав. Мальчик выглядел точь-в-точь как его отец в детстве или же, как выглядела бы я в возрасте десяти-одиннадцати лет, не родись я девочкой. Глубокие карие глаза, слишком большие для незрелого лица, долговязое костлявое тело, уже начинающее вытягиваться. Копна волос, в точности таких же, как у меня, — темно-каштановых с рыжиной — обрамляла лицо. Горькая обида на жестокую насмешку судьбы на мгновение сжала мое сердце. Мой собственный сын мог выглядеть точно так же, как и этот мальчик.
Мальчик окинул взглядом коридор и, похоже, был раздосадован тем, что никого не нашел. Он швырнул что-то на пол, взбежал вверх по лестнице и скрылся из виду. Странный ребенок. Такой злой…
Я восстанавливала душевное равновесие, поглощая овсяное печенье Неллии до тех пор, пока, спустя полчаса, одна из горничных не подбежала торопливо к дверям библиотеки. Я вскочила:
— Ты не меня ищешь?
— Да, сударыня. Госпожа уже проснулись. Нэнси послала меня в библиотеку найти вас.
— Хорошо. Передай, что я иду.
Девушка поспешила прочь, а я чуть менее торопливо последовала за ней. Пройдя полпути по черно-серым плитам, я увидела что-то на полу и наклонилась, чтобы поднять это. Находка оказалась серебряным королем. Его корона стала теперь совершенно кривой, а могучий клинок был вывернут так, что король не смог бы поразить больше ни одного врага — только самого себя.
ГЛАВА 2
Когда я вошла в комнату герцогини, Филомена опять вопила, правда, уже не от боли или страха смерти. Обличительные слова, словно палочные удары, сыпались на сутулого, скромно одетого человека средних лет.
— Что значит — нет денег заплатить виноторговцу? Похоже, все серебро оседает в ваших ка