— Да он вроде всегда не зол и не сердит, — ответил Шемяка, конь под ним гарцевал, такой же богатырь неспокойный.
— Не зол, ага! — сказал Стоян, подведя к ним своего коня.
— Добр он по сути своей или нет, а великий князь, — ответил волхв. — Не по сути своей судит он, а по делам княжьим. Мало ли чего ему сегодня выслушать пришлось, с досады возьмет и завернет нас, и пропал наш труд. Утром пойдем, пока у него голова чистая будет от злых дел.
Постоялый двор нашли в огромном срубе-тереме с многочисленными пристройками. Хозяин, лысый безбородый мужчина, велел челяди отвести коней на конюшню и накормить их. Он показал, где можно людям остаться на ночь и обещал прислать поесть и попить. В горнице были спальные лавки да стол. Оконце махонькое, да хоть такое, в деревенских избах и таких не было!
Еда была странная, такой Бажен никогда не ел. Он привык к простой пище, а принесли невесть что. А ведь сделано из обычной рыбы, как же можно так изгадить простую рыбешку! Хотя на вкус показалось довольно неплохо. Шемяка и Стоян навалились на харч и вскоре ничего кроме тонких костей да рыбьего хребта не осталось. Да и вино выпили в один присест. Хотели было взять еще, да Булат запретил, завтра, мол, важное дело, а вы опять в зюзю?
— Веселие Руси питие есть! Так еще князюшка наш Владимир говорил, — сказал Шемяка.
— Ага, питие есть… — закивал Стоян. — Веселие есть.
— Не знаю, чего там князюшка сказал, а я вам говорю, приедете назад, а там хоть вусмерть напейтесь! — резко ответил Булат. — А здесь нельзя.
Богатыри загрустили. Не богатырское это дело сидеть тверезым и слушать старика, но что тут поделаешь, видать, приучены они к этому. Булата они слушаются не прекословя (хотя, побурчать иногда могли).
После того, как они откушали, Булат сказал, чтобы Бажен снова поиграл на свирели. Понравилось, решил мальчик, вытаскивая из сумы свирельку. Он спросил, что сыграть, песенку какую-нибудь, или пересмешку птичью. Старик приказал играть пересмешку. Бажен вдохнул воздуха, облизнул губы и начал играть. Сначала подражал соловушке, долго трели пускал, а Булат молча сидел, теребил седую бороду и смотрел в темное слюдяное оконце, за которым еле видно блестел месяц. Горела свеча, слабо освещая лицо старика, и в глазах отражался желтый пламень. Потом мальчик стал играть иволгу. Он и раньше делал это, да так, что сами птицы путались, думая, что им подпевают их сродичи. За иволгой последовала сова, за нею — тоскливая песня выпи. Играл он негромко, чтобы не привлекать других, ему почему-то казалось, что волхв хотел послушать один, чтобы рядом никого, кроме него и молодых его товарищей не было. И Шемяка, и Стоян тоже молчали, слушая, как мастерски мальчишка играет на свирели. Они сидели на лавке в углу, подальше от стола.
— А сейчас попробуй, — тихо сказал Булат и провел рукой над головой мальчика, будто на расстоянии погладив его.
Голове сразу стало тепло, Бажен будто ощутил неведомую силу, исходящую из рук старика. Он снова поднес свирель к губам и заиграл на ней. Звук свирельки стал вдруг другим. Раньше она так не играла. Даже показалось, что это Булат своей рукой сделал так, чтобы изменился голос дудочки.
— Пробуй снова! — Старик еще раз провел ладонью над головой, едва не коснувшись волос.
Бажен снова заиграл и опять голос свирели изменился. Превратившись в мягкий и негромкий звук, он словно обволакивал все вокруг. Такой приятный звук, что Бажену стало уютно, будто он лежал у матери на коленях, а она гладила его ладонью по голове. И пела песню.
— А так попробуй! — Булат достал из сумы, висевшей на поясе небольшой мешочек и, покопавшись в нем, вынул маленький медальон. Всковырнул ножом, раскрыл его и вытряхнул из него что-то легкое, воздушное.
Приглядевшись, в слабом свете свечи Бажен разглядел, что это лепесток ромашки. Что за память Булату был этот цветок, мальчик не знал. И не спешил узнавать.
— Сыграй еще, — сказал старик и положил ладонь на макушку Бажена. — Смотри на цветок и играй.
Бажен подчинился. Заиграл снова, и голос свирели в который раз за вечер изменился. Мальчик смотрел на белый, высохший ромашковый лепесток, как велел Булат и играл на своей дудочке. Долго играл. Пламя свечи слегка шевелилось, а потом вдруг дернулось как от порыва ветра и едва не погасло. И ромашка ожила. Лепесток расправился, набрал силы, напитавшись звуками свирели. Теперь от сухого, скукоженного лепестка не осталось ничего, он был живым. Вдруг к нему добавился еще один лепесток, следом еще один — и вот уже ромашка, будто недавно сорванная, лежит на столе.
— Как вы это сделали, чудо такое распрекрасное? — спросил Бажен, не отрывая глаз от этого чуда на столе.
— Это не я сделал, а ты, — ответил Булат и убрал с головы мальчика тяжелую ладонь.
Лепесток медленно свернулся в трубочку и снова высох. Остальные лепестки растаяли, словно их и не было.
— А я думал, цветок навсегда ожил, — разочарованно протянул Бажен.
— Сразу не бывает, — сказал старик и, снова сложил высохший лепесток в медальон и закрыл его. — Но со временем ты научишься…
— Это ведь свирелька его оживила? Я теперь лечить и оживлять умею? Ведь умею? Вот ведь чудо выходит!
— Если бы только лечить и оживлять, — про себя проговорил Булат и тяжелым шагом вышел в сени.
Погремев дверьми, он оказался на улице. Через небольшое время вернулся.
— Спать! — сказал старик. — А с тобой, малец, мы после говорить будем. Потом, как домой вернемся. — И он, затушив свечу, принялся укладываться на лавку.
Шемяка со Стояном вышли на улицу и долго не появлялись. Булат пробурчал что-то про молодость, обещая утром надавать обоим по шеям и замолк.
А месяц за слюдяным окошком светил в горницу. Бажену казалось, что ночное светило покачивается, убаюкивая его. Он достал из-под рубахи мешочек-оберег, подаренный теткой Весняной, и поднес к лицу. Запах родного леса вернул его в свою деревню и он уснул.
Было поздно, когда парни вернулись. Кто-то из них опрокинул ведро, разбудив и волхва, и Бажена. Мальчик глянул в оконце и, не увидев месяца, понял, что уже давно перевалило за полночь. Булат пригрозил братьям расправой поутру и снова наступила тишина.
3
Утром Бажен проснулся раньше всех и выскочил во двор. Вчера в сумерках он многого рассмотреть не успел, а сейчас был просто поражен красотой города. Каменные дома соседствовали с рублеными теремами, и те, и другие показались ему очень красивыми. Если в Полянке верхом красоты считался резной конек на прогнутой от старости крыше, то здесь это было… Бажен даже не смог бы описать, что здесь считалось красотой. Они никогда ничего подобного не видел. Резные крашенные наличники, прозрачные слюдяные окошки — в Полянке о таких и мечтать никто не смел. А уж каменные дома! А вот и церковь из камня! Ведь это чудо из чудес!
Бажен стоял посреди двора и крутился во все стороны, с открытым ртом разглядывая красоты Ростова. Ведь не зря Ростов Великим называют! Он, и правда, велик. Как велик и князь Василько, который правит этим прекрасным городом.
— Чего рот раззявил, малый? — услышал он чей-то голос.
Бажен оглянулся и увидел коренастого и крепкого мужичка небольшого роста. Тот стоял с топором в руке и готовился колоть дрова. Выставил в ряд несколько полешек и поплевав на ладони, крепко взялся за топорище. Никак баньку истопить велели. А может и для стряпухи.
— Красиво… — только и ответил Бажен и его конопушки засветились под лучами утреннего солнца. — Чудо чудное!
— Ха! Красиво ему. Я кажный день таку красоту вижу.
Подняв топор, он громко хакнул и с неописуемой скоростью разбил одно за другим все поленья.
— Видал как надо? Крррасота ему! — мужичок разогнулся. — Вона где красота! — он показал лезвием на валявшиеся, белеющие свежими сколами березовые дрова.
Он вытер руки о грязную рубаху и расставил еще несколько полешек. Снова поплевал в ладони и взялся за топор. «Ха!» — и все поленья были разбиты за несколько мгновений.
— Вот тебе и красота, — сказал дровосек, откладывая топор.
Он набрал дров и ушел. А Бажен поднялся на забор и уселся там на бревне, глядя на спокойные волны озера. Рыбаки готовили лодочку с сетью — Бажен никогда не видал таких огромный сетей. У них в Поляне рыбу ловили маленькой сеточкой, закидывая ее в небольшую же речушку. Здесь же все было просто огромного размера, и озеро, и рыбины, и сети, и дома.
Где-то вдалеке курился дымок, а в стороне еще один — боярам топят баньку. Видать, сегодня праздник какой, раз все помыться решили. Он не знал, что люди здесь моются не только по праздникам, а чуть ли не каждый день.
Пока Бажен разглядывал окрестности, мужичок-дровосек успел перетаскать наколотые дрова и спрятал топор.
Потом проснулся старец Булат со своими молодыми друзьями и велел Бажену слезть с забора. Вот всегда так, только найдешь себе место, обязательно скажут, что нельзя. Но потом Бажен вспомнил, куда они хотели утром пойти, резво соскочил с забора и подбежал к Булату.
— Пойдем уже? К самому князю? Меня возьмете?
Шемяка и Стоян переглянулись и рассмеялись, хлопая себя по ляжкам.
— Экий шустряк, — сквозь смех сказал Шемяка.
— Ага! Точно шустряк! — вторил ему Стоян.
— Не в такую же рань! — Булат усмехнулся в бороду. — Чуть погодя пойдем, не будить же нам князя.
— Н-у-у-у, — протянул Бажен. — Ждать не люблю! Долго ждать будем?
— В Ростове ожидание — одно наслаждение, — с улыбкой сказал Булат. — Пойдем сейчас, людей поглядим, себя покажем. И поедим там же.
Бажен заметил, что лица братьев были помяты — у обоих глаза подкрашены синяками. Видать ночью где-то подрались. Старику это явно не нравилось, но он молчал. Может быть, он придумывает им наказание, ведь обещал ночью.
Они вышли со двора и Булат уверенно повел их куда-то. Видимо, дорогу знал только он, Шемяка и Стоян здесь раньше не бывали.
— Ты, малец, только дудку свою спрячь и не играй, — сказал старик, когда они проходили вдоль забора. — Не надо никому показывать, чему ты научился.