о лежавшую возле круглой железной коробочки с надписью «Монпансье» на крышке. Большая деревянная лестница была прислонена к одному из застекленных стеллажей, пол закрывал темно-бордовый ковер, у стены громоздился глубокий диван, около него темнела корзинка. Я ощутила легкий запах мужского одеколона. Время здесь словно остановилось.
На секунду мне показалось, что Матвей не умер. Он просто спрятался тут, не выходит из кабинета, сидит, пишет, не желает общаться с посторонними.
И тут драпировка на окне зашевелилась… Взвизгнув, я выскочила в коридор и, чувствуя, как бешено колотится от ужаса сердце, влетела в свою спальню и рухнула на кровать. Нет, спасибо, я не способна одна делать обыск в кабинете! Завтра прихвачу с собой Асю, а сейчас попытаюсь уснуть.
За дверью послышалось тихое царапанье. Очевидно, Муся пытался пролезть ко мне.
– Не шуми, – дрожащим голосом сказала я, – все равно не пущу. Твое место в холле, там и спи. Створка закрыта, а ручку, слава богу, тебе не повернуть!
И тут латунный кругляш начал медленно шевелиться. У меня парализовало ноги.
Некстати вспомнилась мать Раисы. Старуха запрещала маленькой Вилке заглядывать в полуразрушенный сарай, стоявший в дальнем углу ее участка.
– Не смей в него заходить, – зудела она, – там когда-то Митька Косой повесился, и теперь в развалюхе привидение живет. Оно мирное, никого не трогает, своим делом занято. Но если дверь приотворить, призрак свободу почует, и тогда беды не миновать. Начнет на тебя охотиться, пока не убьет…
Бабка запугала меня по полной программе! Я зареклась приближаться к сараюшке ближе чем на десять метров.
Став взрослой, я сообразила, что старуха, вероятно, хранила в дощатом сооружении нечто опасное для ребенка, ну, допустим, бензопилу, и поэтому рассказывала сказки, не хотела, чтобы шебутная девочка поранилась. Но сейчас я снова превратилась в дрожащую малышку и в ужасе подумала: «Вдруг бабка была права? Ну зачем я заходила в кабинет к Матвею? Может, его привидение жаждет мести?»
Дверь приоткрылась, в проеме замаячила мужская фигура. Я сжалась в комок.
– Пожалуйста, не кричи, – прошептал незваный гость.
– Здрассти, Матвей Витальевич, – еле слышно произнесла я, – простите, если побеспокоила. Не хотела вас тревожить, но мне необходимо выяснить… э… в общем… ну… про птичек с Курил!
В ту же секунду я прикусила язык. И обругала себя: Вилка, ты удивительная идиотка! После этих слов призрак Матвея окончательно рассвирепеет и точно убьет тебя! Надо обороняться!
Ноги отмерли, я вскочила, схватила с тумбочки полуторалитровую бутыль с минеральной водой и приготовилась к бою.
– Сядь, – прошипело привидение и включило свет. Не верхний, а торшер, уютно устроившийся у комода.
Двадцатипятиваттная лампочка горела тускло, но я мигом узнала вошедшего и вскрикнула:
– Альберт!
Одним прыжком бывший муж Даны преодолел расстояние между нами и прошипел:
– Тише!
– Вор! – не успокаивалась я. – Сначала жена приезжала, теперь муженек приперся! Затеяли охоту на птичку? Не надейтесь! Вам ее не найти!
– Какая жена? – удивился Альберт.
– Твоя, – заявила я. – Или ты не знаешь о визитах сюда своей Лидочки?
– Нет! – вытаращил глаза Алик.
Я заморгала, потом уже с меньшей уверенностью пробормотала:
– Думаю, ты врешь. Зачем сюда влез?
Из коридора послышался шорох. Алик живо погасил свет, открыл трехстворчатый гардероб и ткнул пальцем в его нутро.
– Лезь! – одними губами сказал он.
По непонятной причине я повиновалась и юркнула в шкаф. Альберт схватил одеяла на моей кровати, ловко сформировал некое подобие лежащей человеческой фигуры, нырнул в шифоньер, схватил меня за руку, прижал к себе и шепнул на ухо:
– Стой тихо! Что бы ни случилось, молчи! Иначе не поймать!
Я хотела возмутиться, спросить, что, в конце концов, происходит, но тут раздался скрип, и тихий голос Жози спросил:
– Милая, ты спишь? Мне нужно лекарство, сердце щемит!
Альберт еще сильней сжал мою руку и яростно замотал головой.
– Дорогая, очнись… – повторила Жозя. – Ах, как же крепко ты спишь! Вот она, молодость! Пушкой не разбудить!
Послышался шорох, легкий треск, мягкое покашливание, потом повисла тишина. Ладонь Альберта сильно вспотела.
– А-а-а! – заорала Жозя.
– Стоять! – завопил мужской голос.
– Не поднимайте одеяло! – завизжал Алик, вываливаясь из шкафа. – Она умрет через сорок секунд. Всем стоять!
Абсолютно ничего не понимая, я высунула голову из гардероба. Перед глазами предстала удивительная картина. На потолке ярко сияет люстра, у кровати трясется, согнувшись почти пополам, Жозя, рядом стоят два крепких парня в спортивных костюмах, блондин и рыжий.
– Попалась! – заорал Альберт. – Ага! Наконец-то! Столько лет я ждал! Теперь тебе конец!
Жозя начала оседать на пол.
– Ей плохо, – испугалась я и хотела броситься на помощь старушке.
– Стоять! – рявкнул один из парней. – Контейнер!
Алик выскочил в коридор и через секунду вернулся назад с небольшим пластиковым ящиком. Рыжий парень надел длинные перчатки и поднял край одеяла, прикрывавший импровизированную куклу.
– Мама! – заорала я. – Там птичка! Она дохлая! Ой, не трогайте ее! Господи! Перья лежат отдельно! Что случилось? Почему она облысела?
– Да, ману умирают сразу, – пояснил Алик. – В момент смерти она разом сбрасывает оперенье. Стриптиз Жар-птицы. Ведь эта пташечка тоже исполняла желания! Осуществляла, так сказать, заказы. Не прикасайтесь к останкам! Соберите белье и тоже упакуйте. Хотя, думаю, толку не будет, яд испаряется очень быстро. Пошли, Вилка.
– Куда? – потрясла я головой.
– Думаю, лучше всего в гостиную, – мягко сказал Алик.
– А Жозя? Ей нехорошо!
– Нормально, – махнул рукой Альберт, – тоже с нами порысит. Не волнуйся, она живее всех живых.
– Что ты тут делал? – налетела я на Альберта, после того как вся компания вместе с молчаливой Жозей устроилась в просторной комнате.
– В принципе, то же, что и ты, – усмехнулся Алик. – Хотел наказать убийцу Даны. Но в отличие от тебя я великолепно знал, кто она такая. Давно подозревал… и убийца знала… поэтому и развела меня с женой…
– Ничего не понимаю, – жалобно сказала я.
– Выкладывай, что выяснила! – резко приказал Алик.
Я очень не люблю, когда со мной разговаривают в подобном тоне, но сейчас отчего-то покорно рассказала о том, чем занималась в последние дни.
– Хорошая работа, – кивнул Алик, внимательно выслушав меня. – Теперь мой черед. Для начала скажу: Антонина Михайловна до одури обожала мужа, а сына не замечала. До сих пор не пойму, за каким чертом она меня родила? Я был не нужен родителям, мешал им наслаждаться друг другом, требовал внимания, отчаянно хотел быть любимым…
В семилетнем возрасте у Алика пропали иллюзии. Один раз он полез к маме в сумку, нашел там блокнот, куда профессорша записывала предстоящие дела и увидел восхитительную памятку: «Понедельник – 20.00–20.08 – общение с Альбертом». Хоть Алик и был маленьким, но живо понял: для мамы беседа с ним – работа, а не приятное времяпрепровождение. Ну не было у Антонины Михайловны ни малейшего желания ни обнимать, ни целовать мальчика! Но, будучи педагогом, она понимала, что без встреч не обойтись, отсюда и записи. Однако нигде в блокноте не было памятки: «беседа с мужем». Папу мать любила, а сына нет.
С тех пор у Альберта исчезло душевное расположение к родительнице, зато стало проклевываться желание навредить ей, сделать гадость. Алик начал подслушивать и подсматривать за членами семьи.
Как правило, взрослые считают детей милыми забавными существами типа щенков и котят. Бегает юное создание по дому, безобразничает, шумит или тихо сидит, складывая головоломку… Ничего оно в родительских делах не смыслит, и если уложить отпрыска в восемь вечера спать, то уже в девять можно заниматься любыми делами и обсуждать все проблемы – детка не услышит. Впрочем, даже если и услышит разговор взрослых, крошка не сообразит, что к чему.
Если бы только люди знали, как они ошибаются! Антонина и Матвей допустили общую оплошность. Алик великолепно знал, что из небольшого чулана, где хранятся запасы продуктов, чудесно слышно, о чем говорят на кухне, а забравшись в буфет в гостиной, можно легко стать незримым свидетелем интимной беседы в спальне, из туалета отлично прослушивается ванная. Ко всему прочему в распоряжении Алика имелся балкон в комнате: распахнешь его, и голос мамы, сидящей в гостиной, долетает до детской. У маленького шпиона была масса возможностей осуществлять наблюдение в родной квартире, и Альбертик изучил их досконально.
Сначала мальчик тихо хихикал, подслушивая разговоры родителей, но постепенно начал понимать их суть. И с каждой неделей Алику делалось все страшней.
Отец и мать довольно часто ездили в командировки – всегда вдвоем, никогда порознь. Во время их отсутствия мальчика пасла приходящая няня. Примерно за неделю до отъезда у отца начиналась истерика, он орал на жену и заявлял:
– Никуда не хочу.
Антонина проводила с супругом сеанс психотерапии, и в конце концов Матвей покорялся.
Знаете, почему он пытался остаться дома? Командировки профессора оформлялись как научные, чаще всего он ехал на какой-нибудь конгресс, но на самом деле Антонина и Матвей работали убийцами, наемными киллерами…
Альберт замолчал, потом ткнул пальцем в Жозю, безучастно сидевшую на диване, и сурово продолжил:
– Думала, все будет шито-крыто? Ан нет! В твоем расписании было всего лишь восемь минут в день на сына, но он в отместку выяснил все. Хочешь, расскажу, почему отец превратился в того, кем стал, а? Он сто раз пересказывал тебе свою историю, а ты утешала мужа. Ну? Начинать?
Жозя отвернулась к окну, чем окончательно взбесила сына.
– Не хочешь отвечать? – процедил Алик. – Ладно, я поговорю, а ты послушай!
…Аспирант Матвей, вернувшись с Курил, привез с собой птичку. Где он достал пернатое, Алик не понял, ну да это и неинтересно, важно иное. Колосков рассказал научному руководителю о своих наблюдениях, оставил письменный отчет, тщательно закрытый контейнер с птичкой и ушел.