сказать и о предмете религии вообще – о божественной сущности в отличие от сущности природы и человечества. Определения этой сущности, как разум, любовь и т. п., долженствующие иметь иное значение, чем те же определения, относящиеся к сущности Чeловека и природы, существуют не в действительности, а только в представлении и воображении.
Фейербах имеет в виду, что теологические определения божественного разума или божественной любви подразумевали ряд свойств, скажем, всезнание или всемогущество, каковыми соответствующие человеческие качества никак не обладают. Теология исходила из того, что все эти свойства, как разум и любовь, так и всемогущество и всезнание – это свойства божественной природы как таковой, это непосредственные данности, а не характеристики.
Мораль этой басни такова: мы не должны, подобно теологии и умозрительной философии, определения и силы действительности, вообще действительные существа и предметы делать произвольными знаками, символами или предикатами отличного от них, трансцендентного, абсолютного, т. е. отвлеченного существа: мы должны понимать их в том значении, какое они имеют сами по себе, какое отвечает их качеству и определенности, делающей их тем, что они есть. Только таким образом мы найдем ключ к реальной теории и практике. Действительно, я выдвигаю на место бесплодной воды крещения благодеяние действительной воды. Как это «водянисто», как тривиально! Разумеется, очень тривиально. Но очень тривиальной истиной был в свое время и брак, который Лютер во имя естественного человеческого чувства противопоставил мнимо священной иллюзии безбрачия.
Лютер отрицал брак как церковное таинство, полагая, что в таком случае священным является и институт монашества. А этот институт он считал противоестественным. Поэтому Лютер всячески одобрял брак, но не в виде специфически церковного действа, а в качестве договора, происходящего из естественных устремлений человеческой природы, как она сотворена Богом.
Поэтому вода является для меня во всяком случае вещью и в то же время также образом, примером, символом «нечестивого» духа моей книги, подобно тому как предмет моего анализа, вода крещения, является одновременно настоящей и образной или символической водой. То же относится к вину и хлебу. Людская злоба сделала из этого нелепый вывод, будто омовение, еда и питье составляют summa summarum, положительный результат моей книги. На это я могу возразить только следующее: если все содержание религии заключается в таинствах, если нет других религиозных актов, кроме тех, которые совершаются во время крещения и причащения, тогда, конечно, все содержание и положительный результат моей книги сводится действительно к омовению, пище и питию: что лишний раз доказывает, что моя книга есть точный, верный своему предмету, историко-философский анализ – саморазочарование, самосознание религии.
Summa summarum (лат.) – самый общий итог.
Саморазочарование – как бы освобождение от прежнего очарования, самостоятельное освобождение от собственных иллюзий. Коль скоро для Фейербаха религия – это процесс как часть процесса самосознания человечества, то в этом процессе происходит и «саморазочарование» и «самосознание» с помощью его собственной книги.
Я говорю: историко-философский анализ в отличие от исключительно исторических анализов христианства. Историк доказывает, напр., подобно Даумеру, что причащение есть ритуал, относящийся к древнему культу человеческих жертв, что некогда вместо вина и хлеба употреблялось в пищу настоящее тело и кровь человека. Я же делаю предметом своего анализа и редукции только христианское, христианством освященное значение причащения, и согласно своему основному принципу признаю, что источником известного догмата или учреждения можно считать только то значение, какое этот догмат имел в христианстве, но, разумеется, не в современном, а в древнем, истинном христианстве.
Фейербах спорит с историками, пытавшимися доказать, что христианские обряды – пережитки самых диких обрядов, но окультуренные. Так, человеческие жертвоприношения и каннибализм превратились постепенно в символическое причащение хлебом и вином. Но с точки зрения Фейербаха, такой исторический подход противоречит тому, что в каждой религии даже сходные символы наделяются разным значением просто исходя из того, что человек познаёт себя и общество через эти символы. Для философа поэтому никогда не существует просто автоматических пережитков, которые что-либо объясняют: не религия объясняет поведение человека, а человек всегда объясняет свое поведение с помощью религии, и это стало предметом его книги.
Георг Фридрих Даумер (1800–1875) – немецкий поэт, философ и историк. Критиковал христианство за отсталость и жестокость, в частности, отсутствие запрета на жестокое обращение с животными, пытался создать свою религию, «Религию нового века», основанную на пацифизме, вегетарианстве, вере в технический прогресс, культе Природы и Женщины и просвещенности. Фридрих Энгельс очень иронично и зло отзывался о проекте Даумера, видя в нем одну из попыток предотвратить революцию, внушив, что угнетатели и угнетаемые могут руководствоваться одними и теми же идеалами. В конце жизни Даумер сам полностью разочаровался в своем учении, которое было мечтательным и совершенно не обоснованным философски и социологически.
Или другой историк, как напр. Люцельбергер, показывает, что легенды о чудесах Христа полны противоречий и несообразностей, что они являются позднейшим вымыслом, что, следовательно, Христос не был чудотворцем, вообще не был таким, каким его изображает Библия. Я же, напротив, не рассматриваю вопроса, чем был действительный, естественный Христос в отличие от вымышленного или супранатуралистического Христа.
Эрнст Люцельбергер – немецкий историк, считавший, что христианство сформировалось прежде всего как учение апостолов. Каждый из них, чтобы возвеличить учителя, стал придумывать какие-либо чудеса, с целью рекламы, в то время как Иисус был просто проповедником, не стремившимся ни к каким эффектам. Подход Люцельбергера отчасти соответствует модному тогда «поиску источников» – любое историческое событие рассматривалось как принадлежащее какому-то источнику, действительному или реконструируемому, и если даже не существующий, но реконструируемый источник признавался тенденциозным, ставилось под сомнение, было ли это событие на самом деле.
Супранатуралистический (нем.) – сверхъестественный.
Я принимаю данного религиозного Христа, но показываю, что это сверхъестественное существо есть лишь продукт и объект сверхъестественного человеческого чувства. Я не спрашиваю, возможно ли то или другое чудо или чудо вообще; я только показываю, что такое чудо, и притом не априори, а на примерах чудес, изображенных в Библии как действительные события; и тем самым я отвечаю на вопрос о возможности или действительности или даже необходимости чуда; этим путем уничтожается самая возможность всех этих вопросов. Таково различие между мной и антихристианскими историками.
Что же касается моего отношения к Штраусу и Бруно Бауэру, имена которых постоянно упоминаются рядом с моим, то различие трактуемых нами вопросов видно уже из различия предметов, указанных в заглавиях наших сочинений. Бауэр избрал предметом своей критики евангельскую историю, т. е. библейское христианство, или вернее, библейскую теологию; Штраус – христианское вероучение и жизнь Иисуса, следовательно, догматическое христианство, или лучше, догматическую теологию. Я же избрал своей темой христианство вообще, т. е. христианскую религию и уже как следствие ее, христианскую философию или теологию.
Давид Фридрих Штраус (1808–1874) – немецкий философ и историк, гегельянец, автор концепции «исторического Иисуса». Согласно этой концепции, Иисус не высказывал никаких определенных догматов и не собирался создавать церковь. В своей книге «Жизнь Иисуса» (1835) Штраус пытался доказать, в соответствии с тогдашним состоянием филологической науки, что все рассказы о чудесах и сверхъестественном в Новом Завете появились в результате невольного мифотворчества: сам язык и устный рассказ устроены так, что исторические события обрастают разными красивыми и невероятными подробностями. Штраус был верующим человеком. Но он считал: чудеса противоречат замыслу Бога о мире, воле Божией, подчиняющей весь мир определенным законам, а Иисус был Сыном Божиим и Спасителем, но лишь в том смысле, что он дал нравственный закон, позволяющий человеку точно выполнять волю Божию и тем самым стать другом Бога.
Бруно Бауэр (1809–1882) – немецкий философ, гегельянец. Так же как и Штраус, полагал, что даже учение апостолов не соответствует учению Иисуса, что апостолы находились под влиянием тогдашних философских и психологических идей и потому дополнили образ Спасителя представлениями, заимствованными из других источников, например, представлением о «Сыне Божием», о том, что философ должен быть чудотворцем и т. д. Иначе говоря, апостолы, зная хотя бы понаслышке о философии и ценя ее влиятельность, стали мыслить Иисуса как философа, а античный философ часто считался близким богам человеком, чудотворцем-теургом, способным не только познавать мир, но и влиять на него – и эти представления они перенесли на Иисуса.
Для Фейербаха, как и, к примеру, для последовательных атеистов Маркса и Энгельса, обе эти позиции недостаточно учитывают социологию и психологию религии, сводя ее возникновение лишь к использованию, осознанному или неосознанному, каких-то готовых элементов культуры.
Поэтому я цитирую главным образом только таких людей, для которых христианство было не только теоретическим или догматическим предметом, не только теологией, но и религией. Мой главный предмет – христианство, религия как непосредственный объект, непосредственная сущность человека. Эрудиция и философия служат для меня только средствами обнаружить скрытые в человеке сокровища. Затем я должен напомнить и о том, что моя книга, совершенно вопреки моему намерению и ожиданию, проникла в широкую публику. Правда, я всегда считал мерилом истинного преподавания и писательства не ученого, не абстрактного, партикулярного, факультетского философа, а универсального человека; я считал критерием истины вообще человека, а не того или другого философа. Я всегда полагал высшую добродетель философа в самоотречении философа, в том, чтобы он не выносил своей философии напоказ, как человек и писатель, чтобы он был философом по существу, а не по форме, философом скромным, а не крикливым и вульгарным.